15 февраля исполняется 115 лет со дня рождения татарского поэта и героя
Текст: Алия Каримова (член экспертного совета программы поддержки языков народов России, поэт, переводчик)
Национальные литературы – предмет, далёкий от интересов подавляющего большинства наших сограждан, не имеющих отношения к тому или иному конкретному языку. А уж поэзия… Тем не менее, когда речь заходит о татарских поэтах, если человек посторонний и может вообще назвать хоть одно известное ему имя, то имя это – Джалиль.
Про самых важных национальных поэтов, чтобы показать особый статус и значимость, иногда говорят: «Это национальный Пушкин». Разумеется, аналогия хромает на обе ноги, однако это самый простой способ выразить априорное уважение к герою беседы. «Татарский Пушкин» – это, по всеобщему мнению, Габдулла Тукай . Почему же тогда известнее всего Муса Джалиль?
Ответить на этот вопрос и просто, и сложно.
Муса Залилов – сын своего века и своей Отчизны во всех смыслах. Он родился 15 февраля (по новому стилю) 1906 года в деревеньке Мустафино нынешней Оренбургской области в семье Мустафы и Рахимы Залиловых . В шесть лет отец привел живого, умного, шустрого мальчугана в деревенскую школу, и за один год Муса усвоил программу четырех классов. Биографы пишут, что на празднике в день рождения пророка Мухаммеда ребенок без запинки прочел наизусть длинную суру из Корана на арабском языке, чем восхитил односельчан.
Но впереди ждала городская жизнь. Открытая на взятые в долг деньги лавка не принесла ожидаемых доходов, и отец Мусы, разорившись и распродав имущество, перевез семейство в Оренбург. Там Мустафа отсидел в долговой тюрьме, потом устроился приказчиком. Жалованье было невеликим, и снять удалось лишь подвальную комнату, но зато во дворе знаменитого медресе «Хусаиния».
В 1914 году Муса становится шакирдом (учеником медресе). Именно тогда в библиотеке медресе Джалиль прочел первые художественные произведения: стихи Габдуллы Тукая и сказки Пушкина . Частым гостем мальчик стал и в библиотеке «Белек» в Соляном переулке. Где впервые увидел живого писателя: библиотекарем там был не кто иной, как известный в татарской среде Шариф Камал (писатель, драматург и переводчик).
В 1915 году Муса поведал своей двоюродной сестре Марьям, что мечтает стать великим поэтом. Тогда же он написал и свои первые стихи.
Слухи о юном стихотворце достигли ушей молодого оренбургского поэта – и как сейчас сказали бы – культуртрегера Тухфата Ченекея . Он явился в «Хусаинию», разыскал там Мусу Залилова и взял над ним шефство: давал читать татарскую, арабскую и персидскую классику, водил на спектакли и литературные вечера.
Нет, детство Джалиля не было беззаботным – многодетной семье, постоянно находившейся на грани нищеты, выживать было непросто. Но времена наступали еще более страшные. В мае 1916 года в Оренбурге вспыхнул голодный бунт, жестоко подавленный казаками. После Февральской революции город залихорадило. Это было время двоевластия и борьбы идей на всех уровнях, в том числе и в медресе. Муса активно включился в эту бурную жизнь. Он писал стихи для стенгазет и рукописного журнала и даже написал две пьесы, одна из которых («Злодей») была поставлена Оренбургским городским театром. Драматургу было 11 лет!
В октябре 1917 года власть в городе и губернии захватил казачий атаман Дутов. В конце января 1918-го Красная Армия установила в Оренбурге советскую власть. А в апреле казаки вернулись и устроили резню. Сотни трупов, кровь, боль, ярость... Красным удалось выгнать белых из города. Похороны убитых превратились в митинг. Все эти события не могли не отозваться болью в сердце Мусы, тогда совсем еще мальчика. Он написал стихотворение и принес его Ченекею. Тот одобрил. К сожалению, текст не сохранился. Значительно позже, уже в семидесятые годы двадцатого века, оренбургским краеведом Ибатуллой Таналиным (дальним родственником Тухфата Ченекея и одноклассником Мусы) было найдено стихотворение Джалиля, также посвященное этим событиям и датированное 15 октября 1918 года. Оно считается первым из дошедших до нас стихотворений и подписано «Маленький Джалиль».
Медресе было преобразовано в Татарский институт народного образования, и Муса продолжил свою учебу. В 1919 году в газете «Кызыл юлдуз» («Красная звезда») появляется первая официальная публикация. Эти стихи также о смелости и геройской смерти за друзей и советскую власть, справедливую к беднякам.
