А судьба — имя этого моря-океана, бесконечного и прекрасного.
— Алессандро Барикко
Подъём на холм дался старику нелегко. Он кряхтел и ворчал, пробовал тростью заросшую густой травой землю, но принять помощь своей молодой спутницы напрочь отказывался.
— Хватит уже! — отмахнулся он наконец. — Не такой уж я дряхлый.
— А всё же… — не отставала девушка.
— Не-ет, Анила, дождик ты мой весенний, даже и не думай. Я и так стесняюсь, а своей помощью ты и вовсе грозишь подорвать остатки моего самолюбия, — он мягко улыбнулся. — Может, я и стар, но ещё не полная развалина.
Девушка лишь пожала плечами на этот безобидный выпад — спорить было бессмысленно. Так в молчании они преодолевали последние несколько метров, пока не оказались на верхушке холма, откуда им открылся вид на безлюдный, покрытый вулканической галькой берег и уходящий к горизонту бушующий океан. Место здесь было уединённое, волнующее — те редкие туристы, что посещали остров не в сезон, сюда не совались, предпочитая более традиционные пляжи: в бухте Анакена, с её редкими пальмами, или полный розоватого песка Овахе.
— Только посмотри! — воскликнул старик. — Как это прекрасно! Тихий океан, мой верный друг…
Он скинул ботинки, нагнулся и стал стягивать носки, стоя на одной ноге, но всё время терял равновесие, и девушке пришлось его поддержать.
— Уф, всё-таки развалина…
А потом его ступни коснулись прохладной гальки, и на испещрённом морщинами бородатом лице отразилось блаженство. Старик весь разом преобразился: вытянулся, расправил плечи. Он крепко сжал кулаки и, вдохнув полной грудью холодный океанический воздух, спросил:
— Чувствуешь, милая? Вот оно — олицетворение жизни и свободы! Окончание долгого пути, итог всего. Иначе я себе это и не представлял.
— Чувствую.
Девушка отрешённо посмотрела на океан, на пенистые волны и торчащие из иссиня-чёрной воды базальтовые скалы. Перевела взгляд на тяжёлые тучи вдали, и у неё засосало под ложечкой.
— Вслушайся же! — велел старик. — Слышишь? Мой друг приветствует нас. Он ждал все эти годы, звал меня! Помнишь те чудесные строки у Барикко? Как же там было?.. Море-океан — это не что иное, как постоянный зов. Зов, который не смолкает ни на миг, но полностью заполняет тебя. Он повсюду, этот зов. И моря-океаны всегда будут звать тебя, — даже те, которых ты никогда не видел и никогда не увидишь. Потому что моря-океаны вечны, и их неустанный зов человек обречён слышать везде. И во всяком раю, и во всяком аду. Не важно как. Не важно где… Всё ж насколько верно подмечено, да?
— Да, — вздохнула девушка.
Вся эта романтика нисколько её не затронула, — мысли её были о другом. С того самого момента, как она шагнула с трапа самолёта в местном аэропорту Матавери, как в лицо ей дохнуло холодом близкой Антарктики, как она увидала первого из моаи — этих древних истуканов, вырубленных из туфа вулкана Рано-Рараку и будто оккупировавших весь остров, — с тех самых пор тревожило её лишь одно. Неотвратимое. То, ради чего она здесь оказалась.
— И вот я наконец-то ответил на этот зов и пришёл, — меж тем продолжал старик. — Вернулся, а мой своенравный друг — только погляди! Он теперь удивляется, что это за рухлядь притащилась к нему на встречу. Ха-ха! Но ведь это всё тот же я! Ха-ха! Всё тот же я, кто в детстве носился по берегу и гонял чаек, кто вглядывался в неведомые дали и верил, что однажды… однажды… — Он не договорил, усмехнулся: — Не-ет, море-океан никогда не меняется. Нет-нет-нет. Зато я вот постарел…
Отшвырнув трость, он неспешно побрёл вдоль берега, а шквалистый августовский ветер трепал его седые, но не утратившие былой густоты волосы. И вдруг старик сорвался с места и побежал. Он раскинул руки и весело о чём-то кричал, а девушка наблюдала за этой его выходкой, и в её глазах стояли слёзы. «Мальчишка, — думала она, шмыгая носом, — в душе он всего-навсего мальчишка, восторженный перед величием этого моря-океана».
