1. Обладает господской наружностью:
«Дверь через улицу в ярко освещённом магазине хлопнула и из неё показался гражданин. Именно гражданин, а не товарищ, и даже – вернее всего, – господин»
2. Работает в больнице, «сам никого не боится»:
«Этот ест обильно и не ворует, этот не станет пинать ногой, но и сам никого не боится, а не боится потому, что вечно сыт. Он умственного труда господин, с французской остроконечной бородкой и усами седыми, пушистыми и лихими, как у французских рыцарей, но запах по метели от него летит скверный, больницей»
3. Ироничен:
«Пожалуйте, господин Шарик, – иронически пригласил господин, и Шарик благоговейно пожаловал, вертя хвостом»
4. Считал, что ласка – единственно возможный путь обращения с живым существом:
«Лаской‑с. Единственным способом, который возможен в обращении с живым существом. Террором ничего поделать нельзя с животным, на какой бы ступени развития оно ни стояло. Это я утверждал, утверждаю и буду утверждать»
5. Был против террора и белых, и красных:
«Они напрасно думают, что террор им поможет. Нет‑с, нет‑с, не поможет, какой бы он ни был: белый, красный и даже коричневый!»
6. Не экономил на освещении, то есть богат:
«Опять пёс пересёк узкий коридор, но теперь увидел, что он ярко освещён сверху розеткой. Когда же открылась лакированная дверь, он вошёл с Филиппом Филипповичем в кабинет, и тот ослепил пса своим убранством. Прежде всего, он весь полыхал светом: горело под лепным потолком, горело на столе, горело на стене, в стёклах шкафов. Свет заливал целую бездну предметов, из которых самым занятным оказалась громадная сова, сидящая на стене на суку»
7. Занимался поисками способов омоложения человека:
«Эх, профессор, если бы вы открыли способ, чтобы и волосы омолаживать!»
8. «Хозяин ситуации»:
«Мы к вам, профессор, – заговорил тот из них, у кого на голове возвышалась на четверть аршина копна густейших вьющихся волос, – вот по какому делу…
– Вы, господа, напрасно ходите без калош в такую погоду, – перебил его наставительно Филипп Филиппович, – во-первых, вы простудитесь, а, во-вторых, вы наследили мне на коврах, а все ковры у меня персидские»
9. Держится старых порядков, не принимает новые. Представитель старого мира (мира до Революции), дореволюционной интеллигенции:
«В спальне принимать пищу, – заговорил он слегка придушенным голосом, – в смотровой читать, в приёмной одеваться, оперировать в комнате прислуги, а в столовой осматривать. Очень возможно, что Айседора Дункан так и делает. Может быть, она в кабинете обедает, а кроликов режет в ванной. Может быть. Но я не Айседора Дункан!.. – вдруг рявкнул он и багровость его стала жёлтой. – Я буду обедать в столовой, а оперировать в операционной! Передайте это общему собранию и покорнейше вас прошу вернуться к вашим делам, а мне предоставить возможность принять пищу там, где её принимают все нормальные люди, то есть в столовой, а не в передней и не в детской»
10. Обладает связями и сильными покровителями:
«Что же делать… Мне самому очень неприятно… Как? О, нет, Пётр Александрович! О нет. Больше я так не согласен. Терпение моё лопнуло. Это уже второй случай с августа месяца. Как? Гм… Как угодно. Хотя бы. Но только одно условие: кем угодно, когда угодно, что угодно, но чтобы это была такая бумажка, при наличии которой ни Швондер, ни кто-либо другой не мог бы даже подойти к двери моей квартиры. Окончательная бумажка. Фактическая. Настоящая! Броня. Чтобы моё имя даже не упоминалось. Кончено. Я для них умер. Да, да. Пожалуйста. Кем? Ага… Ну, это другое дело. Ага… Хорошо. Сейчас передаю трубку. Будьте любезны, – змеиным голосом обратился Филипп Филиппович к Швондеру, – сейчас с вами будут говорить.
– Позвольте, профессор, – сказал Швондер, то вспыхивая, то угасая, вы извратили наши слова.
– Попрошу вас не употреблять таких выражений.