Вскоре умер Мустафа, и Муса вместе со своим старшим братом Ибрагимом ненадолго вернулся в родную деревню. Там он также развернул активную деятельность: организовал «Детский пролетарский клуб-театр», детскую организацию «Красный цветок». (В июле 1942 года Джалиль озаглавит одно из самых известных своих стихотворений «Красная ромашка» - может быть, сам этот образ родился еще тогда, двадцать лет назад?) 17 февраля 1920 года Муса вступил в комсомол. Его активистская карьера стремительно развивалась: он стал членом волостного комитета РКСМ, затем – делегатом губернского комсомольского съезда.
В 1921 году в Оренбуржье был голод. Умерли двое младших братьев Мусы, мать и сестренки тоже были слабы – пайка Ибрагима не хватало, чтобы прокормить семью. Джалиль возвращается в Оренбург, где становится курсантом Оренбургской военно-политической школы. Было голодно и холодно. Подросток участвовал в вооруженных стычках с белогвардейцами и патрулировал город. Переболел тифом и малярией. Горячего желания становиться профессиональным военным Муса не имел. К тому же он продолжал писать стихи и пьесы, его манила татарская столица – Казань.
В конце ноября 1922 года Муса приехал в Казань и почти сразу начал публиковаться в местных татарских газетах и журналах. А в 1923-м в коллективном сборнике «Песни борьбы» был опубликован цикл его стихотворений. Вскоре Джалиль поступает на рабфак при Казанском восточном педагогическом институте и в июне 1925 года получает свидетельство о его окончании, дающее право поступить без экзаменов в любой вуз страны. Но прежде чем продолжить учебу, молодой человек решает провести какое-то время в родном Оренбуржье. Набраться опыта.
Так он попадает в Орский уездный комитет и с головой погружается в работу по комсомольской линии, затем его переводят в Оренбург. В 1926 году становится членом РКП (б). И все это время он очень много пишет: стихи, поэмы, баллады, статьи, фельетоны на злобу дня. Он очень популярен, его стихи ходят по рукам, молодежь переписывает его поэмы. Его волнует многое, многое вызывает в нем отклик. Его стихи полны бешеной энергии, и даже если в них проскакивает наивная восторженность и лозунговость – они вполне искренние.
1927 год. Муса – студент первого курса литературного отделения этнологического факультета Первого МГУ. И параллельно редактор татарского детского журнала «Кечкене иптэшлэр» («Маленькие товарищи»). Чуть позже – и секретарь бюро татаро-башкирской секции ЦК ВЛКСМ, член редколлегий журналов «Яшь эшче» («Молодой рабочий») и «Ударниклар» («Ударники»). В апреле 1928 года выпуск журнала «Кечкене иптэшлэр» был прекращен, но уже в августе 1929-го он возродился под новым названием «Октябрь баласы» («Дитя Октября»). Всё это время Джалиль активно пишет стихи для детей.
В общежитии его соседом по комнате оказывается Варлам Шаламов.
В рассказе «Студент Муса Джалиль», напечатанном во втором номере журнала «Юность» за 1974 год, есть такие строки:
«Достоинств у Мусы было много. Комсомолец — раз! Татарин — два! Студент русского университета — три! Литератор — четыре! Поэт — пять!
Муса был поэт-татарин, бормотал свои вирши на родном языке, и это еще больше подкупало московские студенческие сердца. Муса был очень опрятен: маленький, аккуратный, с тонкими, маленькими, женскими пальчиками, нервно листавшими книжку русских стихов. Вечерами, не то что часто, а каждый вечер, Муса читал вполголоса на татарском свое или чье-то чужое — тело входило в ритм чтения, тонкая ладошка Мусы отбивала чужие ритмы, а может быть, и свои. Мы все были тогда увлечены приближением ямба к жизни и восхищенно следили за упражнениями Мусы при восхождении на Олимп чужого языка, где так много неожиданных ям и колдобин».
Благополучно окончив университет в 1931 году, он работает в центральной газете «Коммунист» заведующим отдела литературы и искусства. Пишет огромное количество публицистических текстов, выступает как литературный и музыкальный критик. Ездит по стране: Астрахань, Казань, Ялта, Тула…
В 1934 году начинается особая для Джалиля история: он становится заведующим литературной частью Татарской оперной студии при Московской консерватории. Работает и в то же время снова учится – читает книги по искусству, слушает лекции профессоров консерватории.
