«Сказали братья Губины, Иван и Митродор…»
Токсичная фраза Некрасова стала моей тенью, стоило только дочитать абзац про двух самых необычных музыкантов в мире. Братьев в шоу-бизнесе всегда хватало. Но она почему-то не возникала в связи братьями Эверли или Осмондс, а тут приросла намертво, словно пароль, активирующий киллера-зомби.
Кому еще придет в голову цитировать «Кому на Руси жить хорошо», едва узнав о судьбе джазистов в Америке? Хотя, с другой стороны, кого они только не цитировали. В композиции Лу Рида The Bells трубач Дон Черри отчетливо играет (3 мин. 39 сек.) запев «Прощания славянки» и ничего не происходит ни до, ни после.
Если воспринимать The Bells как интерпретацию одноименной кантаты Скрябина на стихи Эдгара По силами самодеятельности психдиспансера, тогда совсем всё нормально.
Арчи Шепп, тот вообще написал пьесу «Коммунист». Сразу вспоминается одноименный фильм Габриловича, возникает желание посмотреть, сравнить, послушать – узнать больше. И пускай, по мнению Бакунина, «знание убивает революционный дух».
Деятельность братьев Айлер определенно была революционной. Но первая информация, вычитанная в рецензии на «Призраков» в итальянском журнале, этот дух пощадила.
Суть её сводилась к тому, что оба гения уже не смогут поделиться рецептом шедевра, поскольку один лишился рассудка, а над другим «сомкнулись темные воды Гудзона». Суицид, несчастный случай или убийство – неизвестно.
Неплохой пролог для детективного триллера с подходящей музыкой…
Следуя совету опытного Бакунина, разговор о мятежных братьях-духовиках следует вести, интуитивно огибая давно клишированые пассажи серьезной аналитики. Чем больше так называемой «лажи» в виде ошибочного и поверхностного, тем интереснее, а главное – свободней выйдет беседа.
«При слове “джаз” большинству людей слышатся только визг трубы и грохот барабанов» – заметил тот же Арчи Шепп, саксофонист и драматург, автор малоизвестной пьесы «Коммунист».
Большинство людей советских, в том числе и беспартийных, называли «джазом» любую музыку, не похожую на местную эстраду и фольклор. Туземная идиома «битлы орут джаз» устраивала массу народа, в том числе и тех, кому в принципе нравилось, когда «орут».
Период максимальной активности братьев Айлер как раз совпадает с эпохой коллективного дальтонизма в СССР. Сейчас, разумеется, многое изменилось, и эзотерическую нишу как раз занимает самая банальная музыка прошлых лет. Но в те времена, когда безобидный рок и поп развращал молодежь и шокировал взрослых, фри служил единственной актуальной формой самовыражения, истинными «мелодией и ритмом» современного ему мира. Ибо в нем, искажая смысл слов Кольриджа, «вместо трагического рока представлено владычество случая».
Я услышал Айлеров совершенно случайно – словно замешкался у открытых окон музучилища, под шум майской листвы, когда в голову лезут кошмары посреди бела дня.
До того мне часто приходилось реконструировать недоступную музыку силой воображения, сшивая предполагаемый авангард по методу Франкенштейна из того, что уже известно.
Чтобы услышать Роберта Джонсона, я мысленно вырубал электричество Клэптону и Хендриксу. Других возможностей расширить кругозор в ту пору не существовало.
Это был итальянский сборник-пособие не для продажи. Проект курировал человек с фамилией то ли Курцио, то ли Курчи. Жучкидискоманы боялись пластинок этой серии как огня, но благодаря стараниям сеньора Курчи ребенок мог нормально послушать Эрика Долфи, избегая общения со взрослыми дядями, чьи намерения порой не так чисты.
Фрагментарное ознакомление с материалом, безусловно, имело свою положительную сторону, удерживая адепта от стадных «эпидемических» восторгов.
Тщательно изученный отрывок бывал полезней дюжины нахватанных там и тут альбомов. Получить представление о музыке Отиса Реддинга, Лу Рида и Джона Фэи можно «с любого места» и по любой вещи. Дальше будет то же самое.
Фрагмент помогает глубже оценить ясность и стройность кошмара, точнее уяснить роль и значение пауз и тишины.
