Перечитал свое давнее интервью с Николаем Агутиным и вдруг понял, что оно отлично вписывается в тематику нашего блога, не только рассказывая о музыканте, но и демонстрируя прекрасно работающие методы "психотерапии профессией".
Про бабая
И.Г.: Николай Петрович, как вам удобнее — отвечать на вопросы или рассказывать самому?
Н.А. ( смеется — прим.авт.): А без разницы. Жизнь проживал сам, так что помню все.
И.Г.: Тогда давайте прямо с детства.
Н.А.: Первое яркое впечатление — идем мы с отцом по Воронежу, он тогда там служил. Погода хорошая, я счастлив, с папой-то рядом.
И вдруг — удар! Страшной силы. Затряслась земля. Со вторых этажей вылетели стекла. С первых, почему-то нет.
Это называлось — фугасная бомба, хотя в то время я и слов таких не знал.
Следующее яркое воспоминание — мы удираем от немцев на грузовике через Чернавинский мост. С собой никаких вещей. Бежим, в чем были. Вокруг страх и хаос. Нам с мамой повезло.
И.Г.: Попали в эвакуацию?
Н.А.: Сначала Ташкент, потом еще дальше — Чимкент. Отец переслал нам немного сала, но хлеба не было. Сало по кусочкам меняли на хлеб. Понемногу перебились, после войны снова вернулись в Воронеж.
От первого лица
…В Чимкенте бабай приносил нам дрова. Бабай — это дедушка-узбек. Он приносил нам две вязанки орешника — другого «леса» там не росло. Потом долго и торжественно пил чай. Выпивал целый чайник, полностью. Пил вприкуску с… пшеном. А два маленьких кусочка сахара аккуратно заворачивал в платок — внучке…
Комбат, батяня…
И.Г.: Чем запомнился послевоенный Воронеж?
Н.А.: Было бедно, но весело. Отца только почти не видел, он приходил поздно, а иногда и ночевал на службе. Кстати, звания давали скудно: при такой нагрузке был только майором. А генерал в нашем «военном» доме жил лишь один. Зато настоящий, даже автомобиль имел, «Победу».
И.Г.: А весело отчего?
Н.А.: Жить было приятно. Мне всегда жизнь нравилась, во все времена. Я обожал петь и танцевать. Пел все, любые красивые мелодии, благо, радиоточка работала постоянно. Зимой вечером приходил на гору, где все пацаны днем кувыркались, и там пел. Сверху, как со сцены. С жестикуляцией и чувством. Даже дуэты пел: сначала одну партию, потом другую.
Вот так пропел все детство и в 54-м ушел в армию. На три года. Призвался зенитчиком-артиллеристом, а ушел уже зенитчиком-ракетчиком.
От первого лица
…Я был мечтательным пацаном…
…Комбат у нас был настоящий служака. Каждое утро, невзирая на погоду — полуголыми на зарядку. Хоть по траве, хоть по снегу. Потом кросс, сам впереди. Бежит, пока не устанет. Так что бегали долго…
…На третий год после призыва меня отправили поступать в военное училище. После трехмесячных вахт на «точках» служить всю жизнь совершенно не хотелось. Я попытался завалить экзамены, но — быстро разоблачили. И идти бы мне по отцовским стопам, если бы вдруг не затемпературил и не попал в госпиталь…
Столяр, оформитель, и, конечно, певец
И.Г.: И снова Воронеж?
Н.А.: Нет, уже Москва. У отца там была квартира, в которой временно жила его сестра. Правда, с квартирой вышел облом: две крохотные комнатки, родственница в положении, и один ребенок уже бегает. Я им явно мешал. И как только устроился на работу, тут же съехал в общежитие.
И.Г.: А что за работа?
Н.А. ( улыбается — прим.авт .): Где только ни работал. На деревообработке. Художником-оформителем, еще в армии поднаторел. И, конечно, пел. Правда, сначала после работы. В ГИТИС три года неудачно поступал, зато в хор, к Михаилу Понтрягину, приняли сразу.
