Драчинский был первым русским фотографом, снимавшим Судан после признания его независимости. Сегодня на месте того государства образовалось два новых, Северный и Южный Судан.
Сложные и противоречивые ситуации в национальных, религиозных, экономических взаимоотношениях Севера и Юга, о которых Драчинский упоминает в своих текстах, со временем все-таки привели вначале к гражданской войне в стране, а потом и к ее разделению. Север - арабский, мусульманский, с сильным влиянием культуры Магриба. Юг - экваториальный, с десятками племен, живущих многотысячелетним племенным укладом. При этом Север в годы английской колонизации был относительно развит, тогда как охотники и скотоводы Юга считались "дикими", колонизаторы готовы были брать от них, но не спешили делиться современными достижениями ни медицины, ни образования. Об этом советский журналист подробно пишет в своих текстах.
Для Драчинского поездка в Судан – логическое продолжение египетской эпопеи, его личного путешествия к началу начал – из низовий Великого Нила в Египте, к среднему течению и в верховья, что расположены в Судане. Драчинский поднялся до самого истока Нила, прошел маршрутами соотечественников Олега Сенковского, Василия Юнкера, Егора Ковалевского - ученых-путешественников XIX века…
Драчинский, безусловно, по духу, по воспитанию своему - прогрессист середины ХХ века, уверенный, что освобождение от колониализма - залог обязательно успешного развития новых государств. Кроме того, Драчинский - советский человек, для которого расизм, колониализм - проблемы "чужого", не советского общества, отчего он на местное африканское население смотрит совершенно иными глазами, нежели европейские (бельгийские, итальянские, голландские) фотографы, снимавшие в Африке в те же годы.
Драчинский любуется африканскими красавицами, но в этом нет желания обладать. В его портретах юношей-охотников, отправившихся за ритуальными дарами, чтобы добыть (получить в обмен на убитую дичь) себе жен, нет экзотизма, скорее, внимание к их усталости, разочарованию. Фотограф встретил охотников уже на третий день безрезультатных поисков добычи. И, несмотря на откровенное позирование молодых людей на камеру белого человека, он не столько рассматривает их костюм, сколько видит струящийся пот, мальчишескую наигранную браваду и даже страх, спрятанный за маской взрослой серьезности...
В лицах темнокожих полицейских и чиновников камера Драчинского "вчитывает" их интеллект, образованность. Вынужденные для соответствия своему высокому статусу в обществе ходить в одежде на европейский манер, они не кажутся ему комичными, скорее, они для него - герои будущего.
Поразительно, насколько в Драчинском уживался дар ученого-энциклопедиста, интересующегося буквально всем, что встречается на его пути, и дар психолога, находящий свой выплеск в писательстве и фотографии. Тексты Николая Ивановича о Судане наполнены местными словечками, терминами и разговорными определениями, его память цепко фиксирует современные ему наречия многонационального Судана, множество фактов, имен, дат, целых историй. Он пишет об особенностях местной охоты и рыболовства, сельского хозяйства и ценах на рынках, о тюках хлопка и привозных тканях, в путевых записях – поэтические фрагменты, цитаты из книг, что нашли место в его багаже (например, с ним в путешествии был томик переписки Тургенева и Виардо).
В поездке Драчинский работал несколькими камерами. Форматной камерой он снимал на широкую, исключительно цветную пленку, и узкой камерой снимал и цвет, и монохром. Из нескольких сотен негативов, проявленных по возвращении в Москву и тщательно отобранных, в публикациях Драчинского об Африке в журналах «Огонек», «Вокруг света», в газете «Известия» (куда на повышение – ответственным секретарем издания он был приглашен Аджубеем в 1960-м) – из сотен сюжетов была опубликована буквально одна дюжина.
Драчинский работал в Судане как будто не по заказу издания, но счастливый возможностью ступить на землю своих детских снов, оказавшуюся еще более фантастической и непостижимой, чем казалось в годы, когда деревья были большими и далекое возможным.
Тексты, указанные ниже как цитаты, взяты из дневников и публикаций Николая Ивановича Драчинского (1917-1978), любившего и знавшего Африку, мечтавшего издать книгу по материалам своих путешествий по загадочному и далекому континенту.
