Нашла папины письма мне. (Папы нет больше пятнадцати лет).
Перечитала: то, что он мне писал в мои 18 лет, 15, 12. Совершенно другое восприятие сейчас.
Мы жили с моих 12 лет в разных городах, интернета нет было, телефоны городские появились, когда мне было 15. А так - письма. По 2, 3, 5 листов тетрадных, в клетку. Страницы пожелтели и порозовели, - бумага, что с нее взять. Темно-синие чернила стали светло-фиолетовыми.
Почерк. Смотрю на него и слышу его голос и интонацию.
Но что-то еще появилось.
Пока не дозреешь - не поймешь этого "что-то еще". Письма - тепло, нежность, и настойчивость на своей правде, попытки сохранить хрупкое равновесие отношения к себе, это сильные попытки на таких слабых и редких носителях - бумажных страницах раз в несколько недель, месяцев.
Те, кто дольше остается жив, могут рассказать об ушедшем на тот свет все, что им заблагорассудится.
Но ты внутри в ответ на это шепчешь "я не судья в ваших делах".
Есть нечто между строк в старых письмах, что стало возможным понять лишь спустя 15, 20 лет после того, как они были получены.
Какой тонкой иронией, речевыми оборотами, интонацией они пронизаны, - откуда это, папа? Спрашивала я о странных выражениях и словах. "Из жизни" - ответ всегда был один.
Я размышляла, почему самые суровые и безжалостные люди с возрастом смягчаются. И почему те, от одного голоса которых тревожно переворачивалось все внутри, вызывают после своего ухода из жизни такую щемящую нежность в памяти.
Ответ на первый вопрос - наверное, приходит осознание, что ничего не вечно, и пока выживал, выгрызал у жизни счастье (да так и не выгрыз, разве что "ужас и восторг" при мысли о довольстве своим одиночеством), - не успевал любить. Но приходит время, и долюбить ох как хочется.
Ответ на второй вопрос, о нежности к умершим, кто был так суров. Потому что ты жил лет до 18 и знал, что есть на свете человек стальной, каким бы ни был, - неломаемый, железобетонный. А потом его не стало, и теперь ты старший по стали. А как иначе - ты и не знаешь.
Ирина Козина, 2020.