Когда я читал в феврале прошлого года «Обитель» Захара Прилепина, то хоть и был восхищен писательским мастерством автора и художественной мощью создаваемых им образов, но глубоко не согласный с самой философией этой книги втайне мечтал, чтобы кто-нибудь написал убедительный идейный противовес этому роману. Как оказалось, он был создан еще за 13 лет до выхода «Обители» в печать, и Прилепин не мог о нем не знать, и он подтвердил это на встрече с читателями в Воронеже осенью 2019 года, на которой я был. Эта книга – первый роман Дмитрия Быкова «Оправдание», пока наиболее сильный из всего мною у него прочитанного, начисто лишенный фривольного быковского юмора, цельный, как по концепции, так и по художественному исполнению.
Задача Быкова – препарировать глубинные причины ностальгии людей по советскому проекту, любовь к нему и очарование им даже после всего, что они о нем узнали. Автор пишет столь морально амбивалентную книгу, что даже тот же Прилепин до сих пор считает, что Быков – на стороне своего героя Рогова и полностью разделяет его опасные иллюзии. Однако, если Прилепин в «Обители» играет краплеными картами, сближая коммунизм и христианство на материале страдания, говоря о том, что страдание страны в репрессиях духовно очистило ее, Быков изо всех сил борется именно с этим моральным оправданием страдания, боли, муки, которое действительно имеет свои корни в христианстве, но многими неправильно понимается (в том числе и самим Быковым).
Во многих своих интервью, книгах и статьях Дмитрий Быков постоянно подчеркивает свое неприятие понимания страдания не только в христианстве, но и в русской культуре: для него это не просто мазохизм, а как показывает «Оправдание», целая, как не странно, ницшеанская философия о том, что именно сверхлюди, избранные могут пройти фильтр страдания, те самые тиски, «тесный путь», о котором говорит Евангелие, в нем они очищаются, закаляются, навсегда отделяются от мусора остального человечества. Принцип подобного отбора, по мысли Быкова, и руководил Сталиным, который хотел пропустить через мясорубку репрессий всю страну, чтобы найти среди ее граждан тех, с кем можно строить коммунизм и побеждать в войнах.
«Оправдание» построено так, что очень долго, почти до самого финала, невозможно отделить мыслительные построения героев романа от позиции автора: Быков будто очаровывает, околдовывает читателя страшной, сверхчеловеческой философией и лишь в финале разоблачает ее. Однако, христианство – это философия Голгофы, а не фильтра тотального страдания, это история замученного людьми Богочеловека, Который мог и не страдать, будь люди добрее и не воздающими злом за добро. Христианство отличается от ницшеанства тем, что рассматривает боль, испытания, муки не как этапы духовного роста от низших форм жизни к высшим, а как результат мучительного несовпадения доброго и злого, Христа и его учеников с враждебным и ненавидящим их миром.
Христианин мог бы не страдать, если бы мир был другим, испытания мучеников и самого Христа – это приговор миру, приговор, в котором нет никакого самоупоения и мазохизма, потому так чудовищны прилепинские оправдания террора – по сути те же грезы Рогова, героя романа Быкова. Да, коммунизм в своей основе – религия сверхлюдей, марксизм и классовая теория – всего лишь ширма, коммунизм хочет воспитать титанов, невосприимчивых к боли и муке, но для этого, что логично, их и всю страну надо закалить в горниле террора. Сам Христос говорит, что пришел принести не мир, но разделение – то самое разделение на добро и зло, на палачей и жертв, на христовых и антихристовых, что никак не могут понять ни Прилепин, ни Быков. Первый из подлости, второй из гуманизма.
Удивительно, но оба они сходятся в том, что коммунизм был закономерным детищем христианства, только первый от этого – в восторге, а второй – в ужасе. В коммунизме, в этой ницшеанской идее сверхотбора присутствует такая тонкая подмена изначальных христианских смыслов, что ни Быков, ни Прилепин ее не замечают, выстраивая все вокруг философии страдания как константы существования человека в мире, характерной и для коммунизма, и для христианства. По Быкову, как показывает его разоблачающий финал, оправдания страдания быть не может, оно бессмысленно само по себе, и в терроре нет никакой логики, а поиск ее рано или поздно завершается у ищущего реальной шизофренией (что мы можем видеть на примере Проханова).