И в памяти её, будто из чёрных океанских пучин, всплывали образы давно минувшего — трущобы Дели, в которых она росла сиротой, и заполненные людьми берега реки Джамны, и пугающие своей отчужденностью садху с волосами, покрытыми пеплом и сушёным навозом, и дым марихуаны на Махашиваратри, и испепеляющая майская жара с июньскими муссонами за ней, и грязные отощавшие коровы. Прошлое. Жизнь тогда разделилась на «до» и «после», разительно изменилась, когда она встретила этого странного европейца. «Смотри, — обратился он к своему спутнику, — у неё глаза, как у той афганской девчушки с фотографий Стива МакКарри. Помнишь? Взгляд, чарующий своей глубиной. Взгляд, будто бездна морская». Юной Аниле это ни о чём не сказало — она понятия не имела, что не так у неё с глазами. И даже позже, когда этот человек взял её к себе, назвал дочерью, обучил всему, что знал сам, а ещё показал целый мир, лежащий за пределами индийских трущоб, даже тогда она не обнаружила какого-то сходства между собой и той девочкой с фотографии. Но вот слова, которые он сказал про её взгляд, надолго запали в душу.
Старик, явно запыхавшись, уселся на прохладную гальку. Вытянув ноги и опершись на руки, уставился куда-то вдаль.
Девушка подошла и присела рядом.
— Всё ж рапануйцы замечательный народ, — тяжело дыша, пробормотал старик.
— Ты всех островитян считаешь замечательными.
— И правда, считаю. Ведь им выпала великая честь — родиться на клочке суши, со всех сторон окружённом водой. И какой водой! Это живое существо, моя милая, оно мыслит, чувствует. Возможно… возможно даже, что море-океан и есть сам Господь Бог? — старик поскрёб пальцами щёку. — Знаешь, я частенько размышлял об этом. Вода, жизнь… Слишком значимый символ, чтоб так просто от него отмахиваться. А ещё, так или иначе, все мы однажды приходим к богу, верно? И для каждого этот бог свой. Вероятно, что-то из детства — обычное, родное. Однажды я сбежал с того туманного острова, где родился. Мне хотелось увидеть мир, исходить все тропы, постичь непостижимое. А в результате я возвратился к тому, с чего начал. И отныне важно лишь то, что мой друг рад меня видеть, — посмотри, шторм стихает. Океан успокаивается. Он знает, зачем я пришёл.
Девушка глянула на вздымающиеся валы, поджала губы. Старик повернулся к ней, заметил её выражение лица и нахмурился.
— Ну-ну, — пожурил он её, ласково приобняв за плечи. — Ты ведь догадывалась, что так оно всё и будет. Любая дорога рано или поздно заканчивается. У всего есть итог, тем более у человеческой жизни. Какой тогда смысл грустить?
— Нету смысла, — она попыталась изобразить улыбку, получилось не очень. — Но и смириться с этим тоже нелегко.
— Понимаю, — кивнул старик.
Склонившись, он вдохнул аромат её волос. В этом не было никакого сексуального подтекста — лишь невысказанная признательность, выражение родства одного одиночки другому. Незначительные на первый взгляд мелочи, из которых и состоит суть человеческих взаимоотношений. И всё же старик ощутил, как отозвалось во всём теле воспоминание о тех днях, когда он был моложе и уверенней. Тогда столько всего предстояло сделать — столько миль пройти, столько стран посетить. Дорогами восточных ветров — таинственными улочками Алжира, Триполи, Каира, под песни муэдзинов, наслаждаясь запахом пряностей, а дальше берегами реки Иордан, по которым ступал сам Моисей, в пугающе древний Дамаск и ещё дальше, много-много дальше. Индия, где он отыскал свой прекрасный цветок, свой попутный ветер; Непал, где юная Анила наконец перестала дичиться и впервые заговорила, а сам он осознал, насколько важно иметь в жизни человека, с которым ты можешь разделить свой путь. После были Бутан и словно зависший в небесах Такцанг-лакханг, столь поразивший Анилу; Бирма и тревожащие своим запустением храмы Пагана; Лаос, полный нехоженых троп и странных людей. Незнакомая культура, бесчисленные беседы и фотографии. Так они добрались и до Японии — минуя шумные мегаполисы, блуждая в окутанных дымкой холмах. Холмах, словно пронизанных строчками из Сайгё.
«Кто скажет, отчего?
Но по неведомой причине
Осеннею порой
Невольно каждый затомится
Какой-то странною печалью…»
Годы скитаний, годы попыток запечатлеть на плёнку собственные переживания. Залитые светом софитов кинофестивали, отзывы кинокритиков… важным оказалось лишь то, как видела всё Анила. Настоящее открытие — пугающее, а вместе с тем и будоражащее. Время, когда Анила стала не только спутницей — она превратилась в музу.
И вот каков итог: в голове — разрозненные картины бурно прожитой жизни, рядом — погрустневшая Анила, а перед глазами — верный спутник всего его творчества, тот, с кого всё началось и на ком всё закончится, — объект поклонения, логичное завершение пути — море-океан.