Муса стал мостиком, соединившим татарских музыкантов и писателей.
Джалиль перевел на татарский язык «Женитьбу Фигаро» и несколько арий из других опер. При его содействии переведены «Фауст», «Кармен», «Евгений Онегин» и т.д. Он создал либретто опер «Алтынчач» и «Ильдар».
Наверное, предметом отдельного биографического исследования могла бы стать и личная жизнь Мусы. Он был живым, увлекающимся человеком, влюбчивым и страстным. Когда летом 1936 года Муса женился на выпускнице экономического техникума Амине Сайфуллиной, у него за плечами было два брака и двое детей – Альберт и Люция. В апреле 1937 года родилась младшая дочь Мусы Джалиля – Чулпан.
Амина вспоминала:
«Семь предвоенных лет, наиболее творческих лет Мусы, мы прожили очень дружно, в согласии. Чулпан доставляла нам обоим много радости. Уход за ней бесконечно любивший ее Муса превращал в веселый и занятный культ. Нашему счастью, казалось, не будет конца. Джалиль был очень тонким, чутким, и рифы, встававшие на нашем пути, обходились нами довольно легко.
Беззаботности, счастливой окрыленности нашей жизни во многом способствовал и характер Мусы. Жизнерадостный, неутомимый, он любил посмеяться, пошутить, любил веселые компании, долгие вечерние беседы. И при всей своей нежности и мягкости, легко ранимой открытости, умел быть ровным, спокойным, постоянным.
Джалиль всегда был в окружении московских друзей. Приходили "татарские москвичи" - Махмуд Максуд, Ахмет Файзи, Латыф Хамиди, студийцы, наезжали казанцы - Гази Кашшаф, Хасан Туфан, Ахмет Исхак, Сибгат Хаким, заглядывали и другие, словом, почти все татарские литераторы. Иногда всей гурьбой отправлялись в кафе и засиживались там до глубокой ночи, чаще устраивались в нашей комнатушке, играли в шахматы, выпускали общими усилиями маленькую газету, помещали в ней шуточные экспромты». (Из книги «Муса Джалиль. Красная ромашка». Казань, ТКИ, 1981 г.)
Джалиля настолько захватила работа в оперной студии, что в 1939 году, когда студийцы закончили учебу и переехали в Казань, он поехал с ними. Конечно, Джалиль бы не был Джалилем, если бы параллельно не занимался общественной работой. С 1939 по 1941 год он занимал также пост ответственного секретаря Союза писателей Татарской АССР.
И вот – война.
23 июня 1941 года Муса Джалиль пошел в военкомат, где ему велели ждать повестку.
Повестка пришла 13 июля . Сначала поэт находился в лагере под Казанью, затем был направлен на краткосрочные курсы политработников. В декабре, получив звание старшего политрука, Муса едет в ГлавПУРКК. В судьбе Джалиля принимает участие Фадеев . По его рекомендации Мусу вносят в список писателей народов СССР, которые могут быть рекомендованы к службе в качестве военных корреспондентов от республиканских газет. В конце февраля 1942 года его оправляют на фронт. Муса Джалиль становится корреспондентом газеты Второй ударной армии «Отвага» – вместо погибшего молодого талантливого поэта Всеволода Багрицкого , сына Эдуарда Багрицкого . Смерть Багрицкого, о которой рассказали другие сотрудники редакции, производит впечатление на Джалиля – Всеволод когда-то переводил его стихи.
Л. Шилов в своей статье «Старший политрук Залилов в редакции армейской газеты» пишет:
«Единственное из известных нам стихотворений Джалиля, написанное на русском языке, называется «Весенние резервы Гитлера»… Гитлер готовил «генеральное весеннее наступление». Объясняя поражение, которое потерпела немецкая армия зимой 1941/42 г., «свирепостью русской зимы», гитлеровская пропаганда предсказывала полный разгром Советского Союза летом 1942 г. На Восточный фронт направлялись всё новые дивизии. Разъяснить, что причина поражения гитлеровцев кроется вовсе не в климатических условиях, сообщить о том, что уже сейчас немцы вынуждены вводить в бой резервы, предназначавшиеся для «генерального» наступления, — было важнейшей задачей политработников Советской Армии…»
Конечно, писать по-русски Джалилю было непросто, но он не мог не откликнуться на эту горячую тему.