Вырванные из контекста пассажи вполне жизнеспособны. Это огни маяка в море тьмы единомыслия. В такой же степени «оторваны от жизни» трупы, оживающие в картинах Лучио Фульчи.
Получив частицу вместо целого, адепт получает пропуск в мир обособленный от «криков правды» внешнего мира, где под видом прогресса бушует эпидемия восторгов.
Братья Айлер – потомки рабов и каннибалов, приглашают на кладбище, место рождения новоорлеанского джаза, возродившего ритуальную магию африканских колдунов.
Так называемая музыка диких племен так же мало заслуживает названия искусства, как не пригодна она для слуха. В ее простейшем виде это выражение страсти в звуках, которые порождает сама страсть, наивысший ее вид поднимается лишь до осмысленного воспроизведения этих звуков при отсутствии порождающей их причины, так что дает удовольствие по контрасту, например различные боевые кличи в победных и триумфальных песнях.
Автор психоделической поэмы «Кубла Хан» предельно точно спрогнозировал Birth of The Blues, и неминуемый альянс черного авангарда с пятой колонной молодых белых ренегатов.
Одним из первых мастеров джаза, шагнувших навстречу рок-музыке, был Чарльз Ллойд. Его присутствие на пластинках Canned Heat и других белых проектов – скорее жест доброй воли, «визит вежливости», нежели весомый вклад.
Но три «компромиссных» альбома Алберта Айлера заслуживают особого внимания уже потому, что в записи двух из них принимал активное участие Генри Вестин – сильнейший гитарист в тени Хендрикса, чья посмертная слава носит откровенно «эпидемический» характер.
Но подростку из советской глубинки понимание наиболее диких аспектов фри-джаза облегчала музыка совсем иного рода. Музыка парадов и похорон – советская власть минус электрификация.
Духовые команды «жмуровиков», сопровождающие покойников к новому месту «жительства», плюс пьяная какофония праздничных шествий – так выглядела альтернатива молодежным комбо с электроорганом и гитарами с подключением.
Похоронным оркестром в моем районе руководил человек по фамилии Гиря, автор марша «Скорбь». Однажды он якобы оставил на базе записку, гласившую «в двенадцать буду в морге».
В наши задачи не входит анализ чисто профессиональных сторон, требующий владения инструментом хотя бы на любительском уровне. Я не саксофонист, вы не трубач. Опасность увлечения «спецификой» – не в глупом виде докладчика, а в упущении деталей, который простой человек подмечает, но не делится своим впечатлением, унося его в могилу.
Принято считать, что без новинок литературы и кино, без исторического контекста, трудно понять суть музыкальных новаций. Но творчество братьев Айлер не имеет к шестидесятым никакого отношения, кроме хронологии. Все их ориентиры в прошлом. Они действительно трубят и дудят на кладбище, представляющем наиболее реальный образ грядущего.
В пневматических иероглифах братьев Айлер содержится часть ответа на блистательно сформулированный Жюлем Лафоргом вопрос:
Ты из-под озера Летейского ответь,
Какой Гоморрою тебе дано истлеть?
А попытка симбиоза уличного с элитарным не более, чем попытка – возраст такой. Истинный возраст художника – такая же загадка, как и его местонахождение.
Проделывая сокровенное магическое сальто под предлогом обольщения масс, артист стремится не к расширению аудитории, а к консолидации круга посвященных, их загробному пробуждению по зову трубы архангела Гавриила, покровителя грешных джазменов.
Фри заявил о себе во весь голос в преддверии торжества профанации, повернув вспять трели похоронного диксиленда, а вместе с ними и стрелки часов реального времени, которое, увы, продолжает идти в прежнем направлении.
Решающий рубеж художественного процесса – безумие и смерть. Вонь и черви, те, что не давали покоя Графу Толстому. Неплохое название для панк-группы, не оправдавшей надежд на революцию или хотя бы скандал.
Соло оживших трупов из вудуистских мистерий Гаити и Луизианы. Когда температуру организма показывает циферблат, а время его активности – градусник.
Они то насмешливо ядовиты, то пронзительно грустны, то цветисты, как орнамент венков и букетов, а то не поднимаются над уровнем общих мест, позволяя, однако,
подслушать пенье на погосте
колес и листьев и костей.
