Продолжение #книги Ю_ШУТОВОЙ
РЕКИ ТЕКУТ К МОРЮ.
На ЛитРес.
Лиза сжимала в каждом кулаке по половине иконы. Только та была не старой, темной и поцарапанной, а новенькой и яркой. Лиза знала, что так и должно быть. Потому что это сон. В каждой руке была половина города с белыми церквями, обвитая ярко-синей лентой реки. Над левой половинкой в тучах выступал строгий святой, над правой парил археоптерикс. Крылья его были зелено-радужными, как перо павлина, а глаза рубиновыми.
Лиза соединила половинки.
Святой Петр протянул руку, и зубастая птица опустилась на нее, как ловчий сокол садится на рукавицу своего хозяина.
И тут же Лиза и Святой Петр с Кусалкой-Петушком оказались на палубе деревянного карбаса, плывущего по широкой реке. Петр положил руки на штурвал, петушок перебрался на его плечо. За бортом вода голосом Аиды Гарифуллиной пела вокализ. Золотыми рыбами высверкивали солнечные блики. Впереди виднелся остров, утыканный синими скалами. Вдруг легкий ветерок сорвался жестким шквалом — вода забурлила, забасила ритмом хэви метала — карбас начал заныривать носом в волну— небо закинулось черной рваниной туч.
— Спасайся кто может! — заорал Петр.
Птица слетела с его плеча и, раскинув крыла все шире и шире, закружила над утлым суденышком, закрывая затертое мраком солнце. А потом спикировала, подхватила когтистыми лапами Петра и взмыла в черное рваное небо.
— А я? Как же я? — кричала Лиза с палубы, через которую хлестали холодные струи.
Но петушок улетал все выше.
А остров, гребенка скал над белесыми лохмами бурунов, приближался огромными скачками. И вот уже навис над сжавшейся в ужасе Лизой. Спасения нет.
Грохот и скрежет — карбас влетает в оскаленную пасть, крошится на каменных зубах.
Лиза распахивает глаза. Сердце ее колотится. «Сон. Фу, черт». Но что-то продолжает рушиться. Совсем рядом, за стенкой. На стенке — большая фотография с Исаакиевским собором. Лиза не помнит такой. Где она? У Люси? Дома? «Балда, я же у Игоря», — все, наконец, встает на свои места.
— Игорь, что у тебя там гремит?
Он входит. Трусы и красный фартук с черным быком — прекрасный наряд.
— Разбудил? Думал завтрак приготовить, за кофемолкой полез, а полка обрушилась. Давно надо было нормально перевесить. Теперь не кухня, а развалины Трои.
Лиза вылезла из постели:
— Ну пошли проводить раскопки.
Помнится, мы собирались подхватить Лизу, когда она со своим Игорьком доберется до дома. Объятия, раздача мелких сувениров, накрытый стол, разговоры, всеобщая радость. А сами сунулись, едва она проснулась. Ну ладно, не вычеркивать же. Оставим ее посреди взорванной кухни, пусть нароет кофе и позавтракает. Нам вдруг показалось, что Лиза вроде как наша главная героиня меньше всего охвачена нашим вниманием. Мы уже столько рассказали и про ее теток, и про ее маму, и про всякие другие личности. А где сама Лиза? Хотя у нее жизнь пока еще самая короткая. — Ну и что? Было же в этой жизни что-то. — Когда было-то? До Игорька?
Ну вот, опять заспорили. Понеслась душа в рай. Давайте про Лизочку. С чего начнем? Вот говорят: Любовь, Голод и Страх правят Миром. Голода, слава богу, ей испытать не удалось. А вот страх и любовь были. Про них и расскажем. Сначала — страх.
Восемь лет, первые летние каникулы, еще прохладный июнь — Ленуся везет племянницу на турбазу. Деревянные домики под высокими соснами на берегу большого озера. Прозрачная вода, песок крохотными дюнами на дне. Шорох сухой хвои под ногами. Сладкий запах разнотравья. В одну сторону от турбазы, в полукилометре от ворот — деревня с магазином, в другую, метрах в трехстах за столовкой — бетонная стена трехметровой высоты. Начинается прямо от кромки воды, поднимается на низенький взгорок и серой лентой утекает в лес, делит его на две части: здесь можно ходить, а там — нет. Вдоль стены асфальтовая дорога, узкая, без тротуаров. Асфальт черный, свежий. В глубоких кюветах цветет земляника и бегают юркие ящерицы. По дороге, сколько Лиза жила на турбазе, никто не проезжал. Ни туда, ни обратно.