Однако военная ситуация становилась все хуже. Германские войска окружили 2-ю ударную армию. 22 июня 800 солдат пошли на прорыв через «Долину смерти», чтобы соединиться с Волховским фронтом. В живых остались десятки, но кольцо окружения, хоть и ненадолго, было разорвано. За семь или восемь часов часть 2-й ударной армии успела выйти, но уже к вечеру и этот узкий проход был закрыт. Муса Джалиль «пропал без вести».
С этого момента начинается вторая часть жизни Джалиля. Принесшая ему много горя, сделавшая его великим поэтом и обрекшая сначала на позор и бесчестие, а потом – когда миру открылась правда – на громкую посмертную славу.
26 июня 1942 года во время Любанской наступательной операции у деревни Мясной Бор Джалиль был тяжело ранен и оказался в плену. Июлем 1942 года датировано стихотворение «Прости, Родина!»
Прости меня, твоего рядового,
Самую малую часть твою.
Прости за то, что я не умер
Смертью солдата в жарком бою.
Кто посмеет сказать, что я тебя предал?
Кто хоть в чем-нибудь бросит упрек?
Волхов – свидетель: я не струсил,
Пылинку жизни моей не берег.
В содрогающемся под бомбами,
Обреченном на гибель кольце,
Видя раны и смерть товарищей,
Я не изменился в лице.
Слезинки не выронил, понимая:
Дороги отрезаны. Слышал я:
Беспощадная смерть считала
Секунды моего бытия.
Я не ждал ни спасенья, ни чуда.
К смерти взывал: «Приди! Добей!..»
Просил: «Избавь от жестокого рабства!»
Молил медлительную: «Скорей!..»
Не я ли писал спутнице жизни:
«Не беспокойся, – писал, – жена.
Последняя капля крови капнет –
На клятве моей не будет пятна».
Не я ли стихом присягал и клялся,
Идя на кровавую войну:
«Смерть улыбку мою увидит,
Когда последним дыханьем вздохну».
О том, что твоя любовь, подруга,
Смертный огонь гасила во мне,
Что Родину и тебя люблю я,
Кровью моей напишу на земле.
Еще о том, что буду спокоен,
Если за Родину смерть приму.
Живой водой эта клятва будет
Сердцу смолкающему моему.
Судьба посмеялась надо мной:
Смерть обошла – прошла стороной.
Последний миг – и выстрела нет!
Мне изменил мой пистолет...
Скорпион себя убивает жалом,
Орел разбивается о скалу.
Разве орлом я не был, чтобы
Умереть, как подобает орлу?
Поверь мне, Родина, был орлом я,
Горела во мне орлиная страсть!
Уж я и крылья сложил, готовый
Камнем в бездну смерти упасть.
Что делать?
Отказался от слова,
От последнего слова друг-пистолет.
Враг мне сковал полумертвые руки,
Пыль занесла мой кровавый след...
...Я вижу зарю над колючим забором.
Я жив, и поэзия не умерла:
Пламенем ненависти исходит
Раненое сердце орла.
Вновь заря над колючим забором,
Будто подняли знамя друзья!
Кровавой ненавистью рдеет
Душа полоненная моя!
Только одна у меня надежда:
Будет август. Во мгле ночной
Гнев мой к врагу и любовь к отчизне
Выйдут из плена вместе со мной.
Есть одна у меня надежда –
Сердце стремится к одному:
В ваших рядах идти на битву.
Дайте, товарищи, место ему!
(Перевод И. Френкеля)
Чулпан Джалиль: «Ушло поколение…»
Придя в себя после ранения и осознав, что находится в плену у фашистов, Джалиль сразу понял: если они узнают, кто он – расстреляют сразу. А умереть он всегда успеет. Надо пытаться бежать и продолжить борьбу. Так старший политрук Залилов стал Гумеровым.
Несколько месяцев он провел в лагерях для военнопленных. Затем Джалиля привезли в польскую крепость Демблин. У немецкого командования возникла идея создать так называемые «Восточные легионы». Они должны были формироваться по национальному принципу. Немцы полагали, что представители многих национальностей, живущих в СССР, считают себя угнетенными советской властью, и собирались сыграть на антисоветских настроениях. Появились армянский, азербайджанский, северокавказский, грузинский, эстонский, латышский, туркестанский и волжско-татарский легионы. Последний формировался в Польше, в Едлиньске. В какой-то момент немцам стало известно, что пленный татарин Гумеров – известный на родине поэт, пользующийся большим авторитетом. Они решили использовать влияние Джалиля на соплеменников.
