В избе натоплено до удушливой тяжести, пахнет давно немытым телом и травами, которые напоминают о давно закончившемся лете.
Марья сидит, щурится в свете свечи, которая слабо освещает её потрескавшиеся руки и, пожелтевшую, от времени книгу. Марье видно плохо, да и читает она с трудом, но она продолжает продираться через хитросплетение чёрных чёрточек, которые называются буквами.
Изба маленькая, в горнице с трудом могут два человека разминуться - печь занимает большую часть помещения, но уже остывает. Стены покрыты чёрной копотью - печь явно неправильно сложена, или топится как-то не так, но Марье совершенно не важно, что, когда-то, белая скатерть покрыта серым налётом пепла, а "красного угла" совершенно не видно. Ей, сейчас, вообще ничего не важно было, кроме этой книги, страницы которой рассыпаются от ветхости.
Маленькое оконце за спиной Марьи темно и, наверняка, вообще не способно пропускать свет снаружи.
Марья тяжело дышит, и откидывает со лба грязные сосульки волос - поднимает взгляд, скользит по темной форме печи напротив - она ничего не видит, полностью погружённая в свои мысли.
Сложно сказать, сколько её лет.
Её лицо расчерчено полосами грязи, столь же грязная копна волос уродливым клубком висит на голове, а безмерная облезлая шуба скрывает её фигуру от горла до пола.
Освободившись, на несколько минут, от книги, давая отдых глазам, она думает о том, что совершенно не хочет её читать. У неё болит шея от того, что она сидит сгорбившись, у нее болят глаза из-за того, что приходится напрягать зрение, она чувствует голод и усталость.
Марья скользит взглядом по избе и не узнаёт её - как она попала сюда?
Память так же состоит из маленьких, чёрных чёрточек, но они начинают светлеть и перестают толпится в мыслях и заслонять от её внутреннего взора воспоминания.
Марья вспоминает, от чего ей кажется таким знакомым этот чудесный запах трав.
Она тогда гуляла на лугу, после изнуряющего рабочего дня в поле, было приятно пройтись по свежей, зелёной траве босиком. Стрекотали сверчки, солнце медленно клонилось к закату, а Марья собирала цветы и мурлыкала себе под нос незамысловатую мелодию без слов.
Среди жёлто-зелёной травы, то там, то здесь, выглядывали яркие синие цветочки, которые сразу же привлекали к себе взгляд, вот за ними девушка и охотилась, думая о том, как порадует сестёр простой красотой. Сестры были ещё слишком маленькими, что бы работать в поле, и оставались в избе, что бы помогать матери по хозяйству.
Путь из цветов ведёт прямо к тёмной стене леса. Марья смутно помнит, что раньше, там тоже стояла изба, только охотничья, или остатки какой-то деревни, но, сейчас, она даже не думает об этом, ей важны цветы.
Собрав столько, что в руках они уже не помещаются, она замирает и хмурится - вокруг непривычно темно, и шелковистая трава сменилась подстилкой из перегнивших листьев корней, о которые легко споткнуться.
Она недоуменно оглядывается, пугаясь неожиданной смены обстановки - сверху мелко, словно сахарная пудра, сыпет снег, и Марья роняет цветы. Откуда в середине лета снег?!
Постепенно снег превратился в огромные хлопья, которые медленно падали с неба, укрывая землю и деревья пушистым одеялом, и снежинки больно жалили её голую кожу. Марья бросилась бежать, а в груди трепетала паника, словно пойманная, в силки, птица. Ноги быстро окоченели, но она продолжала бежать, в тщетной попытке выбраться из леса. Снега становилось всё больше, сознание Марьи мутилось, и, вскоре, совсем затерялось среди стволов тёмных деревьев.
Очнулась она уже в избе, в которой было натоплено и тепло. Ноги покалывало, а сидела Марья на грубо сколоченной лавке, перед таким же столом, застелённым, некогда, белой, нарядной скатертью. Рядом лежала шуба и Марья, особо не думая, натянула её на себя, зябко кутаясь и пытаясь рассмотреть помещение. От запаха, стоявшего в избе хотелось распахнуть все двери и окна, но, почему-то, встать не смогла - ноги пронзило острой болью и Марья с ужасом подумала о том, что скорее всего она их обморозила.
Скатерть была заляпана непонятными пятнами, а рядом со свечой, которая была воткнута в треснувшую плошку, лежала книга в потрёпанной обложке, без всяких названий или изображений.
Марья подумала о том, что всё равно придётся ждать местного хозяина и открыла книгу.
После этого, в её сознании поселились только черточки, точки, запятые, которые плясали в дрожащем пламени свечи, складывались, с трудом, в буквы, а, после, и в слова.
Марья с трудом шептала, до боли в глазах вглядываясь в палочки:
- И... придёт... мор... уничтожит... посевы... и... скотина...
Ужасные слова эхом откликались в тёмной, вонючей хате и, вскоре, Марья, перестала проговаривать прочитанное - тогда слова эхом колокола отзываются в её голове.
Взгляд Марьи снова скользит к книге - она не хочет, но палочки и чёрточки букв неизвестного ей языка, манят и приковывают к себе. Ног она не чувствует, и, постепенно, теряет ощущения окружающего, а ещё она знает, что под столом что-то лежит. Когда она ещё могла оторвать взгляд от книги, она видела там нечто белёсое, но не успела обдумать, что это могло быть. Словно, ей кто-то ободряюще улыбался снизу, призывал продолжать читать, пока она не превратиться в пропахшую вонью и травами куклу.
В пламени свечи буквы словно кусаются и скачут, и Марья снова погружается в чтение:
- Придут... беловолосые... сожгут... тварь... в обличье... человеческом... проползёт по... стране... побьёт, сотрёт, перевернёт...
А вокруг чёрной избы белой периной лежит снег, резко обрисовывая её косые и уродливые очертания. Деревья нависают над домом, жадно тянут к нему свои окоченевшие, скрюченные пальцы. Птиц здесь нет, как и зверья.
Марья продолжает читать, захлёбываясь картинами будущего.
Вокруг царит белое, мёртвое, безмолвие.