На четвертый год, будучи уже опытным абитуриентом, сдал документы сразу в пять творческих вузов, но поступил все-таки в ГИТИС!
И.Г.: Чему вас там учили?
Н.А.: Всему, что должен знать профессиональный музыкант. Серьезно освоил фортепиано. Как все вокалисты, изучал итальянский. Параллельно прослушивался в различные организации. В итоге попал в «Москонцерт». Вокалистом.
И.Г.: Как раньше строилась карьера певца?
Н.А.: Сначала — сольный номер. Это 3-4 песни. Девять рублей за выступление в сборном концерте. Затем — сольное отделение. Это уже минут 45–50.
И.Г.: А откуда репертуар?
Н.А.: «Своего» композитора у молодого певца быть не могло. Выбрать репертуар помогал худрук, была такая штатная единица в «Москонцерте». Опять же — партком.
И.Г.: А партком-то здесь при чем?
Н.А.: А партком везде был при чем. Должен быть определенный процент патриотических песен, определенный — лирических. Но даже лирические согласовывались. Сам я не мог взять, что хочу.
От первого лица
…Раньше это все ужасно доставало. Хотя сейчас смотрю на молодых и думаю — уж лучше бы худсоветы остались…
…Конечно, если Хиль споет «Потолок ледяной…» в телевизоре, то другой по ТВ это уже не пел. Неэтично. Да и сейчас так же: Киркоров, например, поет шесть песен Лёни. Пять — только он, а шестую и сам Лёня на концертах исполнял. Так Филипп попросил, чтобы и эту пел только он. Профессиональная ревность, что тут поделать…
Искусство требовало жертв
И.Г.: А певцы должны платить композиторам за песни?
Н.А.: Раньше — нет. Я пел чьи угодно песни, а авторы получали роялти по «рапортичкам» с концертов. Сейчас многие певцы песни покупают. Хотя тот же Лёня никогда свои песни не продает. Только дарит. По дружбе. Не одному Филиппу. Вайкуле поет несколько его песен, другие певцы.
Впрочем, сейчас все по-другому. Жестких правил нет. Свой первый диск Лёня вообще сделал в одиночку. Сам написал музыку (а для половины песен — и слова), сам сделал аранжировки, сам спел и даже… сыграл! Барабаны, бас-гитара, клавишные. Все, кроме «дудок”.
И.Г.: И долго вы были певцом?
Н.А.: Довольно долго. Сначала в одиночку, потом в дуэте с Колей Зайцевым. Он — тенор, я — лирический баритон. Жизнь, конечно, была безумная. Могла пара недель быть в больших городах, а потом в такую тьму-таракань… Раньше экономика решала далеко не все.
И это не только мы, молодые, мотались по колхозам. Был такой конферансье, Гаркави. Очень уважаемый человек. Солидный, большой. Так вот, однажды мы с ним попали в сборном концерте в какую-то дыру. Там в гостинице удобств не только в номере не было, но даже и на этаже. Все удобства во дворе, деревянные. А он грузный, полный.
Вышел во двор — и нет человека. Пока крики не услыхали.
Потом смеялись, а сначала было не до смеха: наш конферансье завалился вместе с деревянной будкой, не выдержавшей его веса. И в таких условиях работал человек, которого знала вся страна!
Он, кстати, не нервничал по этому поводу. Принимал жизнь как есть. И вообще хороший был человек.
Диалог по существу
И.Г.: А как в глухомань доставляли аппаратуру? Или фонограммой ограничивались?
Н.А .: Ты что, какая фонограмма? Это было исключено! Заболел — тебя кто-то заменит. Хотя очень старались не болеть. Но о «фанере» даже речь не могла идти. Мы вообще не представляли, что так можно работать.
И.Г.: А почему сейчас она столь популярна?
