Посвящается Анюте Кокиной, чье очарование радует нас с оболожки к этой публикации
Уезжая с бала, княжна обернулась на рассыпавший огни Мариинский дворец. Он танцевал с ней целых два раза! Два, два, два! Теперь по законам чопорного старого света молодой граф обязан был предложить руку и сердце.
Карета, чуть скрипнув, отъезжала все дальше и дальше.
– Представляешь, Анет, графиня Ланская ждет ребенка. Неужели пятым вновь будет мальчишка? – Маменька делилась последними светскими новостями и сплетнями, щедро и заботливо вложенными в ее голову княгиней Столыпиной.
Княжна все еще кружилась в котильоне, все еще дышала пряным ароматом его волос и вощеного паркета, все еще смотрела в эти волнующие глаза. Она впервые увидела графа всего полгода назад. Чуть насмешливый, невероятно обаятельный, казалось, он зачаровывал не только юных девиц, но и почтенных матерей благородных семейств.
– Душа моя, поверить не могу, что граф Трубецкой расторг помолвку с графиней Оболенской. Он застал ее в объятьях лакея! Какой стыд! – Негодовала маменька.
Молодой граф несколько раз приезжал в имение Разумовских под Петербургом. Княжна словно столбенела при виде его и постоянно колола пальцы вышивальной иглой. Раз уколола так сильно, что невольно вскрикнула. Капелька крови скользнула по затянутому пяльцами дымчатому тюлю. Тогда граф впервые подошел к ней и приложил к уколу нежно-фисташковый платок.
– Как же вы так неосторожно, княжна? – Чуть пожурил он. – Какие у вас чудесные ручки, словно у фарфоровой куклы моей сестры.
– У вас, граф, есть сестра? – Спросила княжна и тут же поняла, что не могла задать более бестолкового вопроса старшему сыну одной из самых известных дворянских фамилий Петербурга. Она побледнела, замолчала и казалось, на мгновение даже перестала дышать.
– Представляешь, Анет, – продолжала с жаром маменька, – Государыня императрица до сих пор не выбрала платье на праздник по случаю годовщины Гурзуфского сражения! И это при том, что подготовка идет уже целых пять месяцев! – Сокрушалась княгиня, прикасаясь к стеклу, за которым уже накрапывал привычный петербургский дождь.
– Как… как зовут вашу… се.. стру? – запинаясь, словно не выучившая урок гимназистка, спросила княжна.
– Мария, – с нежностью и удовольствием ответил граф.
– А ее куклу? – Чуть осмелела княжна.
– Хм… Не знаю, – рассмеялся граф, – но хотите, я обязательно узнаю и вам расскажу?
– Да, не сочтите за труд, – наконец-то смогла улыбнуться княжна.
– Ну, что вы, сударыня, это будет удовольствием для меня, – граф чуть наклонил голову и уверенно посмотрел княжне в ее доверчивые глаза.
Вот тогда и отразилась княжна в этих глазах. Тогда и заколотилось сердце, да так, что сделалось и дурно, и счастливо. Рука выронили иглу, и, окончательно запутавшись во вздохах, княжна чуть коснулась спинки стула, вновь выпрямилась и, скользнув глазами по эполетам, вернулась к вышитому узору.
– Ох, ангел мой, как же все не понятно с этими Голициными. Они уже несколько раз меняли свое решение относительно аудиенции у Государя. И как только Государь позволяет им такое обхождение? – Княгиня повернулась к дочери, но та глядела на крепнувшую ночь под вуалью дождя. – Душенька, да ты меня совсем не слушаешь! – Капризно выпалила княгиня.
– Что вы, маменька, конечно слушаю! – Как-то отрешенно проговорила княжна. – Говорите, говорите, голубушка моя.
Довольная таким ответом княгиня вновь пустилась в пересказ последней пары месяцев жизни петербургского бомонда.
Тот апрельский бал у Столыпиных по поводу восемнадцатилетия их средней дочери Кити она будет помнить всегда. Княжна сразу заметила статного графа, задорно хохотавшего в кругу других офицеров. Весь вечер она старательно отводила глаза и принимала приглашения на танец даже от тех, кто был ей совсем не ровня. Нет, княжна не была записной кокеткой, однако это не мешало ей считаться завидной невестой не только благодаря внушительному приданому, но и кукольному личику, безукоризненному французскому и шелковому взгляду.
– Он идет, о, Господи Всевышний, нет, – заметалась княжна.
– Веер не сломай, – шикнула на нее маменька.
– Наталья Петровна, мое почтение, – поприветствовал граф княгиню.
– Здравствуйте, граф, рада видеть вас в добром здравии, – вернула любезность княгиня.
– Здравствуйте, княжна, разрешите пригласить вас на мазурку? – Граф безукоризненно соблюдал светский этикет.
– Я…нет… то есть да… простите… – Задохнулась княжна.
– Княжна, вы будто нездоровы? – заволновался он. – Пойдемте, присядем на диван. Честно говоря, здесь довольно густо пахнет свечами.
– Простите меня, граф, – волшебный французский серебряными перекатами лесного ручья по камням заворожил его, – кажется, здесь душно.
– Согласен, княжна… Послушайте…
Беседу прервал ее отец.
– О, граф, безмерно рад, – протянул руку старый князь.
– Мое почтение, Александр Федорович!
– Аннушка, ты, кажется, нездорова? – Не дожидаясь ответа, князь повернулся к графу. – Дорогой мой друг, не соблаговолите ли вы сопроводить мою дочь до нашего дома, что на Мойке.
– Почту за большую честь, князь, – чуть поклонился граф.
– Вот и славно, Анет, собирайся.
Тонкие облака, предвестники белых ночей, сопровождали их вдоль Мойки. Спокойствие ночных улиц, изредка прерывавшееся грохотом копыт и хлопками дверей. Она держала его под руку – он сам настоял: боялся, что княжна совсем расхворается. Чуть улыбался и негромко рассказывал о себе, а княжна, зачарованная манерой его речи, мягкой тканью рассказа и на редкость сухой петербургской ночью, готова была упасть на колени и молить Бога о том, чтобы не было конца той улице и той ночи. Тому уверенному спокойствию, которое обретала она с каждым шагом, с каждым его словом. Тому ощущению его ладони, как будто застенчиво касавшейся ее руки. Казалось, даже вода Мойки замерла.
– Княжна, посмотрите только, какая огромная нынче Луна! Звезды просто повсюду! Вы, княжна, самая прекрасная звездочка! – Осторожно, боясь испугать, произнес граф.
– Ах, полно-те, сударь, звезды так далеки, а я вот здесь, – невпопад проговорила она.
– Вы не представляете, как я счастлив этому, княжна, – граф старательно прятал смущение. Темные портьеры ночи уверенно помогали ему в этом.
– Анет, милая, Строгановы собираются ссудить денег на обустройство Смольного уже в этом месяце, – маменька еще не выговорила все, что узнала на балу.
Улыбаясь, она смотрела из кареты в глубину ночи и гадала, когда же он приедет. Ведь свадьбу можно будет сыграть уже в декабре, а потом уехать на целый месяц в Париж.
Над Петербургом потихонечку уходило в прошлое первое октября тысяча девятьсот семнадцатого года…