Зачем стена посреди леса? Зачем дорога, если никто не ездит? Ленуся сказала, там за забором правительственная дача. Дача, на которой отдыхает правительство. Дачу себе Лиза очень даже хорошо представляла: это такие маленькие домики, а вокруг огород, картошка, горох, клубника. А вот как выглядит правительство? Если как в телевизоре, старые дядьки в пиджаках сидят рядами, слушают, а один на сцене за трибуной прячется и речь говорит, то непонятно, как они на даче. Как картошку копают? Прямо в пиджаках? И как они вообще там живут — все в одном домике? Тогда он дли-и-инный, как автобусный гараж. Или у каждого — свой домик?
Вот в их турбазном домике две комнаты. В одной они с Ленусей, во второй семья: папа, мама и Витек, Лизочкин ровесник. Они играли, вместе бегали по турбазе, вместе отбивались от манной каши на завтрак и от йогуртов на полдник. Лиза эти молочные осклизлости терпеть не могла. Пару раз большой компанией ездили в городок на другой стороне озера — проветриться, походить по рынку, слопать мороженое в кафешке. Ходили в лес, не столько грибы искали, сколько воображали себя индейцами. Брали лодку, катались по озеру.
Далеко-далеко у противоположного берега на островке был монастырь. Его только-только отдали бывшим хозяевам, и теперь монахи бодро восстанавливали собор, трапезные, еще какие-то корпуса, месили раствор, выкладывали кирпичи, белили стены. Сами. Паломники валом валили. В сторону ближайшего берега перебросили понтонный мост, автобус проходил.
«А давайте на лодке в монастырь съездим?» — «А давайте!»
Лодка большая — «Пелла», впятером они легко разместились. Дядя Леша на веслах, его жена Аня на носу, Ленуся с Лизочкой и Витькой на корме. Солнышко пригревает, Ленуся даже разрешила снять непродувашку. Можно опустить ладошку в озеро, почувствовать, как она рыбкой плывет свозь упругую воду. Витек уцепил лилию, потащил — длинный стебель растянулся резинкой и лопнул — белая чашечка цветка легла Лизе на коленки.
День был радостный. Озеро разлеглось зеркалом, вобрало в себя все небо, синее, с белыми звериками облаков. «Вон, смотрите, кот!» — «Это не кот, это собака, морда длинная». — «Это не морда, это хвост!» — «Где кот-то? На верблюда вверх ногами похоже». — «Да ты не туда смотришь. Во-о-он там!» Смеялись, тыкая пальцами вверх. Плыли долго, обходили большой остров, что выставил поросшую черными елями драконью спину, лавировали между мелкими, пристроившимися к нему, как прилипалы, островками. И вот вышли к монастырскому — отстроенный собор брякнул колоколами, поприветствовал. Полуголые парни в заляпанных штанах и скуфейках таскали носилки, пилили доски, сидели на крышах — в руках молотки, на лицах улыбки — радуются своей работе, солнышку, им, приплывшим в гости.
Лиза нарвала лиловых колокольчиков, зажатый в кулачке букетик быстро вял, но она не замечала этого, цветочки казались ей свежими, а то, что головки их клонились все ниже, так это ничего, так и должно быть. Зашли в собор, сумрачный и холодный, как погреб. Там было пусто, только возле алтаря согнутая старушка подметала веником пол. Горели свечи у большого распятья.
— Ленуся, а почему сюда ставят?
— Это за упокой.
— А что это — за покой?
— Это за тех, кто уже умер. Чтобы Бог о них помнил.
— А что, он может забыть?
— Не знаю, Лизок. Просто так принято, свечи ставить, поминать. Люди помнят о тех, кто умер, и ... Ну, в общем, свечки ставят.
— А мне можно?
— Можно.
— А за кого?
— За прабабушку свою поставь. Ты еще маленькая была совсем, когда она умерла. Не помнишь ее.
— А если не помню, тоже можно ставить?
— Да.
Лиза берет тонкую рыжую свечу, крохотный теплый огонек пляшет перед ее глазами. Она ставит ее в специальную подставочку, свеча наклоняется, огонек дергается — боится упасть, но удерживается на черном фитильке. Ленуся поправляет свечечку.
