Распахнутая душа рыбака
Что такое душа? Есть ли она в человеке? Есть ли в других живых существах? А в не живых?
Есть! Причем я уверен, что она есть и в тщедушном муравьишке и в могучем водопаде, и в огромной старой сосне, скрипящей на ветру и в комаре, укусив… Нет, в комарах, точно нет. Тут я перегнул палку. И еще ее нет в самолетах, машинах, велосипедах, в чем-то построенном на конвейере. Нет и в многоэтажных домах. Ну, кто в них эту душу вложит? А вот в выстроенном деревенском домишке, в выкопанном колодце, в скворечнике, прилаженном на березе – есть!
И уж обязательно душа есть у каждой речки, ручейка, у каждого озера. Но не все так просто. Хорошо бы эту душу разглядеть, разгадать и уж совсем счастливым выглядит слияние душ: души реки и души сидящего на ее берегу человека.
Десятки рек, сотни речушек удалось навестить мне за свою жизнь, во многих эту душу удалось разглядеть, а вот понять и поговорить по душам – это нет. Где-то мешал возраст, где-то моя спешка, а где-то отсутствие одиночества.
Но есть и такие места, где мы понимаем друг друга с полуслова, с полувзгляда и относимся друг к другу с трепетом.
Много лет я рыбачу и долго не мог понять, почему тянет в одно место, а другое не заводит. И рыбы там больше, и рыба крупнее, а вот не тянет. С годами пришло понимание, что меня интересуют только «мои» места и «моя» рыба. Пойманная в «чужом» месте щука радует, но не заставляет трепетать.
Что же это за места, куда постоянно тянет? Любовь с первого взгляда случается крайне редко. Многократно бывало так, что меня привозили в новое место, обещая, что я забуду все остальные. А они совсем не мои.
У моих мест только один критерий – они не засижены. Но не в этом суть. Место я должен понимать, но еще важнее, чтобы оно приоткрыло передо мной свою душу.
Даже моя родная Онега, рассекающая Архангельскую область с юга на север, открыла мне столь малый уголок своей души, что он сопоставим с песчинкой. Километров 20 правого берега знакомы и понятны мне настолько, что многое я могу там делать с закрытыми глазами.
Кто-то скажет, что браконьеры или жители прибрежных деревень знают свои владения лучше меня. В чем-то вы правы. Я и не говорю, что я одинок в своем умении. Нет. Но ведь я знаю не только омута, пороги, прибрежные тропинки. И не только щучьи, лещовые или семужьи места. Я еще знаю, где и что я поймал, где и что поймал мой отец, впервые привезший меня на берег. Я знаю, как выглядит река в замерший зной, в проливной ливень, в кромешную ночную мглу. Еще знаю, где и когда можно переночевать в землянке или просто под деревом. Где нередко можно встретить медведя, где охотники гоняют рябчиков, где летом полно земляники, а где осенью будет красным-красно от брусники. Где двадцать лет назад был лесной пожар, а нагромождение камней – это остатки старинной дамбы.
Но это элементарно, опять скажет кто-то. Побывай 100 раз и узнаешь все это ничуть не хуже.
Но в том все дело, что вы побываете там зачем-то: с целью поймать рыбу или с целью поесть ягод или с целью изучить местность. А я бываю там, чтобы поговорить с моим местом по душам. Неспешно забросить удочку для того, чтобы хоть как-то начать диалог. Присесть на столетний камень, обнять постаревшую за пять лет разлуки сосну. Побросать с мыска блесну, спугнуть еще не знакомых мне утят. Возможно, я когда-то пугал их пра, пра, пра…
Изредка попадаются рыбаки, но они все о рыбе да о рыбе. Им невдомек, что есть еще у реки и душа.
Но река не такая доверчивая и даже мне открывает самую малость своих секретов. Поднявшись на теплоходе вверх на сотню километров, я попал совсем в другой мир. Чужая речушка впадает в Онегу, чужой глинистый и неприветливый берег ныряет вглубь прямо из-под моих ног. Течение как-то алчно и грубо подхватывает мою лодку и пугает водоворотами. На берегу нет больших камней, нет не то что тропинки вдоль воды, нет даже следов. И как-то не так завывает ночной ветер, а утренний дождик не позволяет спуститься к речке.
