Это первое, что приходит в голову. Споришь сама с собой: причем тут «за что?», эта болезнь приходит к кому захочет. Хочет — к детям, хочет — к животным. Все равно в первое время начинаешь копаться в своем прошлом: вроде, никому подлостей не делала, смерти никому не желала. Ну, выпивала по молодости в компании, даже покуривала, но когда это было? Да и какое отношение РШМ имеет к студенческой вечеринке, которая отгремела 20 лет назад? Главное, подсмеиваешься над чужими мыслями о том, что «рак — наказание за грехи наши », а сама думаешь о том же.
«Например, мэр наш, который от онкологии умер. Он же людей гнобил, земли распродавал, разрешение на точечную застройку выдавал, сирот без квартир оставлял, пандусы для инвалидов не устанавливал, дороги не ремонтировал. А я? Господи, у меня ж такие мелкие грешки, что тьфу на них, и забыть! Ну, конфеты в детстве съела, на праздник приготовленные, в институте пару раз „шпорами“ пользовалась... Да, от мужа первого ушла, так он же козел был, Господи! Патологический ревнивец, он и прибить меня мог, если б я не ушла вовремя... Видишь, Господи, сколько у меня переживаний и бед было в жизни, а теперь еще это», — вся эта ересь крутится в голове в первые ночи.
Я взяла с собой одну из дочкиных игрушек. Когда было совсем тошно, обнимала ее, представляла, что рядом похрапывает муж и посапывает дочь, и тогда засыпала. Позже я научилась спать почти без снов: гуляла до усталости после ужина, потом читала.
Может, болезнь мне дана, чтобы остановиться и о чем-то подумать? Быть добрее к мужу, почаще навещать родителей, быть терпеливей с маленькой дочкой, она ж еще совсем малышка. Так смешно топала сегодня по газону, протягивая ко мне маленькие ручки. Как же они там без меня? Муж говорит, что отпуск дали без разговоров, и они со всем справляются. Как он там «справляется», если мне порой вопить хотелось от усталости и нехватки времени? Господи, если я вылечусь и останусь жива, я больше никогда не буду кричать на ребенка, я больше не буду говорить с мамой о политике, ведь она так расстраивается… Приехали! Торговаться начала.
А если я все же умру? Родители пожилые, им уже мою дочь не вытянуть. У сестры свои дети, кредиты, ипотека и работа такая, что с утра до ночи попа в мыле. Муж не справится. Запьет ведь, ох, запьет! Неужели дочка моя в интернат попадет?! Господи, да что ж у меня в жизни все некультяписто, не как у людей? Стоп! Снова идиотские мысли, почему «не как у людей»? Вон они, люди, целых шесть этажей в этом, да два в соседнем корпусе. Сотни и сотни людей обоих полов и всех возрастов. А хоронить-то меня на что? Да и платья у меня порядочного нет, я все в брюках да в брюках. И трава на даче не кошена — надо мужу напомнить, и яблочный сезон в этом году, яблок нападает прорва. Господи, снова бред какой-то в голову лезет, можешь меня избавить от него, ты же всемогущий?
А вот нет! Не буду я пока умирать, у меня еще, как выяснилось, дел полно. Вот пройду все эти жуткие процедуры и стану как новенькая. Новенькая-старенькая, 40 лет на носу. Плохая цифра «4», недаром в Японии ее вообще вычеркнули из жизни. Переживу как-нибудь, говорят, шанс есть. Тем более, еще урожай яблок собирать, да и платья похоронного нет…