Мать просунула голову в чуть приоткрытую дверь: «Миша, а ты пойдёшь на работу?». Дядя Миша через силу открыл один глаз. Естественно она была с сигаретой – три пачки в день, позволяли ей курить постоянно. Мама, открой окошко. Мать нехотя пробралась сквозь захламлённую, давно неубранную комнату к окну. В комнате висел, доводя удушливостью до тошноты перегар. Миш, может, ты пить бросишь? Мам, не начинай, а? Часто затягиваясь, она торопливо вышла из комнаты. Дядя Миша сначала сел на кровать. Потемнело. Потом встал. Голова начала куда-то убегать, стараясь покинуть отравленное тело. Дядя Миша обнял голову руками и тихо, но вслух произнёс: «Не уходи, кажется, водка осталась».
Дядя Миша шёл пешком сквозь просыпающийся город. Почему пешком? Деньги были безнадёжно пропиты – ну ничего через пять дней аванс. Благо сигарет достаточно. Он всегда с зарплаты покупал сигареты блоками, так что бы хватило до конца месяца. Закурил. Дешёвая сигарета тлела быстрее, чем он успевал затягиваться. Одна селитра, мелькнуло в голове, да хрен с ним, главное никотин есть. Оставшуюся часть дороги он анализировал, что у него болит. Болела голова, ясное дело от водки. Мягко, жалея, тянула куда-то вниз грудина. Робко постанывая, как разыгравшийся и приструнённый пёс, давала о себе знать печень. Неприятные ощущения ежом засели где-то в паху и наконец, левая нога. В целом с ней всё было неплохо, только предатель палец, большой палец сначала немел до бесчувственности, а теперь потихоньку наливался сливовой темнотой. Да, палец, наверное отрежут. Ну и хрен с ним. На землистом цвете лица выросла честная, неуверенная улыбка. Живы будем, не помрём.
Мерзенький, обшарпанный, на цокольном этаже дома, с прогнивающим полом коридорчик – последние десять метров между перегарной свободой безделья и отупляющей, тяжкой работой. Дядя Миша через глубокий вдох нащупывает боль межрёберной невралгии. Он даже не морщится. Боль стала привычкой. Его удивило бы её отсутствие. Боль одно из последних доказательств, что он живой. В каптёрке в конце коридора уже горел свет. «Б..дь»- скользнуло в голове. Это значило только одно - Существо уже на работе, а следовательно вновь будем погружаться на глубину безумия. Здорово, Аркаш. Здорово, Миш, ну давай что ли сразу а, пока Мастерицы нет? В руках у существа появляется уже открытая бутылка водки. Дядя Миша борется с рвотой. Силы не равны, но Дядя Миша старый боец и на этот раз побеждает. Аркаш, я не хочу. Хочешь, хочешь. Давай, давай не отказывайся, по тебе вон видно, что с бодуна, руки дрожат. Аркаш, у меня денег нет. Ничего, Миша, ничего, мы же друзья, я угощаю. Судорогой заходит переспелая дешёвая водка в изношенный организм.
Коридор, понимающе предупреждает скрипом о приближении Мастерицы. Существо прячет пузырь во внутренний карман убогой, не единожды ношенной формы. Время семь часов десять минут. Входит О.В. Она всегда не в настроении по утрам. Вы до сих пор здесь? Рабочий день у нас начинается в семь часов. Давайте пошустрее переодевайтесь и на территорию. Так, от кого перегаром пахнет? Строгий взгляд бывшей тюремной надзирательницы прочёсывает стушевавшиеся лица Дяди Миши и Существа. Я трезвый, лепечет Существо. Это Миша вчера отмечал допоздна, а сегодня поправился ещё, но дома, поэтому и опоздал. Я то, вовремя пришёл Оксана Валерьевна. Это Мишка меня задерживает. Миша, это правда? – с неудовольствием спрашивает О.В. Крестя Существо вычурным матом в голове, Дядя Миша смотря в глаза О.В. молча кивает. Ты совсем оборзел? Да таких дураков как ты на это место с десяток. Тебе работа не нужна совсем? Тебя спрашиваю Миша? Нужна. Ты доиграешься у меня. Давай быстрее одевайся, что ты сидишь и смотришь на меня в одних штанах. Так Вы же со мной разговариваете. Ты дебил что ли? Аркадий, он дебил? Что бы через две минуты были на территории. Как можно так вывести с самого утра. Урод. Прикуривая на ходу, она выбегает.
На улице начинает тихонечко светать. Вдалеке труба котельной выпускает в пустое небо пролетарские облака дыма. Так почему то тихо, что Дяде Мише стыдно толкать перед собой скрипучую, старую тачку. Он старается вести её с перекосом на бок – так меньше скрипит. Существо идёт рядом, и о чём-то ему рассказывает. Он тараторит о своём, без умолку, без остановки и так всё время. А Дядя Миша краем глаза поглядывает на загорающиеся в многоэтажке окна и выгребает мусор из урн на прилежащей детской площадке.
С хрустом лопается пустая пивная банка под увесистым рабочим ботинком Дяди Миши. Алюминий наша тема, - заслышав звук, констатирует Существо. Он присел рядом с тележкой, и прячась от Дяди Миши, делает крупные два глотка из бутылки. Дядя Миша делает вид, что не замечает. Алюминиевые банки, если сдавать в металлоприёмку стоят сорок- сорок пять рублей (зависит от приёмки), в пустой пятидесятикилограммовый мешок при хорошем трамбовании, влезает килограмм пять - семь банок. Можете посчитать сами, деньги невесть какие, но под конец месяца на сигареты или проезд, очень хорошее подспорье, как говорит Дядя Миша.