Море-океан…
— Увы, другого выхода нет, — сказал старик.
— Есть! — не сдержавшись, крикнула девушка. — Эта болезнь… разве она… разве… — И притихла. Осознала всю тщетность своих попыток. Где-то в глубине души признала, что старик прав: другого выхода нет, и то, что должно случиться, обязательно случится. Так уж устроен мир.
Старик помолчал немного и задумчиво произнёс:
— Знаешь, там, в той туманной дали, за волнами и даже за самой линией горизонта — да-да! — где-то там сокрыт так называемый Континент Му — утраченная Пацифида. И вроде бы как именно её искал Якоб Роггевен, когда невзначай обнаружил Рапа-Нуи. Пацифида. Вот где мы с тобой ещё не бывали, верно? — Он подмигнул. — Я слышал, что там, где заканчивается океан, как раз начинаются её берега. Далеко-далеко…
Девушка ничего не ответила. Прижавшись к старику, она слушала его голос, таинственно сливавшийся с шумом прибоя. Слушала так же, как слушала многие годы до этого, — зачарованно, внимательно. Этот голос рисовал картины в воображении, приоткрывал завесу великих тайн…
— А ведь мне всегда было интересно, куда устремляются киты и дельфины, — продолжал старик, поглаживая её по волосам, — о чём они поют и вздыхают, что видели и о чём грезят… Помнишь, как я пытался представить это, показать в одном из своих фильмов? После аравийских пустынь и тибетских гор, после вьетнамских джунглей — куда мы отправились? В Японию? Кажется, там это и случилось. Там меня впервые потянуло домой, обратно к большой воде. Я вдруг понял, что хочу знать, что же скрывается в этой метафизической дали. И вот я здесь. И вот передо мной эта даль — столь восхитительная и манящая, что даже древние моаи не решились смотреть на неё, отвратив свой взор вглубь острова. Почему? Может, они не желали бередить старых ран? Они помнили те удивительные края, откуда пришли, и тосковали по ним, но выбор был сделан, и обратно повернуть оказалось уже нельзя. И теперь, оцепеневшие, они равнодушно взирают на остров, но мысли их далеко-далеко…
Девушке не хотелось думать о каменных истуканах. Они казались ей столь же безучастными ко всему, как и большинство индуистских богов — что в скульптуре, что на бумаге. Один лишь Ганеша выделялся среди них — добряк, настолько захваченный написанием «Махабхараты», что даже использовал собственный бивень вместо сломанного пера. Увлечённое божество.
— Вот и я так, милая моя, весенний ты мой дождик, вот и я так… — бормотал старик. — Всю жизнь скитался по миру, искал чего-то. А оказалось, что мечты мои стелются по водной глади, уносятся к горизонту и дальше, много-много дальше…
Тогда девушка не выдержала. Она повернулась и обняла старика, зашептала ему в самое ухо:
— Я понимаю, мой хороший, всё понимаю. И — да, я знала, что так оно всё и будет, просто… просто мне нужно время, чтоб свыкнуться. Совсем чуть-чуть времени! Ведь всё так быстро, так… Да, я откладывала этот момент, старалась не думать о нём, хотя всегда знала… Знала, что рано или поздно ты захочешь преодолеть эти тысячи километров, высадиться на этом острове, чтобы… чтобы… Боже! Нет, такие, как ты, не заканчивают свои дни на больничной койке. Иная у вас судьба! Иная!
Он отстранился, с улыбкой заглянул ей в глаза.
— Я верил, что ты поймёшь.
Она кивнула в ответ и вдруг, ни с того ни сего, поцеловала долгим страстным поцелуем. То был поцелуй уже не дочери, но любящей женщины. Женщины, которая увидела, что перед ней мужчина всей её жизни. Которая наконец обрела своего бога.
— Анила на санскрите значит «ветер», — прошептал старик, когда она уткнулась лицом ему в грудь. — Мой попутный ветерок. Маленькая моя девочка.
— Знаешь, — сдавленно проговорила она, — мне кажется, будь у них такая возможность, они бы поступили как ты. Кусто, Барикко, Скаллеруд… — все твои кумиры, вдохновители… Если бы они могли, тоже отправились бы по этой дороге — туда, где заканчивается океан… В далёкие дали, к неведомым берегам…
— Быть может, и отправятся. Или уже это сделали. Буквально или не буквально, но всё же. Для каждого это свой путь. Новеченто ведь так и остался на корабле. Он не сошёл на берег даже когда узнал о взрывчатке. А обитатели таверны «Альмайер»? Эти удивительные люди, искавшие начало и конец океана, его глаза… Подумать только — глаза моря-океана! Да и Забвенная дорога Мортена Скаллеруда… ведь мы видели её саму, но не то место, куда она уводит, верно?