Н.А.: Все зависит от класса певца. И от его понимания жизни. Лёня мой в принципе не поет под фонограмму. В редчайших случаях использует «минусовку», когда музыкантов невозможно привезти по техническим причинам. Но голос только живой. Кстати, наши любители фонограмм никогда и ничего не наработают за рубежом. Там за «фанеру» можно загреметь в настоящую тюрьму. Это квалифицируется как мошенничество.
А всегда петь вживую не каждому дано: от волнения идут спазмы, и, как следствие, грязные ноты.
И.Г.: А Леонид Агутин известен за рубежом?
Н.А.: Постепенно становится известен. Буквально на днях его английскую пластинку начинают продавать в Европе. Правообладатель и промоутер — компания SONY.
Директор по вокалу
И.Г.: Но вернемся к вашей вокальной карьере.
Н.А.: А моя вокальная карьера на этом, к сожалению, практически завершилась. Теперь только на дружеских тусовках пою.
И.Г.: Как это произошло?
Н.А.: В 1971 г. Игорь Гранов пригласил меня на работу в «Голубые гитары». Был такой суперпопулярный вокально-инструментальный ансамбль при «Москонцерте». Я пел, танцевал степ. И даже песню про йогов пел, стоя на голове. Кстати, за пять лет работы я исполнил ее более тысячи раз. Это была моя последняя работа вокалистом. Следующая — уже директором у Павла Слободкина в «Веселых ребятах».
Потом у Векштейна в «Поющих сердцах». Потом у Стаса Намина. И все это подолгу, не месяцы, а годы.
Интересно, что когда меня приглашали, все обещали, что буду петь. На это и сманивали. А директорской работы оказывалось столько, что если работать честно, то не только петь — дышать не успеваешь. Вот и кончилась моя вокальная карьера.
И.Г.: Ну хоть мотаться по задворкам страны стали меньше?
Н.А.: Какое — меньше? Нормальный директор всегда с коллективом. Постоянно, везде и всегда. Гастрольный график, жилье, билеты, аппаратура. И на концертах тоже сидишь. Работал за звукорежиссерским пультом.
ВИА: вид изнутри
И.Г.: Сейчас говорят: «группа такая-то». А то еще и про живого артиста говорят: «проект такого-то». Что представлял из себя хороший вокально-инструментальный ансамбль 70-х?
Н.А.: В «Голубых гитарах» было 8 (!) профессиональных вокалистов. Каждый пел 3-4 песни, в остальных подпевал. Все — профессионалы. Пели что угодно: от рок-н-ролла до русских народных. Когда Паша Бабаков, бас, запевал «Вдоль по-питерской», так динамики аж чуть не выскакивали! Сочный, фоничный голос.
На гастролях работали по два концерта в день. Хотя были рекорды. В Свердловске восемь дней по четыре концерта! А в зале такой аншлаг, что девушку знакомую некуда подсадить. И, уже говорил, — без фонограмм! Человек заболел — поет другой. Я однажды пел за Бабакова, а музыканты не успевали транспонировать аккомпанемент. Пришлось вытягивать его низы. Тяжко было. Все, вроде, правильно, но жидковато. Сочный такой басище заменить баритоном нельзя.
Впрочем, стыдно не было. Мы действительно были профи, и плохо просто не делали.
От первого лица
…Володя Царев, солист, поет песню, вытягивает «вся из солнечного све-е-та-а!». Идет в образе, с микрофоном в руке. Прожектора играют. И, видать, ослепило: на ходу падает в оркестровую яму. Шум, грохот. Но и оттуда допел!..
…Я очень дружил с «Песнярами». Закадычный дружок — Толик Кашепаров. Помнишь, «Вологда”? Высокие профессионалы. Мне очень нравились их слияния на три-четыре голоса. Настолько чисто!..
Дуэт, который не состоялся
И.Г.: А почему вы ушли из «Голубых Гитар”?
Н.А.: Группа оказалась в творческом кризисе. Сергей Дюжиков, супергитарист, уехал в Америку. Он и сейчас там работает. Еще часть ребят ушла. Володя Царев, вокалист, загремел в тюрьму. Ненадолго, но ни за что. В общем, произошел какой-то надлом. А Слободкин пригласил меня в «Веселые ребята» директором. Разумеется, пообещал, что буду петь. Дуэтом с молодой, но многообещающей вокалисткой. Звали ее Алла. Фамилия — Пугачева.
