Алексей КУРГАНОВ
Миниатюра в диалоге из серии «Гаррий Бонифатьевич и его зелёный чемодан»
— Гарька, хрен бычачий, где тебя черти носят? Обыскался прям, а он вота нате вам! Идёт себе спокойненько, картузом помахивает, губками посвистывает, усики покручивает. Как гнида вдоль деревни.
— Вы знаете, Алексис, я никогда не понимал этих ваших образных аллегорий… Ну, что это такое — «картуз», «губки», «усики», «гнида»… Какое-то а про по, честное слово!
— Ты мне, вошь тифозная, рот своею французностью не затыкивай! Тоже мне, Д, Арьтаньян нашёлся! «Пара-пара-парадавимси на своём веку… С пЁрьями на шляпах, с Констанцой на сеновале…». Я тебя уже три часа ищу, кобелина ты недоделанный!
— Ну, вот, опять эти эфемизмы…
— Молчать! Стоять смирно, блоха ты помидорная!
— Вы чего, вы чего, вы чего? И вообще, я был в читальном зале, вот чего!
— Где?
— В библиотеке. В смысле, в читальном зале.
— Финтишь, вонючка выгребная пакостная? Чего ты там забыл?
— Додю читал.
— Чего?
— Додю. В смысле Доде Альфонса. Писатель такой не наш. Иностранный такой Додя. Написал «Тартарен из Тараскона». И до кучи там же, в читальном, полистал третий том Бонч-Бруевича. Из полного собрания сочинений.
— Из полного?
— Из полного.
— Чьих сочинений?
— Его. В смысле, бонч-бруевичевых.
— Не врёшь?
— Да как на духу… А чего случилось-то?
— А того и случилось! В городе белоказаки!
— Кто?
— Казаки белые. Налетели из тумана. В смысле, белогвардейские. Или бело-гвардистические. Не знаю, как правильно. Как правильно?
— Хе-хе…
— Нет, это не хе-хе! Это совсем не хе-хе! Твой сосед Зуев тоже, как про них услышал, всё хехекал. А сейчас валяется у «Трёх поросёнков» с разбитой головою и языком синим здоровенным, высунутым до самых до коленков. Кровищи — ужас! Как из поросёнка, хе-хе! Даже хуже! Как из быка!
— Вы эта… Ты пьяный, что ли? Какой Зуев? Какая голова? Какие поросёнки? Какое хе-хе?
— Вот и я говорю, что это уже не хе-хе, а о-г-го! И только не надо передо мной здеся тута как тама где не надо! «Три поросёнка» (а то ты не знаешь!) это пивная около станции. Зуев — твой сосед, ехидный алконавт. Голова — часть организма. На ней ещё волосья растут, нос и ухи. Ну? Какие ещё вопросы? Чего ж больше не хехекаешь?
— Кто ж ему её ж…
— Что ты как засватанный! Говорю же: белоказаки в городе!
— Какие на… (матерное слово)… белоказаки?
— Такие. Белые. Белогвардистические. С шашками наголо. И с кинжалами в зубах. И орут как резаные. Шашками отчаянно махая.
— Шашками? Игральными? Стоклеточными?
— Ага. Железными и в крапинку. Какими бошки сносят одним целким замахом, хе-хе.
— Хм…
— Опять двадцать восемь! То хехекает, то хмухмукает! Чего опять не так?
— Сегодня какой год?
— Какой?
— Две тысячи двадцать первый, какой! Не тысяча девятьсот семнадцатый. И даже не тридцать седьмой. Тысяча девятьсот.
— И чего?
— И того! Гражданская война сто лет назад кончилась! Ты бы ещё Наполеона вспомнил! Франца Фердинанда!
— Какого Франца? При чём тут Фердинанд? Говорю же: бело…
— А-а-а-а-а-а! Понял-понял-понял! Всё понял! И как это я раньше не догадался!
— Ну, слава Богу. Покос скосили, девкам можно погулять…
— Это называется не белые (во множественном числе), а белая. Белая горячка. Сколько дней квасишь-то, не просыхая?
— Фу, мон ами, что за моветон! «Квасишь», «не просыхая»! Выражайся… выражайтесь культурно. Вы же, в конце-то концов, не на партсобрании вашего родимого кворума! Так что не квашу, а освежаюсь. И не «не просыхая», а регулярно тире периодически. Согласно потребностям в утолении жажды. Которые растут, не просыхая.
— Вот я и говорю. Утолил?
— Чего?
— Жажду.
— Как всегда: два по сто пятьдесят, кружку «жигулей», бутер с селёдкой малосольною.
— Сегодня чего-то скромно…
— Так я ж вам… тебе и говорю: белоказаки налетели! Помешали продолжить! Чего непонятного-то? Сколько можно объяснять?