- Ты просто стал стар, Каа!
- Конечно. О том и речь. Но не только. Дело в философии жизни. Когда я был молод, я все равно не был бандерлогом. Мне не хотелось прыгать и орать, чтобы привлечь к себе внимание. Мне не хотелось занять в стае главенствующее положение и гнобить всех остальных, чтобы слушались и прислуживали. Ну, или просто толкать локтями и огрызаться, чтобы залезть повыше, где самые вкусные фрукты, и где ветки достаточно тонки и многих не выдержат. А пока ты лезешь, ты даже ненароком, не заметив, столкнешь кого-то вниз. Потому что у него хватка слабее. Более того, я ловлю себя на том, что говорю о том, чего не знаю. Чего не знаю изнутри, я имею в виду. Я никогда не жил в стае. Могу ее представить только со стороны, хотя наблюдал я за ними много. В юности, чтобы выбрать момент и поесть, ближе к старости — не только. Я всегда был один. Кроме периодов спаривания, конечно. Общение — это лишний элемент в жизни.
- Но мы же общаемся с тобой, Каа! Неужели ты скажешь, что общение со мной — это лишний элемент в твоей жизни?
- Нет. Мы особи разных классов. Это другое. Я и с Багирой и с Балу тоже общался редко. Еще реже с волчьей стаей. Но ты человек. Ты не можешь общаться по-другому, чем речью. Ты интересен, почти так же, как я. Ты можешь думать. С ними встречаешься либо случайно, либо когда решаешь практические вопросы. А с тобой можно вместе думать. Лежать на солнышке и думать целый день. И я понимаю, что ты не спишь и не перевариваешь пищу, и не наблюдаешь за происходящим, а думаешь. А потом мы с тобой перекинемся парой слов по результату наших дум. ...Так вот, бандерлоги... Я мог целый день лежать на солнце и неделю, и больше, но сколько бы их ни было, и сколько бы они ни отращивали мускулы, я знал, что, когда я захочу, мне будет достаточно одного молниеносного удара, одного мощного энергоизлучения, чтобы они под наркозом превратились в манипулируемую массу, и я мог выбрать нужных особей для еды. Больше они ни для чего мне нужны не были. А, да, я за ними наблюдал. Эти наблюдения тоже навели меня на кое-какие мысли.
Раньше бандерлогов было меньше. А сейчас они вытесняют всех остальных. Такое создается впечатление, что скоро все другие либо погибнут, либо поменяют место обитания. Так как бандерлоги всеядны, они пожирают все. Так как их стало много, они думают, что все джунгли — это территория их стаи, и становятся все увереннее. Они даже провозглашают свои правила жизни другим. Если хочешь выжить, живи по их законам. Но питон не может быть бандерлогом. Это природа. Когда питон молод, он сильнее их всех. Но когда питон стареет... Дело ведь не только в физических силах. Которые уменьшаются, это правда. Дело в философии. Я не могу жить в стае. Я должен этой стаей питаться. И если они теперь повсюду, мне иногда трудно найти даже место для уединения. Возникает вопрос — есть ли место для меня теперь? Стоит ли терпеть навязываемый мне образ жизни? Толпа. Гонка за жратвой, опустошающая джунгли. Мне почти уже невозможно сконцентрировать энергию для гипноза, так как я сомневаюсь, а сомнения — враг силы. Да что там — сомнения. … Это уже скепсис. А скепсис — это бессилие.
- Каа, но это ведь всего одна неудачная охота! Помнишь, Акелла промахнулся, но мы ведь отстояли его!
- Сейчас другое время. Я как раз об этом. Волчья стая все больше прислушивается к идеологии бандерлогов. Тем более, что и те и другие живут по законам стаи. Я питон, а не волк. Я не буду искать защиты и помощи. Я живу один. Я охочусь в одиночку. И, как это ни печально, мой мальчик, в следующий раз, когда я выйду на охоту, я могу с нее не вернуться. И они не убегут, они набросятся на меня, промахнувшегося и слабого, и сожрут меня. Тот, кто слабее, - добыча. Это закон джунглей. Я его знаю. Просто, печально сознавать, что я уже у черты, и возможно, нам уже не придется думать вместе.
- Каа! Давай охотиться вместе!
- Нет, мой мальчик. Питон, не способный добыть бандерлога в одиночку, действительно превращается в земляного червяка. Говорят, у людей старые особи живут на попечении стаи. Тогда в старости ты пожалеешь, что жил не среди людей.
- Да уж лучше прыгнуть с Большой скалы!
- Я рад, что ты меня понимаешь.
- О, Каа! Я хотел сказать...
- Ты сказал, что хотел.