Я и поверил. Но честному директору петь невозможно…
И.Г.: Алла Борисовна начинала у Слободкина?
Н.А.: Она стала у него знаменитой. Сначала пела одну песню, «У той горы, где синяя прохлада…», и готовила сольный блок. А потом Паша очень красиво аранжировал для нее песню одного болгарина, кажется Димитрова, «Арлекино». Далее — победа на «Золотом Орфее» и долгий путь в примадонны.
Она с нами работала два года. Звучала тогда просто шикарно. Я постоянно бегал в зал ее слушать: она на каждом концерте что-то постоянно доделывала, хотя с сырыми песнями вообще не выходила на публику.
Потом, очень важно, что она сама хорошая пианистка. Я помню, они с Пашей у меня дома в четыре руки играли часа два. И это было прекрасно!
И.Г.: Как директору, с Пугачевой работалось хорошо?
Н.А.: Как директору — по-всякому. Капризной она не была, но в работе — очень жесткая. Мы в ГДР выступали, а у нее исчезли туфли для второго отделения. В первом она была в балахоне и на «платформах». А во втором — вечернее черное платье с роскошным гранатовым крестом и красивые концертные туфли. Вот они-то и исчезли. И Алла заявила, что в зал не выйдет.
Я, конечно, в шоке. Это же скандал! Публика ведь не виновата. И Аллу можно понять. Это ж не дамский каприз, у нее каждая деталь отточена. Короче, убедил ее петь.
Она и спела. Но… босиком! В вечернем платье и босиком.
Немцы сначала оторопели, а после выступления бешено хлопали. Решили, что это особый изыск. А я с ужасом думал, что если б туфли пропали перед концертом в нашем посольстве, то такой выход обошелся бы всем нам дорого.
Но, когда она ушла, все понимали, что солистки такого класса уже не будет.
И.Г.: А кто ее заменил? Буйнов?
Н.А.: Что ты! При мне Саша даже подпевок не пел. Он был клавишником.
И.Г.: Я помню, он в «Веселых ребятах» пел «про тетю».
Н.А.: Не могу давать оценок. Могу только признать его большую заслугу: без выдающихся вокальных данных он нашел свое место, своего зрителя. А стать певцом ему, конечно, помогла Пугачева.
От первого лица
…Алла Борисовна всегда работает по «потолку». Всегда на предельных нотах. Или не поет, если не может…
…Если музыкант неделю не поиграет — все, привет. Пашин отец, блестящий виолончелист, в годах уже, чем бы ни занимался, вдруг раз и ушел в свою комнату. И два часа с виолончелью.
А Сережа Дюжиков на гастролях каждое утро, как глаза раскроет, тут же хватается за гитару. Еще не умылся, не оделся. Зажмет сигаретку между пальцев (показывает, как — прим.авт.) и бегает по струнам. Такие немыслимые созвучия! И все это в кайф, с мимикой…
Социалистические промоутеры
И.Г.: А что тогда было самым важным в работе директора?
Н.А.: Прекрасная память. Я помнил наизусть все телефоны директоров филармоний. А их по Союзу было более двухсот. Иначе не сделать план на год. А мне часто удавалось планировать и на два года вперед. Концерты в Союзе, концерты за рубежом, записи на радио и ТВ, записи пластинок на «Мелодии». Отпуска, наконец, вписать. Умудрялся даже с этим выгадать: отдыхали на фоне летних гастролей в Сочи.
И.Г.: И все это без компьютера.
Н.А. ( смеется — прим.авт .): Какой там компьютер! Пальцы уставали диск телефонный накручивать!
