Равноправие полов – поистине явление революционное. Только подумайте, сколько сюжетов классической литературы потеряли бы смысл при наличии такого равноправия в прошлые века! И как широка пропасть, на одном краю которой – приличия прежних времён, а на другом – наши сегодняшние понятия о допустимом и недопустимом. Есть такой анекдот: «трудно себе вообразить, что такое сможет в будущем сделать внучка, чтобы бабушка сказала ей: «Я в твои годы себе такого не позволяла!»
А раньше девушке всё было неприлично, кроме как сидеть, потупив взор, и молчать. Страшно неприлично было проявлять инициативу в отношениях – как для их начала, так и для их прекращения.
Работать тоже было неприлично, если, конечно, ты не крестьянка. Но литературные героини долгое время выбирались только из высших сословий. К слову, в наши дни ситуация повторяется: судьбы простых уборщиц и кассирш перестали интересовать писателей. Не вдохновляют, наверное.
Но вернёмся к дамам из классической литературы и их нравственности. Основания для строгого кодекса поведения были экономические. Любовь, как известно, приходит и уходит, а кушать хочется всегда. У женщин веками не было доступа к образованию и труду. Всякие ‘институты благородных девиц’ и т.п. учреждения не в счёт: их выпускниц было ничтожно мало. Большинство женщин всю жизнь находились в полной материальной зависимости от мужчин: сперва от отца, потом от мужа. А материальная зависимость несла с собой все прочие виды зависимости.
Зависимость усугублялась, если женщина (девушка) вступала в сексуальные отношения вне (до) брака. Это был вопрос не только чести, но и, возможно, жизни. Для «обесчещенной» женщины всё зависело от воли мужчины: захочет – женится и узаконит её положение, а не захочет – не женится. Во втором случае её, скорее всего, уже никто не возьмёт за себя. Крайняя степень зависимости наступала при беременности женщины от внебрачной связи. Никаких матерей-одиночек общество не терпело и, опять-таки, по экономическим причинам: кто станет кормить ничью женщину и её дитя? Кушать ведь хочется всегда.
Не владею статистическими данными о том, сколько женщин и детей сгинуло по всему миру из-за того, что мужчины не поступали как честные люди. Одно точно: неустроенность ‘личной жизни’ могла означать для женщины отсутствие жизни как таковой.
Вспомните трагедию бесприданницы Островского, бесприданниц Достоевского (я имею в виду Настасью Филипповну из «Идиота», Соню Мармеладову из «Преступления и наказания», Грушеньку из «Братьев Карамазовых»), вспомните трагедию Анны Карениной или Кати Масловой из «Воскресения», вспомните бедняжку Татьяну Ларину – и это только навскидку, только XIX век и только российские авторы.
А ранее был период сентиментализма, когда Сэмуэль Ричардсон писал о «Клариссе», соблазнённой и брошенной Робертом Лавлейсом (от имени ‘Lovelace ’ пошло слово «ловелас»), а Н.М. Карамзин – о «Бедной Лизе», соблазнённой и брошенной Эрастом (как его ещё назвать после этого?)
Писатели чётко видели, в чём причина такого огромного количества несчастных женских судеб. Они сочувствовали бедным благородным девицам и воспевали их в своих книгах. Иногда мне кажется, что авторы вдохновлялись участью этих бедняжек, возвышались своей жалостью к ним; что, если бы такого паршивого положения женщин не существовало, то его стоило было придумать.
Ещё в начале ХХ века женщины – в основном – не могли прокормить себя, и зависимость сохранялась. Вспомните сюжеты Агаты Кристи: сколько там так называемых «компаньонок» – старых дев, вынужденных жить при богатых дамах, выполняя функции сиделки, собеседницы, эскорта. Неудачливые «лепились» к удачливым (к тем, кому посчастливилось выйти замуж или получить наследство, а значит, финансовую опору) и жили при них бесправными, иногда постылыми существами буквально за еду и крышу над головой.
Редкие счастливицы – богатые наследницы – могли быть разборчивыми и выбирать из нескольких претендентов на руку, сердце и деньги из приданого. Но таких были, повторюсь, единицы (например, «Эмма» или дочь леди Кэтрин в «Гордости и предубеждении» Джейн Остин), и их богатство не являлось гарантией счастья. Ещё вспомните Джен Эйр: в конце романа на неё «сваливается» большое наследство и только тогда она начинает жить так, как хочется, а не так, как приходится.
