Сколько бы альбомов ни оказалось в активе этой группы (а их всегда кажется чуть больше), в центре, или на перекрестке, словно громадная афиша на оси, будет красоваться именно этот
Обложка Disraeli Gears всегда выглядела крупнее стандартных размеров, как бы распухая на глазах у завороженного ею созерцателя, хотя сам диск играл чуть дольше получаса. Наваждение было столь сильно, что некоторые адепты высчитывали время, слагая общую сумму отдельных песен.
Не менялись только форма и содержание песен, чья продолжительность зависела от «техники чтения» соприкоснувшегося с ними.
Время текло, размывая личность слушателя, менялся облик окружающего мира, а волшебный диск продолжал играть в той же последовательности, провожая в мир иной поколение тех, кто услышал его впервые. И как в главах старинной книги, эффектные афоризмы и пассажи оставались на прежних местах, подстерегали того, кому предстояло ознакомиться с ними впервые.
Упадок культуры легче всего отслеживать по обращению с классикой, вначале чересчур фамильярному, далее переходящему в разнузданный вандализм.
Степень вырождения человечества легко прослеживается по убожеству новшеств. Цивилизация так и не сумела обзавестись качественным «портретом Дориана Грея», чью идею Оскар Уайльд почерпнул в романе, который написал сэр Бенджамин Дизраэли, один из столпов дендизма.
Возня со словарем – как правило, школьного объема – рождала курьезные переводы, самое ценное, что можно было выудить и запомнить от доморощенных экспертов в те года. В каждой компании имелся свой «хармс» или «крученых», изумлявший собутыльников мастерством нелинейного перевода.
«Прикиды Дизраэли» – отличное название для фельетона про модников, шьющих себе штаны из театральных кулис, но не совсем понятное для альбома. Как, впрочем, и Axis Bold As Love – блистательный одногодок Disraeli Gears.
Название, победившее время, родилось из оговорки, и наполнено подобающим содержанием за считанные дни. Музыкально-поэтическая постановка Disraeli Gears была написана за пять дней. Быстрее, чем «Мои показания» советского политзэка Анатолия Марченко.
Оговорка становится действенным заклинанием, и лорд Дизраэли, он же граф Биконсфилд, денди в брюках из зеленого бархата, становится участником творческого процесса, не менее важным, чем Алистер Кроули в случае с Лед Зеппелин и Грэмом Бондом.
Непереводимые комбинации слов рождали калейдоскоп видений без помощи ЛСД. Прочитав такое глазами, человек становился dazed and confused в самом прямом смысле, и несколько букв и звуков сопровождали его всю жизнь. Кого именно? – достоверность и точность никогда не входили в число наших приоритетов. Конкретные примеры кастрируют воображение.
Один из таких алхимиков слова уверял, будто начальника его шарашки зовут Аксис Болдислаксович, и смех этого человека напоминал ночные трели козодоя.
Гитарные соло и шамкающие ударные, пущенные задом наперед, мгновенно сделались общим местом психоделической звукозаписи «лета любви».
Характерно, что Cream не используют этот прием на диске, о котором нами по существу еще не сказано ни слова, однако, неангажированного слушателя не покидают ощущение обратной прогрессии и смятение – какую из них считать «обратной». Пластинка играет в двух направлениях.
Кода Strange Brew могла бы стать её началом, не менее впечатляющим, чем вступительные такты.
Следует сказать, что intro каждой композиции на диске звучат и «выглядят» продуманно и четко, они подобны пассам и репликам гипнотизера, уверенного, что пациент окажется в трансе. Первые такты Sunshine of Your Love воздействуют на психику не слабее, чем схожее вступление River Deep Mountain High , а это одна из самых мускулистых фраз в истории поп-музыки. Только раньше она опережала время, а теперь засасывает в прошлое.
Это музыка контрамотов – существ, живущих времени вопреки. «Контрамоция», термин, запущенный Стругацкими, была в ту пору весьма увлекательна и популярна – стоит ли считать «тунгусское чудо» не падением, а взлетом неизвестного объекта? И т.д.
Будучи левшой, я с детских лет привык открывать книгу на последней странице, как том Талмуда.
