Обязательным атрибутом двора Филиппа IV, как, впрочем, и любого королевского двора средневековой Европы, были шуты и карлики, которых держали здесь ради забавы (такие домашние животные, не лишенные, правда, определенных привилегий, ибо они, все-таки служили при дворе, а это много лучше и сытнее балагана или театра уродцев).
Традиционно их и представляли именно такими, дефективными и подневольными. Но ТРАДИЦИИ - ЭТО НЕ ПРО ВЕЛАСКЕСА.
Карлики делились на два типа:
1️⃣ с ФИЗИЧЕСКИМ недугом, когда ни коем образом не изувечены мозги.
Таким оригинальным (назовем это так) личностям поручались довольно важные дела, как, например, хранить королевскую печать. Этим серьезным делом занимался неизменный спутник Филиппа IV (читай, приближенный короля) дон Диего де Аседо по прозвищу Эль Примо, то есть "кузен".
Карлик считался образованнейшим человеком, любил литературу и сам сочинял стихи (его физическое уродство есть следствие рахита - никак не влияет на голову).
Веласкес смещает акценты: перед нами не демонстрация физического уродства, но ПОРТРЕТ умного и образованного ЧЕЛОВЕКА, благородного, самоценного, НИЧЕМ НЕ ОТЛИЧАЮЩЕГОСЯ от других (оптические визуальные эффекты бережно СКРЫВАЮТ ЕГО БОЛЕЗНЬ, его физическую отсталость - угольный костюм, огромная шляпа и не менее огромная книга, примета ума и учености).
Веласкес изображает ЛИЧНОСТЬ, достойную и равную любому другому члену свиты короля.
2️⃣ ПОЛНОСТЬЮ ДЕФЕКТИВНЫЕ: и физически, и психологически.
Таков дон Хуан де Калабаса - "вечный ребенок", изображенный с высохшими тыквами-погремушками "калабасас", считавшимися символом глупости.
И здесь нет никакого намека на романтизацию, комплиментарности или попытку скрыть недуг. Скорее наоборот, НЕДУГ БУКВАЛЬНО ВЫСТАВЛЕН НАПОКАЗ (детская поза, погремушки, улыбка).
Но, что важно: Веласкес не пытается дать социально-значимую оценку уродства: ни отрицательную, клеймящую отклонения от нормы, ни положительную, подчеркивающую исключительность модели в виду его превосходства, обусловленного необычностью.
Ибо уродство есть уродство.
Но у Веласкеса это уродство очень доброе, незлобливое, заботливое.
Он видит в доне Хуане ЖИВОГО ЧЕЛОВЕКА - по-своему счастливого и, одновременно, жалкого в своем непонимании происходящего.
Несколько слов про улыбку. Во времена Веласкеса улыбка у взрослого человека высшего сословия при дворе считалась неприличной и даже недопустимой - УЛЫБКА и СМЕХ ПРИРАВНИВАЛИСЬ не просто к непониманию, но К НЕСПОСОБНОСТИ ПОНЯТЬ (отсюда и странный придворный этикет, запрещавший королям смеяться и улыбаться).
Ну и, конечно, КАК Веласкес это делает! Достаточно посмотреть на воротник дон Хуана и увидеть всю грядущую историю живописи, во главе которой встанут импрессионисты).
Или на максимально (по меркам того времени) обобщенные черты физиономии карлика, размытые как взгляд через грязное стекло - примета, лишенного ясности, рассудка. Подобным образом будет работать много позже Оноре Домье (например, его Дон Кихот, рассудок которого также смутен и не ясен).
А этот какой-то совсем невозможный фон, на котором изображен дон Диего де Аседо - вроде бы горный пейзаж, но по сути абстракция, буйная, энергичная, интенсивная - синоним внутренний жизни Эль Примо и страстей, которые его окружают. Например, именно дон Диего стал героем настоящей драмы: ревнивый смотритель королевского дворца убил кинжалом свою жену за связь с ним.