Здесь тот случай, когда об авторе было бы интересно поговорить поподробнее.
Но ничего не получится.
Из всех доступных сведений о жизни Сергея Петрова – статья, приуроченная к его 85-летию, опубликованная в газете «Вечерний Челябинск». Да, Петров – писатель провинциальный, из Челябинска. Родился там в 1932 году, там же и умер в 1992-ом.
60 лет – не так уж много. В дате смерти, независимо от реальных обстоятельств, есть нечто символичное.
Прозаику Петрову, как и многим советским писателям, в новой жизни места не нашлось.
Написал Петров не слишком много – 2-3 романа (один остался незаконченным, да так и лежит, по словам вдовы, никем не востребованный, неопубликованный), повести, много рассказов. Если все переиздать (проект по нынешним временам совершенно фантастический), займет от силы тома три. Три тома – почти три десятилетия работы.
Да, сказать много о Петрова не получится. Но, чтоб хоть чуть-чуть понять, что он за человек, даже одного эпизода из истории его знакомства с будущей женой будет достаточно. Сошлись, в том числе, на почве обсуждения повести Николая Дубова «Беглец», о которой я писал в прошлый раз. Дубова Петров ценил, а значит, и сам старался не отставать от него в творчестве.
Петров С.К. Память о розовой лошади: Роман, повести. — М.: Современник, 1981. — 448 с.
«Память о розовой лошади» (1981), наверное, самая известная книга автора. Хотя определение «известный» здесь во многом приблизительно. Судить приходится по косвенным признакам. Ее проще всего отыскать. С остальными книгами сложнее.
Роман в чем-то традиционный (роман воспитания), в чем-то современный, соответствующий популярному ныне запросу на тему памяти. Но сказать и то, и другое все равно будет слишком узко для книги.
Герой-рассказчик Владимир Согрин (роман за исключением последней сцены написан от первого лица), имеет неплохую должность (начальник треста), занимается строительством. Однако сам живет вместе с мамой в старом двухэтажном доме. Именно так воспринимается текст, хотя есть у него и жена, и дочка. Инфантилизм? Издержки квартирного вопроса? Не спешите с выводами. Скорее, расстановка акцентов, благодаря которой уже с первых страниц ясно, что книга тяготеет к проблематике более общего характера, представляет нечто большее, чем пересказ очередного случая из жизни.
В дом приходит телеграмма, извещающая о смерти отца рассказчика, первого мужа матери. С ним, вернувшимся с войны, она неожиданно, под грохот выстрела разошлась, чтобы потом выйти за другого, немца по национальности.
Мы сейчас это читаем спокойно, но можно представить себе скандальность ситуации. «Я таких, как он, на фронте стрелял!» Вот тебе и «жди меня, и я вернусь».
Увы, со вторым мужем жизнь у матери тоже не заладилась. Приличный, тихий, мирный человек. Прожили много лет и развелись после глупой ссоры.
Все это изложено уже в первой главе. То есть в ней, тезисно набросано практически все дальнейшее содержание романа. Получается, что-то вроде интриги. Удочки заброшены, читателю нужно только клюнуть. Как же так получилось? Что же она за человек такой, мать рассказчика? Оба мужа – такие замечательные люди. Что ей не хватало?
Умер отец, а в центре книги – мать. Вот такой второй по счету неожиданный поворот, после того как автор с самого начала сразу раскрывает все карты.
Смерть – классический, многократно обыгранный в литературе, повод погрузиться в воспоминания, что герой тут же и делает. И ты, заглотивший немало книг такого рода, настраиваешься на привычную волну памяти. Сейчас начнется: детства чистые глазенки, сильные, но добрые руки отца, юная мама, в полощущемся на ветру платьице. А за этим история XX века в кратком изложении. Плавали-знаем.
И впрямь личные воспоминания становятся предлогом для осмысления жизни в самом широком смысле. Семейная история оказывается прочно связана с историей страны. Перед нами мелькают беднястые, но счастливые довоенные годы, первые месяцы войны, эвакуация, не менее трудные, сложные десятилетия мирной жизни. Все это глазами взрослеющего человека. Сперва совсем маленького ребенка, для которого первые годы жизни сливаются в одно яркое лето, а бегство из-под носа наступающих немцев – на машине, отец с пистолетом-пулеметом, мама с браунингом в руках – выглядит ярким приключением. Потом школьника и юноши, познающего первую любовь, учащегося разбираться в людях, совершающего свой первый нравственный выбор.
Эпизод следует за эпизодом – и уже записываешь роман в ряды очередной хроники поколения, попутно отмечая, что семейной истории здесь не так уж много – дед остается в далеком лете памяти, а бабушка испаряется сразу, как только заканчиваются годы эвакуации.
И все же, причем здесь смерть отца?
