* * *
«Их в живых осталось только четверо, молодых солдат…» — напевала Марина старую песню, шагая по тропинке. Нож держала наготове, а ружьё на спину повесила, а то руки уже ныли, да и ноги тоже. Марина не привыкла таскать тяжести.
Хуже всего — она понятия не имела, где искать этих четверых, оставшихся в живых. Оставалось лишь бродить туда-сюда, как зомби в поисках добычи.
Мысль о том, что её противники будут просто бегать от неё и прятаться, до самого конца игры, сводила с ума. Вернее — мысль о том, что огромные деньги, по праву принадлежащие ей, не достанутся никому. Никому!
Сильный запах гари заставил Марину остановиться. А затем — двинуться в том направлении, откуда веяло.
Она вышла к столовой, из окон которой валил дым.
Марине потребовались некоторые умственные усилия, чтобы понять, что произошло. Ну да, они же кинули гранату. Наверняка от взрыва что-то загорелось, а потом огонь потихоньку переполз в остальные помещения. Теперь здание полыхало изнутри.
А ведь это отличная идея! Поджечь все здания на этой базе. Дотла не сгорят, конечно — кирпичные. Но где пожар — там дым, много дыма. А значит, спрятаться в помещениях у этих придурков не получится.
Уже что-то!
Осталось понять, где взять спички или зажигалку. Марина не курила. От вредных привычек отказалась, не успев их заиметь. Она хотела быть красивой, богатой и радоваться жизни. Желательно без хронического бронхита или, тем более, рака лёгких.
Ещё немного умственной работы… Ах да! У того мерзкого уголовника, которого они завалили утром, должно быть что-то такое. Подобные ему существа курят все поголовно.
Она двинулась к месту утренней засады, пошатываясь на ходу.
Вскоре обнаружила три тела. Варю, убитую стрелой, Пецу с расколотым черепом и, к своему удивлению, пронзённого мечом Дея. Мельком осмотрев тело и порадовавшись, что самый опасный противник выбыл из игры, Марина обшарила Пецу.
Ну разумеется, вот и зажигалка. Обычная, пластиковая, прозрачная. Почти полная. Должно хватить.
Марина бросилась в мужской корпус. Оставила ружьё у входа — в маленьких помещениях и узких коридорах от ножа больше толку — и пробежалась по всем комнатам. Поджигала всё, что могло гореть: занавески, простыни, подушки, кресла. Надрывала обои и тоже подпаливала. Вспыхивало знатно.
Увлеклась. Выбежала наружу, лишь когда дышать стало нечем. Долго тёрла слезящиеся глаза. Хохотала вперемешку с кашлем.
Отлично! Просто блеск! Гори-гори ясно!
Теперь запела другую старую песню: «Я верю огню», но в голове назойливо крутилось другое: «Приезжай быстрей, голая Марина». Папа и то, и другое любил. От по молодости рокером был, неформалом, клёвым чуваком. Да и остался.
Жаль, что так всё получилось. На родную дочь взъелся, что телом приторговывает. Сам же рассказывал, какие у них в тусовке были свободные нравы! И женился по пьяному залёту. Как сказала бы эта чокнутая Дашка: «Вот они, двойные стандарты».
Выпить он всегда любил. Иногда в подпитии вёл себя неадекватно. На людей не кидался, нет. Но соседи пару раз слышали, как он, с трудом поднимаясь по ступенькам, орал на весь подъезд, что капитализм — дерьмо, а он — мёртвый анархист. Тем легче было убедить следователей, что папаша был бешеным алкоголиком, жену свою избивал, дочь пытался изнасиловать. Так хорошо сочинила, что сама поверила. И даже мама, кажется, тоже. Её, впрочем, всё равно посадили. Кстати, Марина не просила её брать вину на себя. Сама так решила, тем хуже для неё.
А её дочь теперь стоит здесь, на заброшенной базе отдыха, вся в засохшей крови, полуоглохшая, и смотрит, как в окнах жилого корпуса пляшут языки пламени, как сквозь раскрытые форточки вырывается наружу белёсый дым.
Хорошо получилось. Надо повторить эту же процедуру с женским корпусом. Но сначала умыться и напиться воды.