Надо завести собственную книгу рекордов и записывать свои достижения: до квартиры Миши я добежала за рекордные пятьдесят четыре минуты и ничуть не запыхалась. Машинально взглянув на своё отражение в припаркованном авто, пальцами попыталась пригладить колтуном вставшие волосы, но не получилось. Ай-яй, негоже в таком виде перед людьми представать… но почему же я так волнуюсь?
«Ничего, кроме защиты, помни об этом!» – твердо сказала я себе и плюнула на воронье гнездо на голове.
Из-под двери ползли ароматы ванили, теста, ягод, запахи переплетались, вились, кружили голову и будоражили желудок. Звонок разорвал тишину и принес с собой торопливые шаркающие шаги.
Пожилая женщина расплылась в милейшей улыбке, жестом приглашая меня войти, она уже не помнила про нашу предыдущую встречу, но, видимо, Миша успел рассказать про новую знакомую, потому что Лидия Олеговна произнесла:
– Проходи, проходи, милая. Мишенька уж заждался, весь издергался. – Лидия Олеговна, одарив меня очередной улыбкой, засеменила вглубь квартиры. – Миша! Гостья пришла твоя, иди, встречай! А я чайку свежего заварю!
Чуть покраснев от такого радушного приема, захлопывая дверь, мельком посмотрела на телефон: десять пропущенных вызовов от абонента Михаил, ни одного от Лекса.
– Привет! – радостно выдохнул Миша, немного странно посмотрев на меня. - Нормально добралась? Почему раздетая?
– В машине оставила, – я неопределенно помахала рукой.
Внутри защемило от счастья при виде до боли родной улыбки, тело непроизвольно устремилось вперед, желая обнять парня, уткнуться в его шею, забыться от проблем… Но я одернула себя, усилием воли заставила отключившийся мозг вновь заработать, и, стараясь не смотреть на лицо неМакса, дабы не потерять контроль, коротко спросила:
– Ты сам как? Ничего не случилось?
Михаил смешно наморщил лоб, делая вид, что задумался, и, легко взяв мою ладонь, серьезно произнес:
– Случилось! – всё моё существо покрылось льдом от испуга: неужели Вороны уже наведывались к нему? Запугивали Мишу? Бабулю? Грозились отнять ферму? Что-то хуже?
Но парень не заметил моего предынфарктного состояния, продолжая довольным голосом:
– Мне позвонила самая прекрасная девушка, которую я боялся больше не увидеть! – он поднял мое лицо за подбородок, нежно его коснувшись, и заглянул своими бездонными глазами в мои. По телу прошел электрический разряд, меня ощутимо тряхнуло, разум вновь потерялся в любовных дебрях, желая еще разочек, один-единственный, коснуться его губ, пахнущих соломой…
– Внучата, вы чегой-то в коридоре ещё стоите? – раздался ласковый голосок старушки, с чуть уловимым ехидством, мгновенно нарушивший романтический лад, спуская на землю, в лапы жестокой реальности, – бегом руки мыть! Чай-то остывает!
Наливая себе чай из красивучего, расписного чайничка, которые обычно бабульки выставляют в сервантах, но никогда не пользуются, я была благодарна Лидии Олеговне, за своевременное вмешательство.
– Как же вы познакомились? – вопрос предназначался мне, но, увлекшись терзаниями души, я не сразу это поняла.
– Наташа детектив, – гордо начал вместо меня Миша, – и дело об украденном реликтовом мече привело ее ко мне на ферму.
Я украдкой взглянула на смартфон, но от Алексея не было никаких вестей.
– Наташенька, ты куда-то торопишься? – мягко спросила Лидия Олеговна, от пытливого взгляда которой, не ушло мое ныряние в телефон.
Я неловко улыбнулась и решительно сказала полуправду: к 18:00 нужно быть на работе, вызывает начальство на ковер, вот и нервничаю, на время поглядываю. Лидия Олеговна понимающе покачала головой и подложила еще кусок пирога.
– Какая хорошая девушка! Скромная, работящая, вежливая! – шептала старушка своему внуку, утащив его «помочь» на кухню, но от моего идеального слуха нужно было хотя бы за квартал уходить. – А как смотрит на тебя! Миша!
