Пишу:
Он придет из ниоткуда.
Зябнут пальцы.
Зябнут губы.
Добавляю:
Из пустоты.
Поеживаюсь, но так еще холоднее, лучше не шевелиться, сидеть тихо-тихо...
Вспоминаю, если моим застывшим разумом еще можно что-то вспомнить:
У него будут светлые волосы, чуть рыжеватые.
Это важно. Светлые волосы, чуть рыжеватые. И водянисто-голубые глаза.
Холод.
Холод.
Холод.
Снег – бесконечный, насколько хватает глаз, кажется, в мире не осталось ничего кроме снега.
Светлые волосы, чуть рыжеватые.
Водянисто-голубые глаза.
Кутаемся во что-то, непонятно во что.
Жжем что-то, тоже непонятно что.
Про едим что-то, непонятно что – уже и не вспоминаем, кажется, здесь вообще можно забыть про еду.
- Ты не торопись, главное, не торопись...
Это он.
Голос у него хриплый, растресканный метелью.
Сжимаю кулаки, сам знаю, что торопиться нельзя, сам же и тороплюсь, уже готов убить любого, кто напомнит мне вот это – не торопись, да кого тут убивать, только его...
...я даже не знаю его имени.
Здесь уже не важны имена.
Здесь уже ничего не важно.
Сегодня снова получилось что-то – мы говорим Что-то, потому что даже толком не знаем, как это работает. Сегодня снова дали хороший разряд на четыреста вольт, снова увидели город, бесконечно отдаленный от нас во времени, куполообразные дома, парящие над землей, июльское разнотравье, каких-то непонятных, неведомых, пугающих, тонконогих, легкокрылых, не то бегущих по траве, не то летящих над ней.
Он одет в...
...пишу, тут же обрываю себя, - они не поймут, что значит, одет. Собственно, что значит глаза и волосы, они тоже не поймут, я не знаю, для кого и зачем я пишу это, и как еще можно зашифровать так, чтобы они поняли.
А надо зашифровать, знаками, знаками, картинками, я не знаю, чем:
Он появится из ниоткуда.
Он принесет погибель.
Не торопись, говорил он.
Не торопись.
А я торопился, и он торопился, мы боялись, что метель поглотит нас – навсегда, и мы не успеем.
Метель.
Метель, поглотившая все вокруг.
Метель, пожравшая все то, что мы создавали десять тысяч лет, или сколько там было отведено нам, пока не пришла метель на века и века.
Настраиваем радио, ищем, сами не знаем, что.
Не находим.
Никого нет.
Снова пытаемся настроить город, который будет когда-то бесконечно давно – город настраивается нехотя, медленно, чуть проступает в метели.
Чего-то не хватает, думаем мы, выверяем магнитное поле, квантовые потоки, тонкие материи порталов...
Надо спешить, думаю я.
Надо спешить, думает он.
Вслух говорим:
- Не торопись.
Торопимся, настраиваем тончайшие нюансы на уровне нейтрино.
Метель.
Холод.
Ветер бьется головой в стены нашего убежища.
Он уходит на рассвете – если вообще есть еще какой-то рассвет, уходит – когда я сплю, когда я подскакиваю, разбуженный шорохом, его уже нет – как нет того, над чем мы работали, кажется, несколько вечностей подряд. Я так и не понимаю, что там случилось, знаю только – я уже не смогу восстановить эти тончайшие нейтринные настройки, уже не смогу.
Мы бы могли вместе.
Но уже нет никакого вместе.
Он мог бы подождать, доделать, домыслить, пошли бы вместе, только какое там – домыслить, когда холод вымораживает саму душу, когда бежать отсюда, бежать, бежать...
Холод.
Пишу.
Он появится из ниоткуда.
Он принесет погибель.
Вы убьете его.
Немедленно...
Руки не слушаются, холод окутывает меня, я уже сам – холод, я уже сам – нескончаемый снег...