Казалось бы, та же речка, столь хорошо знакомая с детства, столь добрая ко мне в том месте, где соприкасаются наши души, а нет, та, да не та.
И я жду, не дождусь, когда добрый теплоход увезет меня обратно.
Легче обстоят дела с озерными душами. То ли оттого, что сегодняшняя вода никуда не сбежит до завтра, то ли озера уже стали какими-то одомашненными, прирученными и ухоженными. Но легче – это не значит, что легко. В тех моих северных краях я, пожалуй, только одно озеро могу назвать «своим». С высокого пригорка оно просматривается хорошо и величаво, за исключением нескольких закоулков. Но добрым и беззаботным оно кажется только в штиль. А ощетинившись волнами с барашками, даже меня оно может испугать, хотя это не просто.
Как и на Онеге на озере все места и закоулки имеют свои собственные названия, известные одному мне, как автору. Я знаю, где меня ждут бесконечные окуни и как отбиться от них в ожидании плотвы. Где я обязательно найду щук. Где в озеро впадают ручьи и вытекает замечательная речка. Знаю в каком из ручьев я наловлю хариуса, и как мне лучше дойти до машины, чтобы по пути набрать белых грибов. Я даже смогу найти подводные корги, скрытые в глубине. Надо взять пеленг на песчаную бухту и дом Леньки Митуса. Грести надо чуть-чуть, чтобы весельная рябь не помешала углядеть в темной воде верхушки длиннющей травы, тянущейся к свету, но так и не дотянувшейся за десятки лет.
Этот подводный пятачок столь мал, что в ветреную погоду его не ищут даже деревенские браконьеры. Но зато как там клюет окунь! Многие часы потрачены мною на поиски этой Атлантиды, но не всегда являлась она и мне.
Сотни больших и маленьких приключений связаны с этим озером, я ни разу не ловил там крупной рыбы, но при малейшей возможности я лечу туда, чтобы соприкоснуться душами с этим милым озером.
Долгие двадцать лет, не способствовали моей дружбе с дальневосточными реками и озерами. Там главенствует море, у которого если и есть душа, то она очень злая. А реки, текущие из Китая, какие-то замусоренные озера и даже горные речки с интересной рыбой моими стать не могли. Во многом это зависело от большого числа рыболовов и браконьеров и от чуждой северному человеку природы.
В Татарстане я снова обрел друзей. Не смотря на плотность населения через 2-3 года моего пребывания здесь, я не только нашел «свои» места, но и продолжаю открывать новые. К сожалению, там бывают и другие рыбаки, хапают все подряд, мусорят, жгут.
И сильно запуганная ими река не спешит открывать мне свою душу, хотя мы обои к этому стремимся.
У нас есть что-то общее. Вот целых полчаса мы вдвоем наблюдаем, как парит в небе орел, которому оба мы не годимся в жертву, настороженно наблюдаем за пронесшейся по фарватеру моторкой, слушаем, как волна от нее шлепается о прибрежный камень, оцениваем, выдержим ли этот губительный солнцепек и дотянем ли мы до вечерней прохлады? Вздрогнем, когда щука разорвет водную гладь своей пощечиной, и вдвоем решим, что надо пригрозить ей блесной.
Я помогаю речке, выбросив не один килограмм качающегося в заводи мусора, которая за месяц впервые вздохнет чистотой. А завтра речка поможет мне, когда злющий ветер ощетинится против меня огромными волнами. Она попридержит набегающую волну, покажет, куда лучше выгребать и где укрыться, чтобы поговорить, пока не угомонится этот бесноватый.
А я за это подарю ей новую сережку. Недели две она будет висеть на коряге и подводные знатоки оценят ее красоту.
А потом река в свою очередь подарит мне красавца жереха, и я буду считать, что это песчинка речной души. Но это не более, чем дружба.
И только потом, лет через пять, хорошо присмотревшись друг к другу и поняв взаимную бескорыстность, мы с речкой приоткроем друг другу души.
И мы будем долго разговаривать в тишине, а мимо будут носиться озабоченные уловом рыболовы, еще не понявшие, что можно встать, заглушить мотор, заглушить биение своего сердца и только тогда услышать, что рядом есть чья-то душа.