К испытаниям и соблазнам студенческой жизни я был подготовлен с детства, задолго до поступления на истпед.
Бабушка моя, Елизавета Михайловна Онохина, в двадцатые годы прошлого века училась в Ленинграде, в педагогическом институте имени Герцена. Прошло больше полувека, мало кто из её однокурсников пережил аресты тридцать восьмого, войну и блокаду, а бабушка, вспоминая молодость, вдруг начинала петь любимую песню ленинградских студентов – вместо колыбельной, что ли.
Там, где Крюков канал и Фонтанка-река,
Словно брат и сестра, обнимаются,
От зари до зари, чуть зажгут фонари,
Вереницей студенты шатаются.
Они горькую пьют, они песни поют
И ещё кое-чем занимаются.
Через тумбу, тумбу раз,
Через тумбу, тумбу два,
Через тумбу три-четыре
Спотыкаются.
Для неё – прошлое, для меня – будущее; ночные бессонные бдения, шуры-муры, гулянки, размытые тени на мостовой и, главное, заманчивое, «ещё кое-что». Вот оно, студенчество, вольный дух юных и неприкаянных сумасбродов, бесконечная пирушка, шумящая то на холодных невских, то на разбойных волжских берегах.
Дальше появлялся небесный наблюдатель, старец-супевайзер, посторонний и непричастный, до поры до времени.
А Исакий святой с колокольни своей
Глядя на Божий мир, удивляется.
Он и сам бы не прочь провести с нами ночь,
Да на старости лет не решается.
Я уже догадывался, что случится дальше: старик Исаакий спустится с колокольни, через тумбу, тумбу раз, поначалу будет скромнёхонько держаться в сторонке, потом разойдётся-разгуляется и посрамит молодых, превзойдя всех и по вокалу, и по литрам выпитого.
Бабушка обрывала песню, заговаривала про другое, рассказывала как она с подругами, такими же вологодскими девчонками снимала квартиру, и хозяйка однажды спросила: «Девочки, вы что, утром яички ели?», а им, действительно, прислали из дому посылку с продуктами, они не могли понять, как хозяйка об этом узнала, а та, улыбаясь, дала побочный урок: «Когда чистишь яички, нельзя стучать ими по столу, нужно бить по скорлупе ложечкой», я, говорит бабушка, запомнила это на всю жизнь, так неловко было, городское воспитание, хорошие манеры, усвоенные попутно, скользя по ленинградским набережным, вдоль классических фасадов.
Бабушка окончила институт и получила диплом в 1928 году, несмотря на своё непролетарское происхождение. Её отец, мой прадед, Михаил Степанович Онохин, выбился из крестьян в управляющие на лесозаготовках, всем своим восьми детям дал образование, старшие учились в гимназии, младшие – уже в советской школе. Под грозные студенческие чистки, когда из институтов изгоняли «враждебные элементы» она не попала, но вспоминала стишки, которые, видимо, часто рассказывали в их не слишком благонадёжной среде:
Я не хоз, я не гос, я не член союза.
Завтра вызовут меня, вычистят из вуза.
Ясно, что автор не был командирован в институт ни от хозяйственного, ни от государственного учреждения («не хоз, не гос»), не является членом профсоюза и не имеет никаких бумаг, которые могли бы обосновать необходимость его дальнейшей учёбы, так что, как сказали бы сейчас, давай, до свидания! Кого-то из бабушкиных родственников турнули из высших учебных заведений, а вот ей повезло.