Как ни пафосно звучит, счастье – в труде. То есть, понятное дело, в любви тоже. Но счастье в любви – это дело случая, а вот счастье в труде доступно каждому.
Женщина хочет быть нужной, необходимой. Бесполезность и беспомощность – вот что страшно. А радостно – чувствовать себя нужной (семье, любимому мужчине, коллективу). Конечно, непросто сочетать в себе жену, любовницу, мать, коллегу, начальницу… да и нечасто удаётся совместить несколько ипостасей. Но равноправие, освободившее Женщину и открывшее Ей альтернативный путь, стóит того, чтобы мириться с некоторыми «перекосами». Без равноправия женщина, не нужная мужчине, была зачастую обречена на голодную смерть. Только вдумайтесь!
Сегодня в большинстве стран мира женщины выведены из того унизительного, даже опасного для жизни положения. Первой страной, где уравняли в правах женщин и мужчин, была Советская Россия (прямо с 1917г.), и это было круто. Европейцы и американцы постепенно сделали то же самое и, вообще, произвели ещё много нововведений в сфере прав и социальных гарантий – лишь бы у них тоже не сделали революцию: люди со всего мира следили за тем, что у нас происходило, слышали лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» и требовали от своих правительств уступок.
Когда сословия были упразднены, благородными вдруг стали все – и крестьянка, и работница (кстати, именно так назывались женские журналы в СССР). Они же стали героинями литературных произведений. Выяснилось, что их судьбы не менее интересны, их чувства не менее глубоки. Можно сказать, что ХХ век прославил труд и равноправие. XXI на его фоне выглядит шагом назад – в вопросах труда, зато десятью шагами вперёд – в вопросах равноправия. Смутно чувствую, что фанатичной защитой полового и расового равноправия как бы «прикрыли» регресс в деле равноправия экономического.
Счастье в труде должно быть доступно каждому. Оно предполагает равный доступ к образованию, достойные зарплаты, пенсии и пособия по болезни. Без всего перечисленного счастья быть не может, так как начинается эксплуатация.
И вот, Запад догнал и перегнал нас в сфере равноправия полов и уже объявляет нас – потомков революционеров – «отсталыми». Тамошняя борьба за права сексменьшинств мало кого трогает в России, потому что не столь грандиозна, как борьба за «счастье труда», в которой участвовали наши предки; и погибали, принося себя в жертву ради – как выяснилось потом – прав всех людей по всему миру.
Борьба за права женщин имела значение для выживания, имела колоссальное экономическое значение. И если феминистки теперь «перегибают палку», то это коллективная месть за унижения прошлого. Это «прошлое наоборот». Как в анекдоте: «Что такое матриархат? – Это когда жена отворачивается к стенке и храпит, а ты, весь в слезах, забираешь детей – и к папе, к папе!»
Разумеется, современные мужчины не повинны в грехах предков. Однако это, кажется, никого не интересует. Кроме того, разве виноваты сегодняшние белые жители США в грехах рабовладельцев или сторонников расовой сегрегации? Нет, они родились позднее отмены рабства и сегрегации. А вот каяться приходится всё равно. Разве виноваты были потомки помещиков, которых «красные» выгнали из дворцов и согнали с земель? Нет, они родились позднее отмены крепостного права. Однако расплатились за жестокость и жадность дедов и прадедов. Это какая-то коллективная, стихийная, как мировой океан, сила. Она долго дремлет, а потом поднимает цунами и ударяет не виновных, а их дальних потомков.
Так что мы, дорогие женщины, живём в те времена, о которых наши прапрапрабабушки не смели даже мечтать. Это надо ценить. И сюжеты книг нынче совсем другие. Писателям приходится напрягаться и выдумывать истории не про обиженных женщин.
Старые же сюжеты полностью теряют смысл без исторического контекста. Ведь по современным меркам «Бедная Лиза» не стала бы топиться, а просто нашла бы себе нового бойфренда или пошла бы учиться в институт. Анна Каренина тихо-мирно развелась бы и даже сохранила бы за собой право видеть сына. Настасья Филипповна и Грушенька были бы в статусе богатых любовниц, а потом, при желании, вышли бы замуж – и никто бы им слова осуждающего не сказал. И каждая из них могла бы учиться, получать специальность и работать в офисе. ‘Личная жизнь’ не была бы для них единственным возможным видом жизни .
#литература #женские истории #достоевский #карьера и семья