Звонишь в Ташкент, «Батыр, привет! Как семья, как дети?». Он мне отвечает, о моих интересуется, а сам судорожно листает планы на следующую зиму, чтобы найти, куда нас воткнуть. Ему от «Веселых ребят» отказываться глупо, но и с «Песнярами» параллельно поставить невозможно. Начинаем комбинировать.
Потом еще много раз ему звоню, по мере приближения концерта. Ведь согласовывались сотни позиций. Да и рекламу мы высылали свою.
И.Г.: А кто делал рекламу?
Н.А.: Как кто? Я делал. Искал фотографов, художников, типографии. Если везло, «Москонцерт» денег подкидывал. Но редко. Обычно мы на свои делали, вскладчину.
И.Г.: Как же так, вы собирали стадионы, деньги забирал «Москонцерт», и сами платили за рекламу?
Н.А.: Разумеется, глупо. Наши зарплаты вообще не зависели от сборов. Это были именно зарплаты. 80 человек пришло или 8000 — в окошке кассы значения не имело.
Нонсенс, конечно. Та же Алла, уже собирая стадионы, получала по 53 р. за концерт. Это Алла! Только перед самой перестройкой ей выбили спецставку, бешеные деньги — 220 р. Столько же получала лишь Людмила Зыкина. Конечно, это жалкие крохи по сравнению с тем, что приносили известные исполнители государству.
А ведь они абсолютно все для работы покупали сами: от одежды до инструмента.
И.Г.: А «левые» концерты не спасали положения?
Н.А.: «Левые» очень опасно. Первый директор Пугачевой схлопотал восемь лет тюрьмы. Делали обычно «фондовые» выступления. Это немного поправляло бюджет ребят.
И.Г.: В чем тут суть?
Н.А.: Приехав куда-то выступать, мы делали часть концертов от «Москонцерта» (перебирать по количеству было нельзя, государство бдило, чтобы артисты ненароком не разбогатели). А потом нанимались на временную работу в местную филармонию. И делали столько же. Эта маленькая хитрость лежала, как теперь модно выражаться, в тогдашнем «правовом поле». Но и тут следовало держать ухо востро: говорили, что в ОБХСС существовал специальный лимит на командировки сотрудников, отслеживать деньги артистов.
Я тоже с год был под следствием.
От первого лица
…Музыканты все фанаты. Они любят свой инструмент. Это для них нечто одушевленное. Юра Маликов, еще до «Самоцветов», полгода был в командировке в Японии, на «Экспо-80». Уж не знаю, чем он там питался, и питался ли вообще, но на деньги, сэкономленные от нищенских советских «суточных», сумел купить инструменты и аппаратуру, без которых «Самоцветы» бы и не родились…
Директор шьет костюмы, директору шьют дело
И.Г.: А вас за что?
Н.А.: Это уже было в «Поющих сердцах». Я оформил музыкантом Сашу Селюча. Он вообще играть не умел. Зато классно шил брюки, великолепные хиповые жилетки, курточки. Все довольны.
Но, видно, кто-то «стукнул», и я побывал на Петровке, потом год таскали в районную прокуратуру. Уже светила тюрьма. Следователь на Петровке так и говорил: «Кончайте дурака валять! Что вы талдычите, что не брали, не знаете… Вы не знаете, а мы знаем».
Слава Богу, что все, кого опрашивали — десятки человек! — подтвердили, что ко мне из этих денег ни копейки не прилипало.
И.Г.: А почему ушли из «Веселых ребят”?
Н.А.: Устал, наверное. Паша очень талантливый, но взрывной, горячий человек. На меня, правда, никогда не кричал. Но проблемы создавал. Мог под влиянием эмоций снять концерт. Скажем, не понравилась ему на саунд-чеке подставка под барабаны. Тут же орать: «Где директор филармонии? Мы уезжаем!». Все начинают пить валидол. А ведь это мои коллеги, с которыми надо иметь хорошие, дружеские отношения.
И.Г.: И как выходили из положения?
Н.А.: Да запускал в зал зрителя и все. Паша спускал собак на меня, а я ему привру, что в зале — секретарь обкома. И если концерта не будет, то хрен мы из этой области живыми уедем.