— Теперь Бог будет помнить про прабабушку?
— Да, будет.
— А я буду?
— И ты, Лизок, будешь помнить свою прабабушку Юлю.
А потом они пили чай в трапезной. Как раз автобус с паломниками подъехал, вывалились тетечки в разноцветных платках и немного дядек со скучными лицами. Их повели куда-то, и дядя Леша сказал: «Пошли тоже», — и они двинулись следом, и оказались в столовой. А Ленуся сказала, это трапезная, у монахов так называется. Пестроголовых теток и ихних дядек стали кормить, а они своей компанией в уголок уселись. Им чаю дали и булочек, обсыпанных сладкой белой пудрой. Вкусно. Вить себе две цапнул, а дядечка-поп в длинной, как платье, рясе, который чай с булками принес, ничего не сказал. А Витька пережадничал и доесть вторую не смог. Тетя Аня сказала: «В карман сунь, гулькам скормим». Он пудру слизал и сунул.
Когда на улицу вышли, день испортился. Пушистые зверики уже не скакали по небу, не перетекали друг в друга, хитро меняя облик. Серой дерюгой затянуло все, ни просвета, ни лучика солнечного. И озеро враз посерело, подернулось белесой патиной, будто побледнело от страха. Или от злости.
— У-у-у, протянула Ленуся, зябко передернув плечами. — Домой давайте по быстрому. Нехорошая погода. Лизок, непродувашку надень.
Лодка отчалила. Только вышли из протоки между островами на широкий простор, стало понятно, что имела в виду Ленуся. Погода стала, действительно, очень нехороша. Ветер поднял волну. Не то, чтобы высокую, но какую-то психованную. Как брыкливая кобыла, волна била и вправо, и влево, и взад, и вперед. Дядя Леша налегал на весла, но тяжелая лодка еле двигалась. Вода вспучивалась серой массой, и направить лодку носом к волне никак не удавалось, все время било в борт и качало, плескало на дно, на колени. Они уже сидели в луже. Лизе в лицо летела холодная морось, она утиралась жестким рукавом непродувашки и не понимала, вода это, или слезы. Ей было страшно. И Витьке тоже. Он стал подвывать: «Мама-а-а. Я к маме хочу-у-у». Ленуся обняла их обоих:
— Нельзя, Витюша, сейчас к маме, лодку перевернешь.
Дядя Леша тихо ругался. Тетя Аня вцепилась руками в борта. Лиза поняла, что страшно всем.
— Это стоячая волна, вообще трубец, — спокойно сказала Ленуся. — Я знаю, у нас тут лагерь пионерский был. В такую волну перекувырнуться раз плюнуть. Вожатые раз вывернулись, еле до берега добрались. Я Лизку, если что, до берега не дотолкаю, она плавать не умеет.
— Дак делать-то чего? — закричала Аня.
— На дно ложимся, так лодка устойчивей будет. Давайте, Лиза, Витя, на дно.
— Там сыро.
— Ничего, на растаем, не сахарные.
Они все улеглись на дно лодки, только дядя Леша остался сидеть. Лиза видела, что он старается грести как можно быстрее, костяшки сжатых пальцев побелели, а сами вальки весел, крашенные голубенькой краской, потемнели — он стер ладони до мозолей, и мозоли лопнули, измарывая кровью голубизну. Берег, казалось, вовсе не приближался. А до турбазы было еще далеко. «Я утону. А мама не узнает. Будет ждать нас. А мы не приедем. Мы утонем », — повторяла Лиза. И с каждым «утону» она сжималась во все более плотный комок. Плотный, жесткий, тяжелый. Вот сейчас лодка перевернется, и этот комок пойдет на дно. Сразу. Камнем. Бульк, и нет Лизы. Это был уже даже не страх — ужас. Тот самый, про который говорят «тихий» — когда ни крикнуть, ни даже пискнуть уже нет никакой возможности, горло пережато.
Этот ужас перед внезапно разбушевавшейся стихией Лиза тащила через всю жизнь. Поэтому и плавать толком не научилась. Боялась отойти туда, где глубже, чем по пояс. Не только у реки, озера или моря, даже в бассейне она подсознательно ждала, что вот сейчас, прямо сейчас ласковая вода превратится в дикого зверя. Зверя, жаждущего только одного — поглотить бедную Лизу. Знала, что глупость, но отрешиться от этого страха не могла. И никому про него не рассказывала.