Первым человеком, которого я увидел на суданской земле, выйдя из самолета, оказался высокий черный полицейский. На нем были защитного цвета трусы, такая же рубашка с короткими рукавами, сандалии на босу ногу и черная широкополая шляпа. Огромные поля ее лихо заломлены и приколоты к тулье большой медной эмблемой провинции Хартум: голова слона в профиль. В провинции слонов нет, но эмблема не случайна: узкая длинная коса, образовавшаяся при слиянии Белого и Голубого Нила, очень похожа на слоновий хобот, который по-арабски называется «хартум». Этому обязана своим именем и столица.
Среди любимых тем Драчинского в любом месте, куда бы его ни забросила журналистская судьба, были праздники страны, куда он прибыл.
В этом, кажется, нет ничего необычного – где еще, как не в уличных шествиях и танцах, карнавалах и в толпе глазеющих зрителей запечатлены все вариации местной экзотики? Но и в этих буйных проявлениях другой культуры русского фотографа занимали лица и жесты, но уже не поодиночке, а взаимодействие людей внутри своей традиции.
Полуголый Чел носил, однако, на голове складной, на пружинках цилиндр. Сильно выгоревший на солнце и ставший пепельным.
В связи с этим мне вспомнилась одна история. Года за два до того в Женеве мне показали солидный магазин мужской одежды и рассказали историю его владельца. Предприимчивый, но безденежный, он прочел однажды объявление, что некая фирма продает за бесценок большую партию цилиндров, так называемых шапокляков, вышедших из моды в Европе. Раздобыв немного деньжат, он скупил весь этот товар на вес и отправился с ним в экваториальную Африку. Там он подарил по цилиндру вождям и старшинам племен, и создав таким образом рекламу своему товару, ловко распродал остальные. А возвратившись в Европу стал владельцем крупного магазина.
Мне не удалось выяснить происхождение цилиндра Чела, но он с восторгом демонстрировал мне как складывается тарелочкой и выпрямляется его головной убор. Чел предпочитал носить цилиндр в сложенном виде, для чего приспособил специальные веревочки…
…Во главе шиллуков стоит рет – самодержавный правитель, главный жрец и судья. Власть рета передается по наследству. Рет живет в селении Кодок на левом берегу Белого Нила, которое является как бы столицей шиллуков.
Когда рет идет по деревне, мужчины приседают на корточки и, приложив ладони к губам, приветствуют своего владыку.
Женщины должны скрыться, а если они не успели этого сделать, садятся на землю, уткнув голову в колени. Ни одна из них не должна видеть лицо потомков Никанга, хотя женское любопытство, конечно, часто выходит за рамки этого запрета.
Любую девушку вождь может взять себе в жены, и отец должен быть доволен такой милостью. Нынешний рет Фафити Кур пользуется этим правом «умеренно»: у него восемьдесят пять жен.
Чтобы у рета не было претендентов на престол по женской линии, его дочери обязаны выходить замуж только за его же сыновей. Случилось так, что многочисленные жены рета родили слишком много девочек. И вот теперь многие из них, уже взрослые, все еще ждут, когда же появится на свет их будущий муж. Вообще же в семье нилота рождение девочки предпочтительнее: отец получит после ее замужества выкуп.
Божественные почести, оказываемые рету, имеют для него и свои теневые стороны. Со здоровьем и силой вождя шиллуки, как и многие другие нилоты, связывают благополучие и силу всего племени. Поэтому престарелые, больные и немощные владыки нередко отправлялись на тот свет с помощью своих близких.
Еще в конце прошлого века делалось это так. Старого рета с соответствующими церемониями водворяли в глиняную хижину, специально для этого построенную. Вместе с ним оставляли двух девушек, достигших брачного возраста, и хижину навесно замуровывали. Начинался праздник по случаю воцарения нового рета.
Поскольку далеко не каждый рет соглашался, чтобы его преждевременно похоронили таким образом, обычай этот впоследствии изменился. Когда вождь дряхлел, старшая из жен душила его во время сна.
Нынешний рет Фафити Кур решительно выступает против этого обычая. Но некоторые нетерпеливые претенденты на его трон по понятным причинам придерживаются противоположного мнения.