Но постепенно работать демпфером-успокоителем надоело.
От первого лица
…Я постоянно хотел вернуться к исполнительской деятельности и постоянно снова становился чьим-то директором…
Такой шоу-бизнес нам не нужен
И.Г.: Что было потом?
Н.А.: Ой, потом много чего было. Были «Цветы» (группа Стаса Намина). Классные музыканты. Концерты всегда просто блестяще проходили. А за рубежом с нами и Людмила Сенчина пела, тогдашняя жена Стаса. Приятный голос, очень красивый тембр. У нас, кстати, Саша Выгузов пел и играл. Когда Саша Лосев болел, а фонограмм тогда не существовало, так Выгузов из-за кулис пел за него всю сольную программу. Ныне Саша Выгузов известен всем как певец Александр Малинин. Я его потом приходил поздравить на концерт. Молодец, здорово работает.
Стас — человек, безусловно, талантливый. Но та же проблема творческих людей — горячий, вспыльчивый.
Я когда от него уходил, он просил директора «Москонцерта» меня уволить. Не думаю, что со зла. Скорее, как средство давления для возвращения. А ему директор все объяснил: «Ты у нас сколько работаешь? Пять лет? А Коля Агутин — 28».
Потом я возил по стране Муромова, Юру Антонова, Сашу Барыкина. «С пеленок» раскручивал, можно сказать, Женю Белоусова, когда он ко мне пришел, у него в репертуаре две песни было.
И.Г.: Это уже перестройка началась?
Н.А.: Да, только-только. И здесь моя карьера шоу-промоутера завершилась.
И.Г.: Почему?
Н.А.: По двум причинам. Первая — старые подходы к работе кончились. А новые мне не понравились.
И.Г.: Что именно?
Н.А.: Непрофессионализм. Да и непорядочность тоже. В наше время круг был небольшим, репутацию берегли. Сильно заработать было невозможно, но и прогореть нельзя — в крайнем случае, отменят концерт. А здесь — запросто. Каждый коллектив стал выступать за заранее оговоренную сумму. Договор как правило устный, но для меня это не важно. Я выполнял все свои обязательства всегда.
Вот и влетел через это. Был большой тур по Средней Азии. Я в Алма-Ате с бригадой: Антонов, Серов, Малежик — тогдашние суперзвезды. Мой помощник ждет нас в Ташкенте. Шлет бодрые телеграммы, но что-то мне уже было тревожно. Я вылетел туда и все понял. «Комсомольцы», уходя из социализма, зарабатывали деньги на всем. В том числе, на концертах. Но ведь это дело требует труда и навыков! Они же решили проехать «на авось», и когда дело не выгорело, просто нас кинули.
Зал был не зал, а кошмар промоутера. 2000 зрителей вместо 20 000. И откуда им было взяться, если рекламу просто забыли дать! Денег за концерт мне, конечно, никто не заплатил.
И.Г.: Артисты тоже попали?
Н.А.: Нет, артистов это не коснулось. И не должно: они же свое дело сделали честно. А вот я отдал все, что имел. Из Москвы выслали остатки денег, но и их не хватило. Аппаратуру потом отгружал домой по кусочкам, 12 дней. Мои коллеги делали это бесплатно, просто пытаясь помочь в беде.
Короче заплатил все, всем и сполна. И почти нищий вернулся в столицу. С тех пор у меня только один музыкальный проект, мой сын.
Главный музыкальный проект Николая Агутина
И.Г.: Вы стали его директором?
Н.А.: Нет, у него другие директора. Я занимался иными делами. Не одну ночь просидели с репертуаром. Я брал его в «разогрев» к «крутым». И постепенно «разогрев» стал посильнее основного выступления.
Он же с пяти лет катался с нами, вдыхал запах кулис. Он всегда дружил с моими музыкантами, и они его любили. Лёня очень быстро набрал профессиональный вес. И теперь не только композитор. Он и аранжировки сам делает.