Стремительность и напор импровизаций рождает желание замедлить их дьявольский темп до инфразвуковой жути «голосов моря». Вернуться к старту, потому что финиш ужасен, как третий привратник в романе «Процесс», чей вид «внушал невыносимый страх».
Итак, братья Айлеры – почти как «братья Жемчужные» или «братья Кадниковы», упоминаемые Аркадием Северным в речитативе перед песней «Две гостиницы».
Кукловоды грандиозного шухера. Суфлеры парадоксальных реплик, разрушающих архитектонику панихиды цитатой из песенки Бобби Дэрина.
Когда не хватает сил выкаблучиваться, недостаток оригинальности восполняют простыми, но верными замечаниями. Безумие братьев Айлер старо, как проза Фолкнера и вокал Эммета Миллера, но творчески они современники рока и сопутствующих ему событий. Воздействие пьесы Omaha группы Moby Grape сопоставимо со смертельной дозой фри-джаза, чьи выбросы-послания проносились, как правило, мимо. Тот случай, когда совпадает возраст, и не совпадает «правда жизни».
До конца разобраться в этом невозможно. Слушателю доступна лишь роль стороннего наблюдателя, которому не страшны бесы, терзающие артиста, кружа в виде обломков, которые тот ловит, соединяя в нечто ассиметричное, но монолитное.
Однажды Чарли Паркер явился в студию в невменяемом виде. Чтобы привести его в чувство, продюсерам пришлось скормить ему шесть таблеток фенобарбитала. Во время записи музыкант едва стоял на ногах, но она состоялась и сохранилась.
Что это – прорыв или катастрофа? Каждый отвечает на этот вопрос в одиночку. Для меня футурология этой пьяной версии The Man I Love состоит в том, что Паркер телепатически сумел поймать и воспроизвести фразировку Аркадия Северного в аналогичном состоянии. Разумеется, для серьезной культурологии такие открытия не годятся. Но похороны в Луизиане заканчиваются вакханалией диксиленда, как это блестяще показано в последней картине Лючио Фульчи «Врата безмолвия».
Аркадий присутствует не только там. Безмолвный и незримый.
He Loved Him Madly Майлса Дэвиса – чистой воды «тихорецкий концерт», только без вокала Аркадия. Тот же звук, та же атмосфера тревожного ожидания, когда все ушли, или еще никто не явился. Час, когда неодушевленные предметы начинают функционировать самостоятельно, включая инструменты.
Эпоха романтизма рождает и поэтов и воинов. ( Арчи Шепп)
👉 Бесполезные Ископаемые Графа Хортицы
Telegram I Дзен I «Бесполезные ископаемые» VК
Он любил странные сюжеты; и арии и симфонии, сочиненные им, пробуждали в слушателях что-то вроде ужаса. Заглавий этих опер будет, конечно, достаточно, чтобы дать понятие об их характере. Я нахожу, например, между его манускриптами: "Пиршество гарпий", "Колдуньи Беневенто ", "Сошествие Орфея в ад", "Фурии" — и много других, которые указывают на его сильное воображение и в которых преобладает ужасное и сверхъестественное, несмотря на то, что часто среди его мрачных произведений встречается легкая, приятная мелодия.
Эдвард Бульвер-Литтон. "Занони".
P.S.
Я уже начал уставать, но еще не потерял величия, вызванного моей шубой и моим «инкогнито». Поэтому я продолжал на все смотреть сатирически и, заметив у входа на знакомом кладбище одноэтажный домик с надписью «Кладбищенский оркестр», подошел к нему. На скамейке перед домиком сидел музыкант и играл на трубе, очевидно, репетируя похоронные мелодии.
– А что, – спросил я рыжего парня, шофера кладбищенского похоронного автобуса, стоявшего перед воротами кладбища, – разве нужны репетиции, чтоб сыграть похоронный марш?
– Обязательно, – всерьез ответил шофер, не понявший сарказма, – иначе будет халтура… Стакан заложит, и пошел дудеть…
– Значит, покойники обижаются? – спросил я.
Тут уж шофер понял сарказм, посмотрел на меня и засмеялся.
– Чего это они обижаются? – сказал он.
Фридрих Горенштейн "Место".