Джалиль же увидел в этом возможности для создания подпольной организации и продолжения борьбы – идеологической, а затем, когда обстоятельства изменятся, и физической. Он согласился вести «культурно-просветительскую работу». Поскольку Джалиль не состоял именно на военной службе в легионе, он пользовался относительной свободой и даже ходил в штатском. Понимал ли он, что на Родине его сочтут предателем? Безусловно. Верил ли он, что правда восторжествует? Хочется думать, что да.
Там, казалось бы, в совершенно безнадежных условиях, сила духа этого человека была столь велика, что помогала держаться не только ему, но и его соратникам. Они создали подпольную группу сопротивления, налаживали конспиративные связи, помогали военнопленным бежать, сочиняли листовки, призывающие бороться с фашистами. И даже концерты хоровой капеллы, на которых исполнялись татарские песни, были не столь безобидны, как это поначалу казалось немецкой стороне. Первый, 825-й батальон легиона «Идель-Урал», который направили в Витебск, поднял восстание. Сотни человек с оружием в руках присоединились к белорусским партизанам. И в дальнейшем при попытках немецкого командования использовать национальные батальоны в военных действиях значительная часть легионеров переходила на советскую сторону.
Известный казанский журналист, писатель и исследователь биографии и творчества Джалиля Рафаэль Мустафин приводит в своей книге «По следам оборванной песни» (Москва, «Известия», 1974 г.) неоспоримые доказательства того, что подпольная группа Курмашева , куда входил и Муса Джалиль, вдали от Родины вела активную антифашистскую деятельность. В легион входили не только татары – были там и башкиры, и марийцы, и представители других народов Поволжья. И очень многие из них не были предателями.
Но их самих предали. Подпольное движение было раскрыто. В августе 1943 года гестапо арестовало несколько сотен человек, в том числе и «курмашевцев». Несколько месяцев велось расследование, были допросы и пытки. А 25 августа 1944 года в Берлине, в тюрьме Плетцензее, были казнены Джалиль и еще десять татар-антифашистов: Гайнан Курмаш, Фуат Сайфельмулюков, Абдулла Алиш, Фуат Булатов, Гариф Шабаев, Ахмет Симаев, Абдулла Батталов, Зиннат Хасанов, Ахат Атнашев, Салим Бухаров . Немцы казнили их как особо опасных государственных преступников – на гильотине. Приговор Имперского суда Германского рейха гласил: «За предательство интересов рейха». На первый взгляд такая формулировка выглядит странной. Но ведь их судили как легионеров, принесших присягу рейху.
Война закончилась. На родине Джалиль продолжал числиться «пропавшим без вести». В 1946 году Министерство госбезопасности СССР завело розыскное дело на Мусу Залилова. Его подозревали в измене и пособничестве врагу. В апреле 1947 года он попал в список особо опасных преступников.
Но Муса Джалиль был поэтом. Именно стихи стали первым свидетельством его невиновности. Стихи оставались главным его делом и его верой всё это жестокое время. Написанным на клочках бумаги (какая была под рукой, какую можно было найти) и собранным в маленькие блокнотики, этим стихам было суждено выжить. Они несли в себе несокрушимый джалилевский дух, его любовь и тоску, его нежность и ярость. Там много личного и, как свойственно Джалилю, много патриотического. Эти стихи писал мужественный человек на краю гибели. Близкая смерть не заставила его отречься от себя и своих идеалов.
Вот лишь одно стихотворение из этого цикла.
Варварство
Они с детьми погнали матерей
И яму рыть заставили, а сами
Они стояли, кучка дикарей,
И хриплыми смеялись голосами.
У края бездны выстроили в ряд
Бессильных женщин, худеньких ребят.
Пришел хмельной майор и медными глазами
Окинул обреченных… Мутный дождь
Гудел в листве соседних рощ
И на полях, одетых мглою,
И тучи опустились над землею,
Друг друга с бешенством гоня…
Нет, этого я не забуду дня,
Я не забуду никогда, вовеки!
Я видел: плакали, как дети, реки,
И в ярости рыдала мать-земля.
Своими видел я глазами,
Как солнце скорбное, омытое слезами,
Сквозь тучу вышло на поля,
В последний раз детей поцеловало,
В последний раз…
Шумел осенний лес. Казалось, что сейчас
Он обезумел. Гневно бушевала
Его листва. Сгущалась мгла вокруг.
Я слышал: мощный дуб свалился вдруг,
Он падал, издавая вздох тяжелый.
Детей внезапно охватил испуг,—
Прижались к матерям, цепляясь за подолы.