Однако, христианин всегда понимает, что страдания могло бы и не быть, если бы мир был другим, если бы люди были другими: в раю, где нет ничего мирского, страдания нет, потому это не позитивная категория, а форма существования добра в мире тотального зла. Чем духовнее становится человек, тем более он страдает в мире, живущем по плотским законам, никогда Евангелие не говорило, что это норма. Мы, христиане, как ученики Христа, вынуждены страдать, ибо мир не принимает нас, как своих, как не принял и Его. Страдание идет нам на пользу лишь в том смысле, что усугубляет наш разрыв с миром, и этот разрыв проходит в сердце, ибо каждый из нас не только жертва мира, но и палач самому себе, ибо мы постоянно грешим, то есть возвращаемся в мир, от которого Он нас отделил.
Как бы не старался Прилепин представить лагерь на Соловках все той же Обителью, где выковывается человек, а коммунистическое строительство светлого будущего как христианское созидание рая, он совершает ту же ошибку, что и герой «Оправдания» Рогов, потому все больше увязает в ледяной трясине ницшеанства, все сильнее удаляясь от христианства. Также и быковская альтернатива (по крайней мере до Болотной) такому жесткому революционному мировоззрению в виде семейного уюта, тепла, простых радостей жизни душевна, а не духовна, и также не имеет к христианству отношения. Христианин призван стать всецело духовным существом, преодолеть даже душевное, связывающее его с миром, иначе он никогда не станет частью Царства Небесного, где нет ничего человеческого.
Однако, для этой цели не надо мучить других и самого себя, надо просто жить не по-мирски, стать альтруистом во всей тотальности этого понятия, как был им Христос, проблема в том, что в нас семена альтруизма перемешаны с плевелами эгоизма, а добро со злом пребывают в состоянии густой каши. Настоящее страдание наступает тогда, когда от тебя отворачиваются все, когда весь мир ополчается на тебя, как на врага, ибо видит в тебе Иного, Другого, ученика Христа. В этом смысле репрессии действительно были фильтром, но они отделяли не сверхлюдей от людского мусора: в маховик попадали лучшие и страдали оттого, что они – лучшие, это была не проверка на сверхчеловеческие качества, а попытка дьявольского в человеке уничтожить Божественное в человеке, загасить искру, стереть образ Божий (ровно тем же была и Вторая Мировая).
Конечно, же попытка оправдать это насилие, эту агрессию мирового зла на все лучшее в человеке можно объяснить лишь чудовищной духовной слепотой, перевернутостью базовых категориях мироздания в отдельно взятой голове. Не будем забывать, что зло также имеет духовную природу, пусть извращенную, но духовную, однако, противопоставить ей можно тоже только Дух, но не человеческий, а Божий, единственно устойчивый и неизменный, а не изменчивую человеческую душу с ее простыми земными радостями. И Дмитрий Быков очень хорошо понимает, как его альтернатива духовному злу, ницшеанскому антигуманизму слаба, но он, к сожалению, не знает, как иначе понять апорию страдания, кроме как ее отвергнуть. Террор не был бессмыслен, это была агрессия дьявола против всего лучшего в человеке, он стремился, если возможно, каждую жертву сделать палачом.
Однако, его надежды не реализовались (по крайней мере полностью), и пусть оправдывающая террор «Обитель» стала бестселлером, а о развенчивающем террородицею первом романе Быкова сейчас почти забыли, все же как бы не было изобретательно зло в самооправдании и очернении части своих жертв, которых оно ненавидит тем больше, что они так и не стали палачами, несмотря на все это палачи-революционеры в пыльных шлемах и коммунисты-людоеды в кожаных куртках ни тогда, ни сейчас, ни в будущем не смогли и не смогут стереть образ Божий в человеке, ибо за ними стоят всего лишь падшие духи, а за плечами их жертв – Творец и Вседержитель этого мира Сам много потерпевший Христос. И мне думается, что, как Дмитрий Быков, так и Захар Прилепин в глубине души это понимают.