«Мое бакинское детство было насыщено играми. И иногда мне кажется, что они были более интересными, чем игры нынешних детей, ведь многие свои увлечения и забавы мы придумывали и мастерили сами», – писал Фархад Агамалиев. В этой статье – воспоминания о любимых детских развлечениях азербайджанского сценариста.
Дух захватывает, как представишь себя летящим на роликах вниз по родной улице Мирзы Фатали, а было это в середине 50-х годов прошлого века. Я до сих пор подошвами ног помню тепло только что уложенного тогда асфальта. Его клали на древний булыжник ночью под светом фар, и все мальчишки этому очень радовались.
Однако роликов у нас не было. Зато были самокаты на шарикоподшипниках, которые мы мастерили сами. Кто младше, катался на трех «шариках», старшая лига – пацаны от восьми лет – на двух. Велосипед в те годы был роскошью. И главным средством передвижения для нас, мальчишек, были самодельные самокаты.
Собрать самокат было непростым делом: главная сложность заключалась как раз в добывании «шариков». Но, с большими усилиями раздобыв комплектующие, обладателем этого транспортного средства рано или поздно становился практически каждый мальчишка. Результат сполна оправдывал усилия. И здорово было с друзьями, отчаянно отталкиваясь от земли правой ногой, по сигналу лидера начинать стремительно ускоряющееся движение по скату старой улицы, наперегонки. Происходило это обыкновенно летом – мы отправлялись открывать фродной город, и ветер свистел в ушах!
Вы знаете, что такое ашыг-альчик? Так у нас в Баку называли шарнирную косточку бараньего коленного сустава, но в ее пригодном для игры варианте. Для того чтобы эта малопривлекательная деталь скелета мелкого рогатого скота превратилась в ценный ашыг, ее необходимо было высушить на солнце, тщательно очистить от волокон, стесать бока – обычно стесывали об асфальт, потом просверлить дыры и залить в них расплавленный свинец. Каждый ашыг был уникален. Как скрипка работы Страдивари. В простейшем варианте игры в ашыг-ашыг (альчики) нужно было кинуть свой альчик как можно ближе к альчику соперника, в идеале – попасть в него. Стеска со свинцом предназначалась для более сложных игр, когда очки насчитывались по количеству «вставания» косточки на ребро, для чего свинец и заливался.
Со свинцом была связана и другая игра – чиледи. Для нее вырезался кружок овчинки диаметром с горловину маленького стаканчика армуды, к нему мягкой проволокой прикреплялась пуговка расплющенного свинца; овчинка тщательно расчесывалась – и готово! Самодельный воланчик нужно было подбрасывать внутренней стороной стопы примерно на метр в высоту раз за разом без остановки.
Интересно, существуют ли где-нибудь, кроме Азербайджана, аналоги игры шума-гадер, что с азербайджанского переводится приблизительно как «достичь пашни». Достигали шума-пашни колышками до полуметра длиной, которые с предельной силой и шумным выдохом, чтобы вогнать поглубже, вонзали в глинистую землю. Один игрок вонзает, а другой должен выбить колышек соперника своим. В реальности чаще получалось только пригнуть колышек соперника. Технология выстругивания этих колышков заслуживает подробного описания. Деревянный брусочек вставлялся одним концом в щель кладки старинных стен, закреплялся как в естественных тисках, а «рабочий» конец выстругивался движением ножа к себе. Тогда мы заостряли деревяшки виртуозно.
Играли в чилинг-агаджи, разновидность известной в России лапты: маленький деревянный брусочек с насечками выбивается битой, и пока он летит, выбивающий бежит вслед с криком: «Чашка–ложка–суп–картошка–мак–ку–ли–и–и!» Ни тогда, ни позже никто не сумел мне объяснить, что сочетание этих слов означало.
Играли еще в пожар. Составлялись в столбик десяти- и двадцатикопеечные монеты, и с определенного расстояния игроки по очереди кидали в них более тяжелый медный пятак. Если кому-то удавалось враз попасть и разбить столбик, все кричали «Пожар!», и счастливчик забирал весь выигрыш. Если же все промахивались, хозяин самого близко упавшего к столбику пятака разбивал им столбик; и если ему удавалось перевернуть одним ударом все монеты, то опять кричали «Пожар!», и он забирал все. Ну а если не все монеты перевернулись, а так часто бывало, то игроки по очереди били по серебряным монетам своими пятаками, стараясь перевернуть их, чтобы забрать выигрыш.
Не знаю, устояли ли игры нашего детства под натиском покемонов и компьютерных ниндзя. Строгают ли нынешние мальчишки колышки, закрепив их в щелях древних стен для шума-гадер, когда и стен-то тех почти уже не осталось. Поэтому прошедшее время – самое надежное. И в том нашем прошедшем времени были яростные бои на самодельных шпагах, навеянные бессмертными мушкетерами Дюма, прыжки друг через друга в легкоатлетической игре с изящным названием «отмерной осел».
И конечно, уличный футбол, куда без него. Футбольными кумирами моего детства были великие Пеле и Яшин. Мяч был настоящий, мы купили его в складчину и хранили после игры поочередно в разных домах. Играли в стесненных уличных условиях, три на три, в одни ворота, которыми служили любые две отметины, эти матчи на уличном сленге назывались «тыр-пыр», то есть «по-быстрому, наспех». Самый надежный вратарь награждался званием «Яшин дня», а наиболее результативный форвард – «Пеле дня». Стать «Яшиным» я не сподобился ни разу, а вот звания «Пеле» однажды удостоился, чем горд был несказанно.
Наша память о детстве – лавка древностей. Но они никогда не станут сувенирами, потому что мы в этой лавке не туристы и не случайные посетители. Мы все еще там, где поэтический мальчик «палочкой по свету гонит свой обруч медный», и, щурясь от слепящего бакинского солнца, мы смотрим ему вслед.
Фархад Агамалиев
Журнал "Баку"