Как-то так внезапно и очень незаметно случилось, что я стала спать всю ночь и высыпаться. Больше никто не прерывает мой сон. Больше никто не вынимает еду из моей тарелки, не виснет на коленках, не орёт рядом надрывное «мааааам». Никого больше не надо одевать в огромные комбинезоны, исходя на пот и матерные слова. Я уже давно не таскаю коляску, не вожу детские санки. Блин, сегодня утром я вспомнила, что 2 года назад продала последнюю детскую коляску, а маленькая коробочка с детскими младенческими вещами стоит в шкафу старшего сына (он сам не отдаёт их, хочет оставить себе на память).
Теперь этот п…ц позади. Именно так, это был настоящий п….ц с нервным и психическим истощением, с затянувшейся депрессией, с подгибающимися ногами, больной спиной и галлюцинациями от недосыпа. Было всё, от затопляющей нежности, когда ребёнок вдруг впервые осмысленно смотрит на тебя, до жуткой ненависти, когда хочется вышвырнуть его в окно, лишь бы прекратить многочасовой вой. И сегодня я поняла, что это закончилось навсегда!
Я вышла из спальни, выспавшаяся, прошла в гостиную, где дети мирно резались в комп. Оказывается, они уже давно попили чай и съели по бутеру. Старший сказал, что чайник ещё горячий, если я хочу чаю, мелкий показал какую-то фигню, которую сделал из лего. И они оба отвернулись от меня, спокойно живя свою маленькую жизнь, где я уже не нужна им каждую минуту.
Нет, конечно иногда они ссорятся, нападают друг на друга с кулаками, потом оба, задыхаясь от слёз, говорят мне что-то. Я смягчаю их удары, растаскиваю иногда по углам, а иногда просто рычу, мол, сами разбирайтесь, хватит каждый раз меня дёргать. И разбираются ведь!
Я постепенно становлюсь опустевшим домом, куда редко приходят гости. Те, кто занимали моё сердце, ум и тело слезли с моих рук и всё чаще живут свою собственную жизнь, где мне нет места. Я так привыкла жить с оглядкой на детей, планировать свою жизнь с учётом их потребностей, выбирать между ними и собой, что сейчас мне всё ещё трудно остановиться. Я по привычке всё также делаю что-то для них, а они уже могут это отвергнуть и сказать: «Мам, мы сами, не надо».
Я уже забыла кем и чем я была до них, да и не осталось больше той Инны, которая была до детей. Шрамы материнства стянули тело, душу и жизнь, разрушилось до основания всё, что было до. Вся это уверенность про то, какой я буду матерью, какие у меня будут дети. Как смешно сейчас вспоминать, что я думала, мол, «мои дети никогда не будут истерить или грубить мне», что «я всегда буду их любить, дети - это моя жизнь, дети это главное» и ещё много всякой милой ерунды, которая стёрлась за эти 12 лет.
Я увидела себя страшной и жестокой, когда хотела ударить или уничтожить ребёнка, я узнала себя бессильной и безоружной, когда не могла прекратить их истерики, унять их горе, я увидела себя слабой и глупой, когда слушала их мудрые и честные мысли, я познакомилась с собой живой, когда мне хотелось умереть от своего материнства. Я узнала себя любящую настолько глубоко, что было страшно.
Всё это случилось, перепахало меня и вывернуло наизнанку, оставив собирать себя из осколков: «Что мне нравилось, а что нравиться сейчас, я почти забыла? Что я люблю и чего хочу? Где моё место сейчас, если детям я нужна всё меньше?»
Последняя цитадель про поиск себя после материнства, горевание по утраченной себе «до» и встреча с собой «после». Смочь увидеть ценность того, что было, даже если оно было по большей части невыносимым и тяжёлым, присвоить то, что случилось с тобой и честно посмотреть на себя сегодняшнюю: на своё тело, на свою душу.
Завтра моему материнству 12 лет…