Одно время рет спал только днем, ибо тогда его охраняет стража, а ночью соперники могли легко отправить рета на небо с помощью жен.
Неизвестно откуда появился рослый молодой динка с луком и копьями. Завидев ружье, он стал упрашивать Родуана, чтоб тот помог ему убить газель. Она ему совершенно необходима: он берет в жены девушку по имени Яа и по обычаю должен преподнести ей свадебный подарок – шкуру газели. Из этой шкурки она сделает себе передник, который полагается носить замужней женщине (девушки в деревне обычно носят только пояс из цветных бус). Парень уже несколько дней бродит по саванне и никак не может поразить эту грациозную, быстроногую козу. Слова Родуана о том, что мы торопимся, что нет времени, на динка не произвели никакого впечатления. Он почти тащил нашего спутника за руку, показывая куда-то на синеющий вдалеке кустарник…
Правительство новой республики стало открывать школы в дальних негритянских деревнях. Иногда классом служит тень сикиморы, карандашом – заостренная палочка, тетрадью – твердая земля.
Под соломенным навесом, являвшим собой продолжение крыши, стояла ножная швейная машина. Молодой паренек, заправив лоскуты ткани, лихо строчил, а несколько почти нагих черных людей с любопытством и восторгом следили за его работой. Юного портяжку звали Ахют. Он служил в лавке Обашера на побегушках, но недавно купец велел ему и шиллуку Луалю обучиться работе на швейной машине. С тех пор нуэры из его деревни, как только случается им быть в городе на базаре, - а случается это довольно часто – непременно приходят поглядеть на Ахюта. Они часами сидят здесь и как зачарованные смотрят на эту фантастическую машину, которая два куска ткани делает сразу одним. Но самый большой восторг, конечно, вызывает сам Ахют. Ведь он совсем недавно прошел торжественный обряд посвящения в мужчины, после которого у него на лбу появилось несколько длинных бугристых шрамов от глубоких надрезов. И вот теперь Ахют так ловко командует этой стрекочущей штукой и сам сидит в коротких штанишках и рубашке, как белый!
Сегодня к Ахюту пришел его брат Атци. В Москве его назвали бы стилягой. Нилоты очень любят украшать себя, причем мужчины больше, нежели женщины. Однако Атци был уже явный щеголь. В правое ухо он вдел семь больших колец, четыре ряда красный, белых и зеленых бус свисали на грудь, да еще ожерелье из зубов диких животных, среди которых два львиных – особая гордость. На руках от кисти до локтя блестели сплошные ряды тонких медных колец. Выше локтя – очень толстое кольцо из слоновой кости. На бедрах красовался цветастый пояс из пестрых бус. Такие же бусы украшали щиколотки. Рельефная татуировка покрывала плечи и грудь. Кроме того, пудрой из толченого красного камня он ассиметрично раскрасил некоторые части своего тела: половину груди, плечо, колено. Волосы окрашены рыжей краской из глины и пальмового масла, от этого волосы, черные и курчавые прежде стали огненными, прямыми и торчали устрашающе, как иголки дикобраза. Два пера какой-то птицы, развевающиеся над головой, довершали наряд. Никаких других предметов туалета на нем не было…
Атци пришел сегодня не только проведать своего родича. Купец велел Ахюту безвозмездно сшить для него штаны, и Атци сейчас с любопытством глядит, как завершается работа. Получив обнову, он тут же ее надел, долго ощупывал ткань и смеялся. Очевидно, найдя штаны недостаточно красивыми, он отстегнул от своего пояса несколько маленьких бубенчиков и потребовал, чтобы Ахют прикрепил их к трусам. Лишь после этого, позвякивая бубенцами, он пошел через весь базар к своему челноку. Атци часто останавливался, осматривал на себе новые штаны, сработанные братом и подаренные рачительным купцом во имя цивилизации и рекламы.
Так купец Обашер развернул свои дела, нуэр Ахют сделался мастеровым, а Атци стал носить штаны. «Все это как будто прямо из курса политической экономии» - пробормотал я про себя… (Из историй Николая Ивановича Драчинского, написанных им к собственным фотографиям, сделанным в Судане в 1957 году.)