Швондер растерянно взял трубку и молвил:
– Я слушаю. Да… Председатель домкома… Мы же действовали по правилам… Так у профессора и так совершенно исключительное положение…
Мы знаем об его работах… Целых пять комнат хотели оставить ему… Ну, хорошо… Раз так… Хорошо…
Совершенно красный, он повесил трубку и повернулся»
11. Влиятельный человек сам по себе:
« Знаете ли, профессор, – заговорила девушка, тяжело вздохнув, – если бы вы не были европейским светилом, и за вас не заступались бы самым возмутительным образом (блондин дёрнул её за край куртки, но она отмахнулась) лица, которых, я уверена, мы ещё разъясним, вас следовало бы арестовать»
12. Не любит новую власть:
«Да, я не люблю пролетариата, – печально согласился Филипп Филиппович и нажал кнопку»
13. Вежлив (сохраняет определенные манеры):
«Зина, – крикнул Филипп Филиппович, – подавай обед. Вы позволите, господа?»
14. Критикует оставшееся в СССР дворянство:
«Ещё бы… Заметьте, Иван Арнольдович, холодными закусками и супом закусывают только недорезанные большевиками помещики. Мало-мальски уважающий себя человек оперирует закусками горячими»
15. Считает большевизм вредным для человека:
«Если вы заботитесь о своём пищеварении, мой добрый совет – не говорите за обедом о большевизме и о медицине. И – Боже вас сохрани – не читайте до обеда советских газет»
16. Считает, что оценивает ситуацию в стране объективно:
«Я – человек фактов, человек наблюдения. Я – враг необоснованных гипотез. И это очень хорошо известно не только в России, но и в Европе. Если я что-нибудь говорю, значит, в основе лежит некий факт, из которого я делаю вывод»
17. Для него социальная революция – чушь:
«Хотя когда-нибудь, если будет свободное время, я займусь исследованием мозга и докажу, что вся эта социальная кутерьма просто-напросто больной бред»
18. Уверен, что все проблемы общества – следствие разрухи в умах отдельных людей:
«Следовательно, разруха не в клозетах, а в головах»
19. По его мнению, Россия – отсталая страна:
«Это никому не удаётся, доктор, и тем более – людям, которые, вообще отстав в развитии от европейцев лет на 200, до сих пор ещё не совсем уверенно застёгивают свои собственные штаны!»
20. Мудрый:
«Успевает всюду тот, кто никуда не торопится, – назидательно объяснил хозяин»
21. Был против насилия:
«Никого драть нельзя, – волновался Филипп Филиппович, – запомни это раз навсегда. На человека и на животное можно действовать только внушением»
22. Шарик воспринимал его как божество:
«Руки божества, обнажённые по локоть, были в рыжих резиновых перчатках, и скользкие тупые пальцы копошились в извилинах.
Временами божество вооружалось маленьким сверкающим ножиком и тихонько резало жёлтые упругие мозги.
«К берегам священным Нила», – тихонько напевало божество, закусывая губы и вспоминая золотую внутренность Большого театра»
23. Истинный учёный:
« Филипп Филиппович, как истый учёный, признал свою ошибку – перемена гипофиза даёт не омоложение, а полное очеловечение (подчёркнуто три раза)»
24. Довольно строг:
«Спаньё на полатях прекращается. Понятно? Что это за нахальство! Ведь вы мешаете. Там женщины»
25. Шариков считает образ жизни Филиппа Филипповича фальшивкой и мучением:
«Вот всё у вас как на параде, – заговорил он, – салфетку – туда, галстук – сюда, да «извините», да «пожалуйста-мерси», а так, чтобы по-настоящему, – это нет. Мучаете сами себя, как при царском режиме»
26. Вспыльчив, не терпит примитивных суждений:
«Вы стоите на самой низшей ступени развития, – перекричал Филипп Филиппович, – вы ещё только формирующееся, слабое в умственном отношении существо, все ваши поступки чисто звериные, и вы в присутствии двух людей с университетским образованием позволяете себе с развязностью совершенно невыносимой подавать какие-то советы космического масштаба и космической же глупости о том, как всё поделить…»
27. Одинок:
«Уж простите стариковскую вспыльчивость. В сущности ведь я так одинок…»
28. По его мнению, никогда не стоит идти на преступление:
«На преступление не идите никогда, против кого бы оно ни было направлено. Доживите до старости с чистыми руками»
