Никто не скажет правду о цензуре, никто не знает правды, цензура – самоцензура.
«Правда редко бывает чистой и никогда не бывает простой», говаривал Уайльд. Как в доме повешенного не принято говорить о веревке, так и в разного рода тусовках не принято говорить о...
Несколько лет я работал в одной московской газете – и то, что существует круг тем, оборотов и персон, о которых не только писать, но и упоминать не стоит, знает каждый.
В то время в той газете любили Лужкова, потом его столь же пламенно не любили и ругали за то, за что раньше любили. В другой хорошей литературной газете главный редактор возбуждается от слова «ислам», «исламский террорист», «ваххабит». Слово «мусульманин» лучше забыть навечно.
В фейсбуке лучше обходить темы гомосексуалистов и лесбиянок, лучше не упоминать всуе их вообще, ну или упоминать нейтрально: сексуальные меньшинства.
В Америке нельзя употреблять слово «негр». Книга «Приключения Тома Сойера» в местах компактного проживания черных запрещена. И это не сказка.
С православными лучше не говорить о церкви и Боге, о загробной жизни, Блаватской, со сталинистами – об «отце народов» и друге всех физкультурников, с фанатами Сергея Бодрова – критиковать фильм «Брат» и «Брат-2», с евреями – говорить о Палестине, с палестинцами – о евреях.
И так везде. Цензура есть, самоцензура подчиняется негласным правилам. Что можно, а что нельзя, решает твой круг общения и ареал обитания:)
И это – правда! Или, как говаривал Николай Лесков в повести «Смех и горе»: «Нет у нас ни либералов, ни консерваторов, а есть одна деревенская попадья, которая на вопрос, чего ты егозишь в Божьем доме, отвечает: это не Божий дом, а наша с батюшкой церковь».
Правда, право на цензуру у каждого прихода, тусовки – своя! Со стороны она – не чистая, неудобная, порою грязная и неумытая, но она такая. Неправда гораздо более приятная, чистая, политкорректная, от нее хорошо пахнет парфюмом, она всегда в курсе, она в тренде и т.д.
Все любят неправду, неправду про цензуру в частности. Однажды на лекции в маленьком городке Сарасота меня спросили: а правда, что Путин запрещает свободу слова?
Мне безразличен Путин, я не состою ни в одной из партий, на выборы не хожу. Я ответил, что свободу слова, свободу и слово никто не в состоянии запретить. Наоборот, в России гораздо больше разрешено, чем запрещено. Или, как сказал бы обскурант Достоевский: дозволено.
Вседозволенность не есть свобода, свобода – это самоограничение. Я, например, хочу выругаться, громко, выматириться, высморкаться, рыгнуть, пукнуть, но я не должен этого делать, потому что... Категорический императив!
Я не должен ненавидеть людей, ведь меня когда-то очень давно, при Хрущеве, когда церковь была под негласным запретом, подпольно крестили на дому. Я любить должен, желательно и врагов своих.
И вообще я из Питера, я рос в общаге с негром, его звали Стэн, слово «еврей» я впервые услышал только в Москве. Для меня всегда все люди были и будут братьями.
Но в Союзе писателей на Комсомольском проспекте в Москве питаются сладкой иллюзией, что во всем виноваты евреи: «если в кране нет воды, значит выпили жиды».
А у либералов нельзя ругать Чубайса, зато можно ненавидеть совок и Рашку.
И за это тебе «Большую книгу» или «Ясную Поляну» дадут. Другой союз писателей выбирает лауреатов разного рода премий, исходя из функциональности того или иного кандидата, а не таланта. Еще один союз писателей – исходя из содержимого кошелька.
И это – правда, но об этом все молчат. И я молчу, потому что не это, наверное, как мне кажется, главное.
Цензура, свобода слова, самоцензура – это для людей слабонервных и ущербных, им обязательно надо объяснить, что можно, а что нельзя.
А я, родившийся на окраине Питера, в Ленинграде, не помню, чтобы мне что-то запрещали. Но когда я ошибался во дворе, меня спрашивали, а ты – отвечаешь? А потом били по зубам. И это – самый правильный выбор. Как слово наше отзовется, так и правильно.
И если самоограничение интеллигентного, да даже любого, человека в хамстве, в ненависти ко всему живому, к евреям, русским, армянам, азербайджанцам, кому и чему угодно, животным и деревьям, хаму, который иногда показывает свое мурло в каждом, есть цензура, то я – за цензуру.