Слушать дальше мне стало невмоготу, и, заткнув уши, я сосредоточилась на своем убийце, Николае Ефимовиче. Его жгучий, проникающий в душу взгляд ворочался в памяти щемящим отголоском прошлого. Но, как я ни пыталась вспомнить, при каких обстоятельствах он врезался в мое подсознание, моя странная память отказывалась помогать мне. Значит, не пришло еще время открытий.
Черт, еще и от Лекса никаких известий! Гложет отвратительное чувство, будто попала в западню, мечусь из угла в угол, с каждым шагом запутываясь больше.
– Наташенька, тебе нехорошо? – теплая ладошка коснулась моего лба, и, открыв глаза, я встретилась с обеспокоенным взглядом Лидии Олеговны.
– Нет-нет, не волнуйтесь! – быстро убрала пальцы из ушей, а щеки предательски запылали, – я… я повторяла отчет для начальства, там всё строго. Вот, минутка выдалась…
– Какая ты молодец у Мишеньки! – умилилась моей лжи бабушка, плюхая на мои колени массивный фотоальбом. Отрицать ее слова не было смысла, и я перевернула первый лист: «Миша, 1 мес.», «Миша сел», «Первое купание» и прочие радости детства смотрели на меня с немного пожелтевших, выцветших фотографий. Забавно наблюдать за реакцией Миши – взрослый мужчина краснел, пытался образумить бабушку и поскорее переворачивал очередную позорную, по его мнению, страницу. Но Лидия Олеговна, с выступившими от гордости слезами, и не думала останавливать мое просвещение о жизни своего внучика – моего явного жениха.
Наконец, спустя сорок минут, промеж фотографий Миши начали проскакивать его родители.
– Странно, но Миша совсем не похож на своих родителей. А где они сейчас? – парень как раз вышел из комнаты – лучшего момента для вопроса не найти.
Улыбка медленно сползла с лица старушки, сменившись вселенской печалью, и я пожалела, что завела об этом разговор.
– Да, милая, не похож на родителей Мишутка. Его родители, царствие им небесное, отличные люди были. Душевные. Дочь моя, Евгения, и зять – Женя, учеными были. Опыты проводили, уж не знаю, какие – секретность, понимаешь, была. Редко дома находились, а как Мишку родили – мне на воспитание привезли. Не разрешалось им нормальной, полной семьей жить… – В некогда ярких голубых глазах отчетливо увиделась тень давно позабытого горя, утраты, что ничем не восполнить. Но старушка, встряхнувшись, продолжила, давая понять и мне, и своему похороненному горю – она смирилась, простилась, живет настоящим. – Дурные правила были, Наташенька, у Женькиных директоров в головах. Умоляла их выбрать сына, говорила, что работа – это тьфу! Кто же вернёт вам детство вашего ребенка? Но не послушали они. Почему, думаешь, столько фотографий тут Мишиных? Это я для них старалась, для его родителей. Не вживую, так хоть на карточке пусть полюбуются на сыночка своего. Но не успели они – вся их команда погибла. Отчего – никто мне не сказал. Не положено. Прислали только вещи с их рабочего места.
По морщинистой щеке прокатилась слеза, за ней вторая, и уже через мгновение мы, в обнимку с этой сильной женщиной, задыхаясь от несправедливости, беззвучно плакали. Я прочувствовала её боль, что выжгла в душе бездонную дыру, откуда постоянно тянуло холодом утраты, страхом потерять кого-то еще, и, хотя со временем она затянулась, будто свежая рана, исцелиться ей не суждено.
Миша, едва показавшись в дверях, вновь куда-то умчался; как оказалось, бегал накапать «Корвалола». Пока старушка, утирая слезы, пила лекарство, парень немного осуждающе посмотрел на меня. Но я и без него чувствовала себя отвратительно, доведя одним неуклюжим вопросом Лидию Олеговну до такого состояния.
Посидев в покое минут двадцать, она оклемалась и попросила чаю.
– Извини, милая, бывает, разнервничаюсь… – развела руками бабушка, но я и не думала упрекать, особенно после того, как её боль прошла через меня. Ободряюще улыбнувшись, взяла теплую шершавую ладонь и осторожно погладила.
Как только ей полегчало, она, крепко вцепившись в мой локоть, потащила меня в другую комнату.