...Питон не может запасать пищу. Я всегда должен охотиться. Мне надо чувствовать биение мускул животного в своих объятиях. Я нападаю на живых. Я могу питаться очень редко. Если зверь крупный, я долго перевариваю. Я могу голодать. Долго. Но питон не делает запасов. В отличие от бандерлогов, прячущих излишки или остатки пищи, которые они не могут сожрать сразу. Они убивают впрок. Они собирают фрукты впрок. Отбирают друг у друга, чтобы запасти, потому что сыты на тот момент. Они даже гадят на отобранную еду, если у них нет времени ее спрятать, чтобы только она не досталась другим. Иногда они забывают, где зарыли свои запасы. Частенько запасы тухнут, гниют, или их крадут. Иногда бандерлог подыхает, не успев воспользоваться запасенным. Но иногда они находят то, что зарыли, и едят эту полугниль. За этим противно наблюдать, но ничего не поделаешь — это их инстинкт. У них вообще много смешных повадок. Смешных и жалких. Как ты знаешь, мы меняем кожу. Это происходит естественно, так нас наградила природа, и каждый раз моя новая кожа немыслимо красива, и ведь я даже сам не знаю, каким я буду. Но уж точно это будет что-то новое и прекрасное. Ты бы видел, с какой завистью подглядывают за мной бандерлоги! Им-то ведь с их неизменной бурой шерстью и красными задами не дано обновляться. И согласись, они уродливы. Так вот, насмотревшись на меня, они кидаются срывать цветочки и прутики и втыкать себе во всклокоченный мех, в жалкой попытке обрести красоту и самобытность. Бывают периоды, когда вся стая ходит в этом мусоре. И ты знаешь, Маугли, самое поразительное - они искренне считают, что стали красивыми. Иногда они крадут мою старую кожу и наматывают ее себе на тело или на голову. Представляешь картину? Бандерлог в питоньей коже. Я, кстати, их нередко подкарауливал около нее, чтобы пообедать.
Подражание – это тоже их инстинкт. Они все подражают лидеру, какую бы глупость он ни делал. Если он вскочит и начнет лупить себя по заду, они все тут же вскакивают и повторяют. Лидер собирает вокруг себя гарем из самок, и каждый паршивый замухрышка бандерлог считает себя несчастным, если у него нет гарема, и лезет из кожи, чтобы хоть тайком, но спариться с чужими самками, которых ему не дано отобрать в свой гарем.
Трудность в том, что они слабы и не могут жить поодиночке. Они должны держаться вместе, чтобы выжить. Частенько, вымотавшись от тесноты и скученности, от отсутствия личного пространства и вечной своей суеты, они под вечер сидят апатично и бросают исподтишка друг на друга тяжелые, с оттенком ненависти взгляды. Они смертельно надоели друг другу, но им друг от друга не избавиться.
Хорошо родится сильным.
…Они не умеют терпеть голод. В тяжелые годы они совсем безумеют. Как раз в период засухи и неурожая они в панике и делают больше всего нычек, которые потом чаще всего сгнивают, так как сделаны поспешно и не по уму.
- Печально, Каа, но волки тоже не умеют терпеть голод. Они выносливее бандерлогов, конечно, но с тобой их не сравнить.
- Да… Волк редко живет один... Те, кто не умеет терпеть голод, жмутся друг к другу. Стаей охотится легче. Но, бывает, слабых членов стаи не допускают до еды, если она скудна, и они дохнут… Так что, стая – не гарантия…
- Правда, Каа… Слабым быть плохо… Волки воют на луну в тоске и одиночестве. Это их зов крови. Когда Луна и страшно и жутко в джунглях, они взывают к великому неведомому, чего они не могут понять, но что они чувствуют, чего боятся, чья мощь может быть для них сокрушительна.
- Я полагаю, на Луне, возможно, обитает змей. Пусть другой, пусть даже сильнее меня, но не превосходящий по достоинству. И ни выть на него, ни копировать его я не собираюсь.
И вот наступила последняя охота питона Каа. Он даже и не пытался гипнотизировать стаю, уж слишком их было много, слишком плотной и нескончаемой толпой шли они. Он просто метнулся, выбрав особь, которая ему показалась подходящей. Но бандерлоги с визгом кинулись врассыпную, и Каа промахнулся. А может, ему не хватило силы броска. И бандерлоги не убежали, потому что некуда было, задние подпирали передних, и они с тем же визгом накинулись на питона Каа и загрызли его. Навалились сверху копошащейся массой и стали его жрать. Они его не доели, и устремились дальше по тропе, которая когда-то давно была сокровенным местом, не доступным для них. Обглоданное тело Каа отбросили с тропы. Те, кто был впереди и видел, как жрали питона Каа, считали своим долгом подбежать и откусить свой кусок, но те, кто сзади, уже этого не делали, потому что не видели его обглоданного тела на обочине и мчались мимо.