Пройдя три фонтана, перекрёсток, тюрьму, обчищая по дороге заплёванные снаружи и испачканные внутри чёрной накипью жизни, скрипучие урны, они спрятались за электроподстанцию. По официальной версии (Мастерица может появиться в любой момент из ниоткуда) помочиться, по неофициальной, что бы помочиться и допить бутылку.
Аркаша, а этот мусор тоже наш? Ты дурак, Миш?
Ещё не успев отдышаться, ведь пьётся без закуси, Существо выставляет Дяде Мише счёт.
Миш, сам посчитай эта бутылка напополам, вчера ещё одна, плюс старое, да сейчас ещё за одной идти итого будет тысяча шестьсот. Дядя Миша, не слушая глядит сквозь пространство, ему всё равно, что Существо его обманывает. Он уже пьяный, ему всё всё равно.
Когда-то давно в относительно счастливое для народа время, были они Мишка и Аркашка, и ходили они в одну и ту же хоккейную секцию при заводе. Только Дядя Миша действительно умел и любил играть в хоккей, а Существо пристроил в секцию дед, на том заводе работавший начальником и ходил Существо на хоккей погорлапанить и попонтоваться. Игра его была дубовой и посредственной. Игрок он был топорный. Зато больное самомнение жгло с самого юношества. Во всех неудачах игры он винил товарищей по команде, но не себя и ребята его не любили, но отчего то побаивались, то ли из-за деда-начальника, то ли потому что уже тогда проклёвывались, через скорлупу его небольшой головы первые цыплята безумия.
К двенадцати часам они оба были совершенно пьяны. Лица их потускнели и опустились к подбородку, лишь глаза иногда стеклянно поблёскивали. Из всех детских площадок они обошли меньше половины, но обоим было понятно, что нормальная работа на сегодня окончена. Для Существа работа собственно и не начиналась, он подобрал пару бумажек, да на пьяном раже залез в три четыре урны, всё кичась «Да Я… Да у меня…». Не про себя говорить он не мог. Рассказывал иногда какие-то гадости или пошлости о других людях, что бы потом извалять их в грязи сравнения со своей чистой личностью и наново начиналось «Да Я… Да у меня…».
На детской площадке хозяйкой залегла опавшая листва. Дядя Миша пошатываясь, взялся было за грабли – сгрести хотя бы за игровую территорию, но Существо, обдавая его тёплым перегарным дыханием, называемым в народе «после тебя хоть закусывай», взял грабли с другой стороны и тем самым остановил Дядю Мишу. Миша не дури, видишь на деревьях ещё осталось, два раза собирать придётся. Завтра уберём. Дядя Миша бестолково оглядел деревья. Действительно осталось целых раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь… а чёрт с ним десятка два бледно коричневых, разъеденных ноябрём листа. Мудак, ты Аркаша, - сказал спокойно Дядя Миша и положил грабли обратно в тачку. Существо засуетился и началось: Кто я? Это почему? Разве мудак, стал бы тебе водку покупать… и так без остановки минут на пять. Дядя Миша привык и не слушал, а просто молча и обречённо уже не обращая внимания на скрип, толкал тележку с инструментом и мусором перед собой. Было ему почему-то гадостно на духу и хотелось слегка порыдать. Ты запомни, не посмотрю, что друг в следующий раз, дам граблями в зубы, я никому не спускал обиды никогда в жизни, да ты знаешь кто я? Я майор ГРУ. Ну что Миш, пошли за третьей, - закончил свою тираду Существо. Дядя Миша мысленно приказал тележке вести их магазину.
Как и много раз до этого им повезло, и Мастерицы в подвальчике не было. Только дежурил на своём посту харизматичный армянин Гагик. Грыз семечки, да иногда покуривал. Перед коридором, было ещё пару дверей ведущих в магазин и ремонт обуви. Гагик был то ли грузчиком в этом магазине, то ли совладельцем, то ли грузчиком-совладельцем. Во всяком случае, вёл себя так прочно и уверенно, будто половина Армении была в его Гагика распоряжении. К слову это нисколечко не бесило. Хватит работать, - сказал он грудным щекочущим ухо слушателя голосом с акцентом, встречая их пьяную процессию. Действительно хватит, -промычал Дядя Миша и теряя на ходу мешки и грабли, тяжёлым шагом прошёл в каптёрку. Там они покурили, прежде чем переодеться и тем самым закончили рабочий день. Времени было четырнадцать часов ровно.
Дома Дядя Миша оказался, почему то только в шесть. Вроде была ещё водка, вроде по-хмельному они с Существом мутузились перед обелёнными стенами монастыря. Потом они побратались и … Дальше Дядя Миша не помнил. И вот сидит в своём коридоре, дома, в темноте и безуспешно пытается стянуть с себя обувь. На шум из своей комнаты появилась мать. Там внутри у неё шумел телевизор, изрыгая некрасивые глупости, но свет включен не был. Дядя Миша поднял на неё взгляд. Её лицо на секунду осветилось – сигаретная затяжка. Миша, ты опять в дым? Нет, мам, я так немного, просто день был трудный. Мать рассмеялась и закашлялась. Успокоивши клокочущую грудь, она произнесла: через год пятьдесят, а всё как маленький – не бывает у простого рабочего человека трудных дней. Это почему Мам? У рабочего человека все дни трудные, а это и делает их обычными и нормальными. Дядя Миша кряхтением уговорил правый ботинок отпустить худую его ногу.