Я пыталась аккуратно вернуть пожилую женщину в сидячее положение, но она была чрезвычайно активной и уже открывала дверь.
– Наташенька, не обижайся на старуху, ведь мне и поговорить бывает не с кем. Мишка на ферме торчит, а у меня даже кота нет, душеньку излить ему.
Ух, я переступила порог настоящей мальчишеской спальни: несколько сдутых футбольных мячей с чьими-то автографами, куча золотых медалей и статуэток, грамоты, приколотые к стене над письменным столом, коллекция роботов, и во всей комнате четко проскальзывала цветовая гамма одной известной футбольной команды.
– Мишенька уж давно не ночует в этой комнатке, – с грустинкой поведала Лидия Олеговна, увидев мою широкую улыбку; с теплотой вспомнилась спальня в родительском доме, где повсюду раскиданы были девчачьи штучки. – Хлам всё хочет отсюда выкинуть… Да какой же это хлам!
Лидия Олеговна настойчиво взяла меня под локоть и повела в следующую, смежную комнату. Ее спальня: большая кровать с периной, пуховые подушки покрыты кипенно-белыми ажурными накидушками, на комоде салфеточки, связанные крючком...
Моё внимание привлекли фотографии на стене, к ним и тянула меня старушка.
– Это дед мой покойный, – Лидия Олеговна с любовью погладила пальцем снимок статного мужчины. – Это Женюшка еще маленькая, – рука передвинулась к снимку, где она, еще совсем молодая, держала на руках двухлетнюю кудрявую девчушку. – А это родители мои, – старушка сняла рамочку со стены и протянула мне. – Мишенька, когда родился, да на мир этот глазенками, словно небо синее, взглянул...
В голове все завертелось, закружилось, колени подогнулись и если бы не кровать сзади, то я бы грохнулась на пол – со снимка на меня смотрел Макс.
– Кто это? – выдохнула я.
– Отец мой – Олег Маркович. Мишенька его копия. Матушка моя, до самой смерти говорила, что вернулся, наконец, ее любимый...
Мои руки, сжимающие рамку, дрожали, слезы капали на стекло.
Старушка перевела на меня полный любопытства взгляд.
– Расскажите мне о Ваших родителях, пожалуйста, – подняла я на нее мокрые глаза.
– Их во время войны судьбинушка свела. Моя мать, Антонина Леонтьевна, уже не молодая девчушка была, но одинокая, не встретила в мирную жизнь свою любовь. – Старушка опустилась рядом. – Однажды вытащила из-под обстрела молодого капитана, что кинулся на гранату, защищая своих ребят. Дивились все везению парня: то ли граната не сработала на всю мощь, то ли в рубашке капитан родился, но только остался он жив и невредим. Матушка перевелась в госпиталь, ухаживать за ним. Да, что греха таить: вспыхнули у нее чувства к красавцу-капитану. Какая у них любовь была, – старушка протерла глаза уголком платка, – мама до конца жизни его любила, так больше замуж и не вышла. Он ее несколько раз от смерти спас, собой практически закрывал. Только же война, чувствам-то особо волю не давали. Одна ночка и была у них, а на утро в атаку пошли...
Лидия Олеговна примолкла, переводя дыхание, а я не смела нарушить эту тишину… Мне нужна правда, пусть и будет от нее щемить в груди – справлюсь. Стараясь не переутомить старушку, легонько подтолкнула её к дальнейшему рассказу, коснувшись руки.
– Ох, милая моя, погиб в то утро капитан, так и не узнав, что оставил матушке свою частичку – меня. Поговаривали, что снаряд вражеский прямехонько в него угодил... Вот был человек, а через секунду нет его…
И осталась от моего отца только фотография эта, да немного воспоминаний и баек, что ходили после его смерти… Мол, не берет истинного советского солдата ни огонь, ни пуля, и лишь фашистская бомба, пропитанная страхом и трусостью, способна его убить. Поговаривали даже, что кто-то видел Олега Марковича, уже после его смерти, но это уж байки ходили...
Я кивала головой, понимая, что вовсе не слухи ходили об отце Лидии Олеговны. Потихоньку все вставало на свои места.
Так вот ты кто такой, Михаил...
Продолжение в пути
