Наступила зима, и улицы окутал снег. Всё было бело: и дороги, и японский клён, и клумбы, и даже окна, ставшие холстом для мороза, только дом Филина пестрил красками — Элиза не на шутку занялась украшением к Новому году. Даже его личный кабинет, который он так упорно отстаивал для сохранения его первозданного вида, Элиза наполнила разноцветными шарами, гирляндами, мишурой и запахом свежесваренного глинтвейна.
—Странно, что Бонги раньше не занимался этим.— сказала девушка, помогая негритёнку, старательно приклеивающему гирлянду к ореховому столу Филина. Последний лишь обречённо вздыхал, замечая всё большие и большие изменения единственного места, где он мог бы остаться один.
—Он понятия не имеет, что это за праздник. Я, конечно, старался приобщить его к нашей культуре, но как-то упустил этот момент.
С появлением Элизы дом заметно преобразился: стало больше шума, весёлого смеха, жизни во всех её смыслах. И Бонгани, и Филин стали более живыми: Бонги стал чаще разговаривать, хотя раньше у Филина никогда не получалось разговорить мальчика до длинного диалога; сам же Филин словно помолодел, стал чаще гулять по улицам города, а не только смотреть на свой сад.
Да, этот старый вампир старался быть весёлым и сделать свою жизнь и жизнь Бонги ярче, у него это выходило слабо — слишком сильно сказывался возраст, тем более зимой. Это время года вообще как-то по-особенному влияло на Филина, и тот часто приговаривал: «Весна — детство, лето — молодость и юность,— на этом моменте он обычно смотрел на Элизу с Бонгани,— осень — зрелость, а зима... старость». Несмотря на все его старания скрыть возраст в семь с лишним веков, он словно старел морально, даже выражался более старомодно. Но вампир не позволял себе днями напролёт сидеть на террасе и смотреть на голый японский клён посреди сада, не смотрел в окно, размышляя о том, как скоро он усопнет. Вместо этого Филин с головой погружался в работу и часами сидел в своём кабинете, читая рукописи Учителя, того, кто и привёл его в мир вампиров.
«Как раз он и был моим первым наставником.— рассказывал Филин Элизе и Бонги.— Ну, пока я не созрел для первой охоты. Нет, тогда не было Крещения, нам хватало воин, в одной из которых я как раз и погиб как человек. Стрела угодила прямо в шею. Я не мог ни говорить, ни шептать, только хрипел что-то невнятное, протягивая руки бегущим в бой товарищам. Я уже чувствовал, как тепло моей крови, забиравшейся под чешуйки кольчуги, сменялось на холод смерти. Но тут кто-то склонился надо мной. Я смог разглядеть лишь грязное щуплое лицо старика. Я ничуть не удивился — тогда на войну отправляли всех от мала до велика. Даже мои родные — брат, которому едва исполнилось 16, и отец, уже 43 года как топчущий землю — были там, со мной. Оба погибли... Но сейчас не об этом. Думаю, понятно, что я тогда кивнул. Я и понять ничего не успел, а шею такая боль пронзила, что попадание стрелой пустяком показалось. Но через минуту боль стихла, кожу уже не так жгло, и рана со стрелой внутри уже перестала ныть. Я уж подумал: «Всё, отвоевался ты, Иван. Может, оно и к лучшему». Ан нет. Проснулся я ночью на прицерковном кладбище, а рядом со мной тот старик, только уже не в броне, а в каком-то странном плаще. В общем, мой шок понять было сложно. Я тогда ВООБЩЕ ничего не понимал. Я умер? Да вроде нет. Чувствую себя нормально, кладбище вот знакомое, церковь. А что со мной тогда? Да чёрт его знает. Вот мне и оставалось что только у того старика узнавать. Рассказал он мне и о себе, и о сородичах, и о тех, кто я теперь есть. Я прямо почувствовал, как у меня волосы от страха поседели. А старик лишь весело ножками болтал, сидя на хлипком надгробии. «Ты,— говорит,— здоровый, молодой. Не то что я». «Ну и сколь же тебе лет?»— спрашиваю, а он и рассмеялся. «Веков,— говорит,— веков». В общем, так до сих пор и не знаю я, сколько ему тогда было лет, но точно уверен, что ещё тогда, на кладбище, семьсот с лишним лет назад, ему было не меньше десяти веков. Можете себе такое представить?»
Элиза и Бонги молча смотрели на старого вампира и ждали, будет ли он продолжать. Но Филин лишь глубоко вздохнул и снова принялся переводить рукописи Учителя...