Первая по настоящему рабочая неделя. Год обездвижки и навыки потускнели. Плюс снег горой. Короче, надо возвращаться в залы - хватит уже сетевого успеха-одиночества, достаточно.
Придумал стерео-моно спектакль по мотивам своих опусов, где стержнем выступает Муравей - история первой любви, на которую накручиваются отступления. Скорее так, вокруг которой крутится Граненный Челябинск, угол Ленина и Свободы и Политех ты моя, Нилузи.
Главный герой, он же рассказчик, автор выступает во многих лицах. Школьника, танцующего Бела Чао, подростка отплясывающего перед зеркалом Кэнт бай ми лав , мучителя гитарных аккордов, юношу на спектакле Челябинского Стэма, слушающего Гренаду и Зинку, Культуриста из клуба на Свердловском, абитуриента, студента и научного сотрудника.
Однако, танцует, поет, играет на гитаре и тягает железки не сам рассказчик. Это делают актеры, соучастники. Иллюстрируют, обозначают. Пара тактов, куплет, несколько танцевальных па или два-три движения с гантелей. Оркестр, ансамбль, который на протяжении всего действа не уходит со сцены, выступает как внутреннее пространство героя - юноши семидесятых, иллюстрируя его откровения музыкальными вставками. Это кант бай ми лове, кам ту гезе, оу дарлинг. или ариэлеввский свет печальный, велосипед Дольского и Пинкфлойдовский алмаз. Ну, и соответственно, негромкий музыкальный фон - пиано бар.
По мере рассказа появляются персонажи, которые взаимодействуют с рассказчиком молча - они находятся внутри повествования, присутствуют, но не имеют прямой речи. Только песня, танец или внимательное выслушивание. Их речь принадлежит рассказчику, ибо суть происходящего монолог, в который вплетены истории, но главное размышления, и который должен раскрыть эволюцию, становление человека из Челябинска, но, что важнее, раскрыть незримого субъекта повествования - сам город, его сознательную форму, то, что вошло, взошло и проросло само.
Реквизит прост как три рубля. Зеркало, стол, скамейка, штанга и гиря, гитара, полочка с книгами и старый, катушечный магнитофон. Плюс экран, на котором появляются различные картинки. Это обложка Хэй джуд, Орнелла Мути, Светлана Светличная, площадь Революции, кинотеатр Пушкина, Ритм или Политехнический.
Собственно спектакль не исключает, напротив, располагает к импровизации. Сегодня одна раскрутка стержневой истории, завтра другая - с другими вплетениями, послезавтра третья. Ровно как и те истории, что люди рассказывают друг другу по двадцать раз.
Это чисто Челябинская ситуация, раскручиваемая в еще
узнаваемо-распознаваемых Челябинском времени и пространстве, Челябинскими героями, словами, интонациями, прибаутками, намеками и аллюзиями. Но, надеюсь, не только, ибо для меня лично Челябинск вобрал в себя и Союз, и немножко Питера с Феодосией.
Придумкой стерео-моно-спектакля закончился очень важный период внутреннего времени. Все встало на свои места. И речь, и музыка. Импровизация и канон. Пазл сложился, а будет реализация в материале или нет, другой вопрос. Важно, спектакль уже состоялся.
Вижу все, и отдельные сцены, и костюмы, и жесты. Интонации, реквизит, звук и картинки. Трамваи, Ритм, Политех и Качалку. Текст, лица, отражения. Танец "Куба - любовь моя", первое исполнение Алмаза - в школьной каптерке, Оу дарлинг - парень в очках-каплях в лодке, плывущей по утреннему, солнечному озеру, Кам ту гезе в исполнении Стеши-губы на базе отдыха.
Кэнт бай ми лов на родительской вечеринке, решение задачи о нерешительном Пете, когда метался от гири к гитаре, бросался на диван или включал соль-минор моцарта, а где в дальнем уголке маячила эротично размытая женская фигура.
Флирт в лаборантской по химии с красавицей Натальей, поездку в зимним автобусе, когда в больном полубреду начитывал Пастернаковские строки, Ариэлевскую от снега город белый - трамвай, который объезжал маленькое двухэтажное здание около горсада имени Пушкина, радиоузел с приемником Казахстан и двумя практикантками из пединститута - мы вам честно сказать хотим, и велосипед Сюра, на квартирнике в доме на площади. Жесты, движение рук, глаз, подачи. Смесь минор-свинга, джаз-рока и самодеятельной песни.
Всплывающие изображения красавиц-актрис, обложки виниловых дисков и фотографии Челябинска семидесятых.
Почему все завершилось не книгой, романом, повестью, а именно спектаклем, синтезом, где звук и пластика стоят напротив речи , иногда подчеркивают или оппонируют, иллюстрируют или опровергают. Неужели не хватило слов.
Видимо так, похоже внутреннее пространство, его отделы, музыкальный, поэтический, театральный или живописный не конвертируются друг в друга, не выражаются лишь словом. Речь, нуждается в дополнении, ибо деяние завершает сказанное, пусть и трижды противоречит формальному замыслу или выписанному буквами смыслу.
И в синтезе - единстве и борьбе слова и образа, слова- музыки, слова-деяния, воплощается, а точнее раскрывается человек из Челябинска, а вечное настоящее заполняет минуту-сейчас