— Угу…
Старик поднялся и стал стягивать с себя рубашку, затем брюки, пока из одежды на нём не остались одни лишь плавки.
«Мальчишка, — подумала девушка, — ну разве это честно, что мальчишки стареют? Нет, совсем не честно! Человек должен оставаться в том возрасте, в котором ощущает себя его душа».
— Так что, моё лесное озеро, составишь компанию? — бодро поинтересовался старик, глядя на тёмную воду. — В это время года довольно прохладно, но… думаю, мы справимся.
— Конечно, — отозвалась девушка. — Я ведь с тобой хоть на край света, помнишь?
— Ну-у, край света не здесь, — усмехнулся он. — Чуточку дальше. Мы же там бывали.
— Бывали…
Минуту спустя они уже шли к океану. Вода оказалась холодной, но не ледяной, как боялась девушка. Набрав полную грудь воздуха, старик бросился в накатившую волну. И всю его немощь будто рукой сняло. Островитянин, потомок легендарных моряков и неисправимый путешественник — в воде он чувствовал себя гораздо естественней, чем на суше. А может, дело было вовсе не в этом? Может, такой приток сил объяснялся совсем иными причинами? Кто знает.
Вынырнув, старик интенсивно заработал руками и ногами, преодолевая своенравное течение, отчаянно старавшееся вышвырнуть его обратно на берег.
— Анила, ты идёшь? — крикнул он. — Ещё не время играть «Марш глухого»! Альфонс Алле не в обиде…
И тогда она нырнула следом. В первый миг от холода сдавило грудь, но девушка была опытным пловцом и знала, что при правильном темпе и дыхании это скоро пройдёт. Очень быстро она догнала старика, и они поплыли рядом, постепенно удаляясь от берега.
— Ну, всё, — через некоторое время произнес старик. — Думаю, где-то здесь и начинается мой путь. — Он посмотрел на неё, улыбнулся. — Взгляд, будто пучина морская… Может, твои глаза и есть глаза моря-океана? Или же… тот самый край, где океан сливается с душой, где они неотделимы?
Он тяжело дышал, и было видно, что сил у него осталось всего ничего. От этого у девушки ёкнуло сердце, болезненно защипало в глазах.
— Теперь я понял, Анила, — выговорил старик, — ты — то сокровище, что я так упорно искал. Мой друг… мой попутный ветер… моя путеводная звезда… Но сейчас, увы, я должен… попрощаться. В это путешествие я отправлюсь один. А ты… возвращайся. Возвращайся же!
Девушка ничего не ответила, подплыла и крепко прижалась к нему, в последний раз ощутив его пусть и источенное болезнью, но по-прежнему родное тело. Она нежно коснулась губами его губ, заглянула в глаза, а после стремительно направилась к берегу. И до тех пор, пока не почувствовала под ногами твёрдую землю, так ни разу и не обернулась…
Дрожа от холода и усталости, она прошла несколько метров, рухнула на песок, шмыгнула носом и лишь тогда посмотрела на океан. Старика она не увидела — только взмывающие к небу и опадающие в бездну тёмные валы. Мало-помалу надвигалась гроза, даже раскатисто громыхнуло вдали… А в Анга-Роа — единственном городке этого острова, — в аэропорту её уже дожидался арендованный самолёт. Пять часов лёту до Сантьяго, и дальше — на родину, где бы та ни была. Дальше — в пустой дом, наполненный картинами, фильмами, воспоминаниями. Дальше — к жизни, в которой ей предстоят годы и годы…
Ей не хотелось думать об этом.
Она подняла с земли сарафан и накинула его прямо на мокрое тело. С грустной улыбкой глянула на линию горизонта, прошептала:
— Доброго тебе пути, папа. Надеюсь, твоя заповедная земля действительно начинается там, где заканчивается этот океан. И я надеюсь, что ты будешь меня ждать…
Редактор Анастасия Ворожейкина
Стихи Сайгё в переводе В.Н. Марковой
Об авторе
Евгений Долматович. Родился в 1986 году в городе Ярославле. Публиковался в журналах Homo Legens, «Урал», «Север», «Уральский следопыт», «Опустошитель», «Крещатик», «Новый берег», «Нева» и пр. Также есть публикации в сборниках «Очертания», «Аэлита / 010», «Своими именами назовутся», «Город счастья». В 2017 году стал членом Союза российских писателей.
Другая современная литература: chtivo.spb.ru