Папин кофейник
Любовь к кофе началась в раннем детстве. Каждое утро родители, совершая неторопливый ритуал отрешенно-сосредоточенного приготовления с включенной туда паузой мечтательного предвкушения и медленно расползающимся по квартире магнетическим ароматом Бразилии, принимали божественный напиток с нескрываемым удовольствием, а мне говорили, детям нельзя.
Папа варил в металлическом кофейнике с тяжелым дном - сперва раскалял, потом клал четыре ложки молотого с горкой, заливал холодной водой и постепенно, раз за разом доводил до кипения. Минуты две давал отстояться и пил из стакана с подстаканником с рафинадным кубиком вприкуску.
Иногда мне давали кусочек сахара, смоченный в кофе, а я мечтал поскорее вырасти, чтобы пить по взрослому, ибо кроме вожделенного вкуса, признание права на полновесное участие в кофейном ритуале означало утрату противного статуса "маленького ребенка" и, соответственно, обретение другого - подобающего моим стремлениям и подразумевающего как минимум уважительность, а лучше, полную равность.
Растворимый считался деликатесом, ибо достать его можно только по блату. Но еще тогда, когда его обретение являлось всенародно признанным геройством, а в ряду подарков и презентов банка "Pele" занимала особо почетное место, папа выдвинул неопровержимую лемму: "Растворимый - суть напиток, предназначенный для случаев исключенного настоящего."
На исходе семидесятых в городе появились прибалтийские аппараты эспрессо - дымящее паром чудо техники высокого давления. Чуть позже в моду вошел кофе на песке, который предлагалось пить со стаканом холодной воды - ровно как в фильме "Семнадцать мгновений весны".
Перед перестройкой исчезло все, но вскоре, вместе с реформами и спиртом Royal страну буквально захлестнул бурный поток растворимого. Даже уральские мужики, которые сроду не держали пиво за алкоголь, а бутерброды за еду, после вкусных пельменей под водочку просили чашку "настоящего", читай, растворимого кофе.
В начале хахаразного века расплодились всевозможные кофейни, прилавки и домашние кофемашины, а количество сортов превысило предел всякого разумения.
Будучи зарубежом где можно и нельзя требовал эспрессо, но по-настоящему хороший удалось отведать в рабочей забегаловке на дальней окраине Рима, бумажный стаканчик из вокзального буфета в Будапеште и уже в десятом году наткнулся на изумительный букет в центре Екатеринбурга. Причем самым лучшим оказался Свердловский.
Оставаясь верным традициям семьи пошел подальше отца - приобрел волшебную итальянскую кофемашину, которая даже мелет сама, но самым вкусным остается тот, который пил украдкой из папиного стакана - маленький глоток пока отец не видит. Но какой!