И выстрела раздался резкий звук,
Прервав проклятье,
Что вырвалось у женщины одной.
Ребенок, мальчуган больной,
Головку спрятал в складках платья
Еще не старой женщины. Она
Смотрела, ужаса полна.
Как не лишиться ей рассудка!
Все понял, понял все малютка.
— Спрячь, мамочка, меня! Не надо умирать! —
Он плачет и, как лист, сдержать не может дрожи.
Дитя, что ей всего дороже,
Нагнувшись, подняла двумя руками мать,
Прижала к сердцу, против дула прямо…
— Я, мама, жить хочу. Не надо, мама!
Пусти меня, пусти! Чего ты ждешь? —
И хочет вырваться из рук ребенок,
И страшен плач, и голос тонок,
И в сердце он вонзается, как нож.
— Не бойся, мальчик мой. Сейчас вздохнешь ты вольно.
Закрой глаза, но голову не прячь,
Чтобы тебя живым не закопал палач.
Терпи, сынок, терпи. Сейчас не будет больно.—
И он закрыл глаза. И заалела кровь,
По шее лентой красной извиваясь.
Две жизни наземь падают, сливаясь,
Две жизни и одна любовь!
Гром грянул. Ветер свистнул в тучах.
Заплакала земля в тоске глухой,
О, сколько слез, горячих и горючих!
Земля моя, скажи мне, что с тобой?
Ты часто горе видела людское,
Ты миллионы лет цвела для нас,
Но испытала ль ты хотя бы раз
Такой позор и варварство такое?
Страна моя, враги тебе грозят,
Но выше подними великой правды знамя,
Омой его земли кровавыми слезами,
И пусть его лучи пронзят,
Пусть уничтожат беспощадно
Тех варваров, тех дикарей,
Что кровь детей глотают жадно,
Кровь наших матерей…
(Перевод С. Липкина)
Удивительно и то, что это стихотворение, написанное в октябре 1943 года, снабжено пояснением: «Из пьесы. Воспоминание 1919 года». Вряд ли это было написано просто из конспиративных соображений, чтобы создать у гестапо ложное ощущение, что стихи эти не имеют отношения к фашистам. Да и поздно уже было.
Так или иначе – Джалилю удалось создать нерукотворный памятник. Не себе – а им, жертвам жестоких времен. Поэтому и памятники самому Джалилю сегодня стоят во многих городах.
Блокноты со стихами получили название «Моабитские тетради», поскольку были в основном написаны в берлинской тюрьме Моабит, где Джалиль провел последние, страшные месяцы своей жизни. До нас дошли два таких сборника. Первый вынес из Моабита бывший узник Габбас Шарипов . Во Франции ему удалось передать тетрадь другому военнопленному – Нигмату Терегулову , который привез стихи с собою в Казань. Вторую тетрадь незадолго до казни сам Джалиль отдал сокамернику – бельгийскому антифашисту Андре Тиммермансу . После войны, в 1947 году Тиммерманс передал ее в советское консульство в Брюсселе.
Есть сведения, что были и другие тетради. В частности, летом 1946 года в советское посольство в Риме эмигрантом Киязымом Миршаном , который общался с Джалилем в Берлине, также были переданы его стихи. Однако что с ними произошло дальше – неизвестно.
Несмотря на то, что уже было ясно – Джалиль не предатель, реабилитировали его далеко не сразу. Следующая посмертная глава жизни Мусы Джалиля началась лишь в пятидесятые. Его стихи попали к Константину Симонову и были опубликованы в 1956 году в Литературной газете. Вышла статья Юрия Королькова «По следам песен Джалиля» (впоследствии Корольков написал книгу о Джалиле – «Через сорок смертей»).
В 1956 году Муса Джалиль посмертно был удостоен звания Героя Советского Союза, а в 1957 году за стихи из «Моабитских тетрадей» стал лауреатом Ленинской премии. Очень многое для увековечивания памяти поэта-героя сделал его близкий друг писатель Гази Кашаф .
Возвращение Джалиля оказалось по-настоящему триумфальным. О нем писали книги и статьи, ставили пьесы и снимали фильмы, его стихи читали и переводили на множество языков.
Каждый год 15 февраля , в день рождения поэта и героя, в Казани, в Национальном музее Республики Татарстан, проходит День подлинника. Из фондов музея состоится торжественный вынос двух хранящихся там «Моабитских тетрадей», и лишь в этот день каждый желающий может увидеть этот документ – живое свидетельство яркой героической судьбы поэта Мусы Джалиля.