И.Г.: А к музыке сын потянулся самостоятельно или все-таки вы направили?
Н.А.: Сначала, конечно, я. В 5 лет — в музыкальную школу. Потом, видно, начались проблемы с сольфеджио. Это бывает. Вдруг стал говорить, что ему больше нравится математика. Но позанимались с ним, «техника» нормализовалась, и через полгода от инструмента я уже его оттянуть не мог.
Теперь-то у него свои музыканты. Не менее 12 человек за спиной. Настоящие профи. И они горды, что работают с Лёней: хорошая музыка, порядочный мужик.
Диалог не по существу
И.Г.: Сын, кроме музыки, ничем не занимается? Сейчас же модны побочные бизнесы.
Н.А.: У него с пяти лет все по прямой: «музыкалка», Институт культуры (режиссер и пианист) и музыкальная практика. Перерыв был только на армию.
И.Г.: Очень хотелось?
Н.А.: Как ни странно. Сказал, что хочет испытать себя и стать настоящим мужчиной. И пошел в погранвойска. А когда с заставы забрали в ленинградский военный ансамбль — он уже тогда был весьма профессиональным парнем — Лёня специально ушел в «самоволку». Из «самохода» с глубоким удовлетворением уехал дослуживать на заставу.
И.Г.: Так что его песня про границу автобиографична?
Н.А.: Абсолютно. Все так и было.
Личный бизнес и личная жизнь
И.Г.: Николай Петрович, в конце интервью наши герои обычно рассказывают о личном.
Н.А.: Значит, опять поговорим о работе. Только уже не о музыкальной.
И.Г.: А о какой?
Н.А.: С 92-го я немного занимаюсь бизнесом. Начинал с туризма и недвижимости. Теперь осталась только недвижимость.
И.Г.: А почему туризм кончился?
Н.А. ( смеется — прим.авт.): Уж очень я сердобольный. В туризме столько неразберихи, клиентов постоянно обижают. А мне проще вернуть деньги, чем брать грех на душу.
И.Г.: А в продаже жилья этого нет?
Н.А.: А я жильем не торгую. Только коммерческой недвижимостью. Там все понятнее.
И.Г.: И неужели в музыку не тянет?
Н.А.: Конечно, тянет (смеется — прим.авт .). Тогда я еду на «Горбушку».
И.Г.: Что слушаете?
Н.А.: Ой, все! Пако де Люсия, Стинга, Джо Кокера, Алди Миола, он дружит с моим сыном, только что вместе клип сняли. Все люблю, от классики до рэпа.
И.Г.: До рэпа?
Н.А.: А что? Когда черные поют, они это делают классно. А, вот еще хобби. Я дом строю. Нам и Лёне. Небольшой. Но вложил туда очень много сил и души. Вообще, все, что делаю — делаю очень серьезно. За год вперед могу купить отделочный камень или половую доску. И не только потому, что так дешевле. Главное, что берешь именно то, что хочешь.
И.Г.: А вы как относитесь к попсе?
Н.А.: К талантливой — замечательно.
И.Г.: А творчество вашей невестки вам близко?
Н.А.: Она и вправду своеобразная исполнительница. Да, конечно, нравится. И их совместные песни тоже. Вообще у них реальная любовь-морковь. Не верьте дурацким газетам. Не то, чтобы все чинно и размеренно. Но глупых скандалов я у них никогда не слышал. Это два талантливых и умных человека, которые всегда умеют договориться.
И родители они оба замечательные. Лиза, дочка, тоже растет доброй и умной девочкой.
И.Г.: С музыкальными задатками?
Н.А.: А как же!
Справка: Николай Петрович Агутин, 1935, высшее. Один из первых и наиболее удачливых промоутеров нашей эстрады. Человек, который не «раскручивал» звезд, а взращивал их. Ну, а его сына сегодня и так все знают.
И еще: в октябре 2020 г. Николай Петрович перенес коронавирусную инфекцию в тяжелой форме. И победил ее. Короче, здоровья и творческих успехов.