Четверть века – ректор Костромского педагогического института, с 1961 по 1986 год. Начал при Хрущёве, закончил при Горбачёве, много лет ходил в одном и том же костюме, читал одни и те же лекции, внушал одни и те же одобренные коллективным разумом истины.
Михаил Иванович Синяжников – человек, которого мы видели чуть ли не ежедневно, но понять его не могли.
Михаил Иванович читал на первом курсе истпеда историю КПСС. Студенты менялись, а ректор год за годом рассказывал о «твёрдых» и «мягких» искровцах, о раскольниках, оппортунистах и верных последователях (последние всегда побеждали, разоблачив в глазах народа уродливую политическую физиономию врагов). Ректор говорил медленно, неспешно, копируя певучую речь основоположника советской литературы Максима Горького – копируя или пародируя? – воротил на «о», рассказывал про РСДРП-ВКП(б), точно о каком-то богатыре-исполине, про «времена укромные, теперь почти былинные», усыплял, словно кот Баюн. И вдруг пугал, резко повысив голос, тянул руки вслед уходящему то ли со съезда, то ли с заседания ЦК Ленину, изображая какую-то вчерашнюю ленинскую союзницу, а ныне врагиню: «ОстанОвите этогО безумца! Куда он ухОдит от нас?» В Михаиле Ивановиче внутренний актёр боролся с внешним резонёром.
Сегодня мне кажется, он втайне похихикивал над своим образом, предъявляемым миру.
А кроме того, ему нравилось нагонять страх на студентов, которые на самом деле не столько боялись, сколько изображали, что они боятся. Получалась двойная игра, театр в театре, почти шекспировская «мышеловка», и кто тут кого ловил, сказать затруднительно.
Помню, как Синяжников застукал нашего друга Вовочку, не снявшего куртку в столовой (дело было то ли ранней весной, то ли ранней осенью). «Ты что же этО, тОварищ УспескОй? ВыхОди! СтОлОвая – этО местО, где принимается пищ-ща». Вовочка в тот же день сочинил эпиграмму, где были такие строки:
Вот это стул, на нём сидят.
Студенты пищу здесь едят.
Я в зал вошёл одет, небрит –
Профессор на меня сердит.
Синяжников лично осуществлял, как сказали бы сегодня, дресс-контроль. Студенток в джинсах на свои семинары он не допускал. Был случай, когда наша отличница Татьяна Войтюк в понедельник приехала в институт прямо с дачи – времени переодеться не было. Первой парой в расписании стоял семинар у Синяжникова. Группа – почти в полном составе – к занятиям оказалась не готова, а разбирали, насколько помню, бессмертное сочинение Брежнева под названием «Малая земля». Синяжников вызвал Татьяну, будучи уверен, что уж она-то ответит. Таня вышла из-за парты. Синяжников выслушал ответ, зыркнул на танины джинсы и сказал: «Отлично. А теперь вон из аудитории».
Всем было известно, что ректор может простить студенту многое, но только не попадание в вытрезвитель. Если в институт приходила соответствующая бумага, Михаил Иванович тут же вызывал провинившегося в свой кабинет, обшитый тёмными полированными панелями, с портретом Вождя, со стоящими в углу знамёнами, и строго, внушительно заявлял: «Мы из вас учителей гОтОвим, а вы пьетё. Вот вы пОрабОтайте, принесите хОрОшие характеристики, тОгда пОгОвОрим». Исключённые почти наверняка попадали под ближайший призыв в армию, в Афганистане шла война, названная «оказанием интернациональной помощи» - вылететь из вуза было страшно, и всё равно студенты пили, иногда просыпаясь раздетыми на казённой койке. А Михаил Иванович придерживался установленного порядка, ни для кого не делая исключений.
Михаил Иванович – низкорослый, гладко бритый, седой, в строгих очках с толстыми стёклами, требовательный и неожиданно сентиментальный (он мог прервать лекцию, чтобы вспомнить, как вчера увидел двух воркующих голубков: «а чтО нынче мОлОдые люди? сОйдутся да разОйдутся…»), поволжский товарищ с солидным партийным стажем. Михаил Иванович – крестьянский сын из ярославского села Бурмакино, ставший профессором; социальные лифты в Советском Союзе работали хоть и со скрипом, а всё же надёжно, главное было не ошибиться кнопкой, не взлететь слишком высоко и не зависнуть на нижних этажах, в выигрыше оставались умеренные.
Перед окончанием института, перед распределением мы пели на мотив олимпийской прощальной: «До свиданья, наш ласковый Миша, уезжаем в парфеньевский лес». Прошло три года, и Михаил Иванович ушёл на пенсию. Он вовремя расстался с ректорством, с преподаванием – его партия вступала в тот период истории, который не принёс ей ни славы, ни похвалы.