Сцен с отцом в романе немного. Но все они узловые. А так, отец все время работает.
Вообще характерно это постоянное упоминание о работе. Как непохоже на современность. А тут рефреном через весь роман. Работает мать: «Состояние постоянной занятости и озабоченности было для матери делом привычным, и это даже как-то ее молодило». Не отстает и отец (рассказчик отмечает, что возможность для какого-то сближения возникает, только когда тот постарел и перешел на обычный нормированный рабочий график), друзья, родственники. Дети учатся. Только старики сидят по домам, да такие персонажи как Клара Михайловна Яснопольская, жена спекулянта, хапуги, доставалы Самсона Аверьяновича.
Папа героя - чекист. Да-да, тот самый растиражированный в последние десятилетия тип – ловец человеков: шпионов, вредителей, врагов народа.
О его работе мы узнаем как бы невзначай. Такова особенность книги, Петров вообще самое примечательное, важное проговаривает, вбрасывает словно мимоходом, как обычное, известное, очевидное. Не разжевывает, не кладет читателю прямо в рот, как птенчику. За чередой нехитрых событий нужно улавливать это биение главной жилы сюжета – рассказ не о ежедневном быте, не о маленькой правде каждой минуты, а большой правде смысла.
Читая немногое упомянутое о работе отца, в который раз уже отмечаешь: напрасно считается, что тема репрессий у нас до перестроечных времен обходилась стороной.
Нет, она присутствовала, знание о них подавалось не примитивно, убойными дозами, а порционно, потому художественно гораздо сильнее. Главное звучит в книге в полунамеках, почти умолчаниях и именно поэтому ты опознаешь его как нечто значимое. Что мы знаем об отце героя? «Замечательный человек», «человек что надо», тот, кто спас маму из лап ухажера-инженера, появившись на розовой лошади. И они скакали под звездами, никто не мог их догнать.
Но достаточно пары-тройки «тихих» сцен и этот образ начинает разваливаться. Сперва это происходит в совершенно непонятной для маленького рассказчика сцене ночного спора между отцом и матерью, из которого ясно, что идут репрессии, а отец, чей друг попал в поле зрения своих бывших коллег, предпочитает занять позицию «товарищи на месте разберутся».
Реплика матери «Коля, мне ли тебе говорить» оказывается здесь тяжелее всей последующей литературы о ГУЛАГе.
Но то был первый звонок. Еще более странно поведение отца во время ареста матери рассказчика во время войны по анонимному навету. Та же позиция «там разберутся». Человек, с легкостью обвиняющий жену в изменах, сам становится предателем. Не потому что не вступается за нее, а потому что верит, что все-таки что-то тут есть: бабья болтовня как минимум.
Так образ отца становится яснее. В финальной сцене разрыва, озвученной в самом начале романа, он обретает свою окончательную завершенность. Перед нами «замечательный человек», потерявший веру в других людей, отточивший в себе умение искать в них одни лишь изъяны. Осознание этого, выраженное в корявых, тяжело давшихся строках письма адресованного сыну, приходит слишком поздно: «Верой в людей держится жизнь».
А она верила. В этом объяснение второго брака, который случился несмотря на все шушуканья за спиной. В этом разгадка его крушения: «Покатился ты по наклонной плоскости, и никакие подпорки тебе уже не помогут. Сам себя давно предал. Теперь предал меня. Что еще предать можешь: страшно подумать…»
Николая Согрина погубило неверие в людей, Роберта Ивановича – вера в вещи. Оба они стали предателями, прежде всего по отношению к самому себе, к своим человеческим талантам.
Так внезапно, читая бытовую вроде бы мемуарную историю, вдруг осознаешь, что рассказ здесь не об одном семействе, а о том, как большая правда оказалась заслонена малой, как все забыли о чудесной розовой лошади и давным-давно уже никуда не скачут. Более того с удивлением смотрят на тех, кто о ней помнит и все еще стремится к лучшему, прекрасному, не желая идти на компромиссы с житейской мудростью о временах, которые не выбирают.
«Время – это мы. Люди. Какими сами будем, таким будет и время»
Неожиданно бытописательный вроде бы роман раскрывается перед читателем как книга высокой романтики. Как книга об искании правды, о принципиально новом понимании любви, лишенном мещанского эгоизма, об упрямстве настоящем, принципиальном, о тех, кто не предал романтические идеалы юности, и всю жизнь стремится им следовать, не размениваясь на мелочи, не обращая внимания на то, что говорят по этому поводу вокруг: «В молодости казалось: вдвоем мы весь мир перевернем в лучшую сторону».
Пока не получилось. Но это не значит, что не надо стараться. Что не будет тех, кто придет на помощь. «Разве можно бороться с романтикой?»
Сергей Морозов