— Слушай, Леш, давай к берегу. Высадишь нас, мы пешком дойдем. А ты на пустой лодке до дому догребешь.
— Ты, чё, Ленка, куда я вас в лесу высажу, тем более объект, охрана.
— Фигня, я тут берег знаю, сколько лет сюда ездила. Как раз после девятого, когда я последний раз приезжала, эту хрень правительственную и начали строить. Брежневская дача. Солдатиков понагнали, стройбат. Мы в лес стали бояться ходить. Раньше ночь-полночь могли гулять пойти, а тут стремно стало. Короче, высаживай нас. До турбазы с полным грузом не догребешь.
Но и до берега дядя Леша выгребал минут сорок, не меньше. Обратный путь удлинился, растянулся, и Лизе казалось, никогда не кончится. Она жалась к Ленусе, лежа в холодной луже, опираясь головой на жесткое сиденье. Отсюда снизу волны были выше, небо бескрайней, а берег недостижимей. С другого Ленусиного бока плакал Витька, размазывал сопли по Ленусиной куртке. Но она не ругала его, наоборот, гладила по мокрой головенке, утешала: «Не бойся, папа твой сильный, он справится. Скоро доплывем».
Доплыли. Дядя Леша высадил их и уплыл вдоль берега в сторону турбазы. А они поднялись от воды чуть вверх и оказались на пустой асфальтовой дорожке, тянущейся вдоль озера как раз в нужном направлении. Как в сказке. Прямо дорога из желтого кирпича. Тетя Аня даже запела: «Мы в город Изумрудный идем дорогой трудной...» Теперь им было весело. Просто дико весело. Все вокруг смешило. Ленуся засунула за ухо какой-то безымянный цветочек: «И Аня возвратится...» Витька залаял: «Гав-гав!» И они хором, не сговариваясь грянули: «С Витюшкою домой!» И хохотали.
Минут через двадцать впереди стала видна серая бетонная стена, ворота, пропускной пункт перед ними и несколько дальше за ним — вышка. Та самая стена, что за столовкой, только с другой стороны. Словно пространство наизнанку вывернулось.
— А на вышке автоматчики. Не делаем резких движений, — промурлыкала Ленуся.
— Может мы, это, к берегу, и там стену обойдем. По воде. — тетя Аня притормозила, взяв сына за руку.
— Ань, ты что? Идем прямо на КПП и улыбаемся.
Им навстречу из будки вышел солдат с автоматом. Ленуся пошла прямо к нему:
— Здрасте. Мы с турбазы. На лодке шли, да не дошли, чуть не потонули. Вон мокрые все, — она развела руками, демонстрируя промоклость, — выпустите нас наружу.
Лиза думала, солдат рассердится, закричит, что нельзя тут ходить, не даром же тетя Аня испугалась, убежать хотела. Но лицо у солдата было не злое, скорее удивленное. Будто перед ним не две тети с детьми, а ..., ну кто(?) правительство в пиджаках и с ведрами, полными картошек.
— Здесь подождите, — говорит, — я позвоню.
И в будку свою ушел. Звонить, наверно.
Он долго звонил. Лиза мерзнуть стала, мокрая же. Тогда Ленуся предложила в догонялки играть, и они стали втроем вокруг будки бегать. А тетя Аня не стала, она в траву уселась и травинку жевала. Устала.
Потом солдат вышел.
— Идите, — говорит, — и пошел им ворота отпирать.
И когда уже отпер, спросил:
— А как вы сюда шли?
— Да просто, — ответила Ленуся, — на берег вышли, километра полтора отсюда, и по дороге пошли.
А солдат плечами пожал и добавил:
— У нас тут собаки на свободной охране. Вам повезло.
До и Дальше здесь .
Постоянно обновляющийся текс книги Ю_ШУТОВОЙ "Реки текут к морю" можно читать на ЛитРес .
Самое популярное на канале :
Русский кот во Франции - птица вольная. Ни замки, ни заборы его не остановят
Невыносимое счастье первой любви
У французской пары не было детей, и они взяли их в советском провинциальном детдоме
Большая стирка в Кастелламмаре и сарацинская башня в Вико-Экуэнсе
Урок географии