Но прослушать пластинку или посмотреть фильм с конца в начало было возможно разве что во сне. А соблазн был велик. Далеко не всех тянуло заглянуть в светлое будущее. Увидеть динозавра или римские оргии было куда заманчивей. Собиратели марок и монет также бредили путешествиями в прошлое.
Эксцентричный американец Наполеон Четырнадцатый целиком перезаписал свой единственный хит «Они пришли меня забрать» в обратном порядке . Забрать, естественно, туда, где принято держать «наполеонов».
Эмблематично, что и оформитель обложки, коллажист Мартин Шир, был страстным поклонником еще одного эксцентричного гения – Тайни Тима.
Он также является автором текста Tales of Brave Ulysses, самой поэтичной пьесы в альбоме, представляющей собой жутковатый дубль благостной Suzanne Леонарда Коэна или пересказ декадентского балета.
Не удивляет, что именно ею когда-то заслушивался Михаил Барышников…
Но вернемся к теме, затронутой несколько выше. К идее «обратного просмотра» Disraeli Gears, с которым многие пресыщенные эстеты, если честно, давно уже не знают, что бы еще сотворить.
Ведь на сегодняшний день рок-музыка – единственная «ракета-ускоритель», способная доставить в прошлое. Главное – не пролететь мимо нужного места.
У жильца комнаты была странная кличка – Масиас. Она происходила скорее от фамилии, которую он не называл, а не от любви к шансонье, вышедшему из моды. Сам он напоминал Куравлева, когда тот в парике, и вероятно ему об этом было известно.
Коммуналка располагалась в башенке невысокого, но стильного зданьица, построенного американцами в начале тридцатых, когда по стране шагала индустриализация.
Захламленный стол – рассыпная колода самодельных порно-карт.
Он мог умышленно оставить их на виду – кольнуло подозрение. Этого мне только не хватало.
Впрочем, разбросанные повсюду детские вещи говорили о семейном положении молодого инженера.
Мой первый собственный Disraeli Gears, о каком я мечтал с начальных классов, достался мне с опозданием и обошелся весьма недешево.
По этой причине я не пренебрегал возможностью компенсировать часть суммы, переписывая его за деньги. Кроме того, мне были любопытны желающие это сделать, поскольку Cream считался таким же «нафталином», что и Энрико Масиас. На дворе стояла осень семьдесят пятого – Пинк Флойд, 10CC. А я обитал в середине 60-х, отстреливаясь от новизны остротами и бранью.
После Sunshine Of Your Love Масиас повел себя странно. Он навис над круглым, припорошенным порнографией, столом и замер в предвкушении третьей вещи. Как только она началась, он зашевелился, суфлируя её текст.
Window, tree… – произносил он голосом медиума из публики на добровольном сеансе гипноза.
Даже простейшее «май», не имеющее в английском конкретного рода, имело для него таинственный смысл.
«Моё» – моя жизнь, моя башенка с гастрономом под нею, мои картишки…
Жестикулируя, он задел край стола, игла проигрывателя скакнула, и Масиас попросил начать сначала. Во втором дубле повторилось то же самое. Возможно, он умышленно задел ножку стола.
И лишь на третий раз процесс раскатки фирменного пласта вернулся в нормальное русло.
Несмотря на то, что Cream – гордость британской короны, Disraeli Gears все-таки очень американская пластинка, и две самые американские вещи на ней как раз World of Pain, похожая на Twelve Thirty Джона Филлипса, и Dance The Night Away, похожая на Eight Miles High.
Ведь параллельно Cream Феликс Паппаларди продюсировал таких рафинированых лириков, как The Youngbloods – одну из наиболее «британских» групп в США, которой удавалось приблизиться к Битлз и Зомбис, не имитируя ни тех, ни других.
Отчаяние World of Pain и мрачные прогнозы Strange Brew звучат пророчески, учитывая дальнейшую судьбу их создателей.
Если «убийца Анфисы Козыревой – Прохор Громов», то Гейл Коллинз – убийца Феликса Паппаларди. Сюжет для лейтенанта Коломбо.
Гейл Коллинз к тому же – оформитель альбомов Mountain, мягко говоря, специфический.
Впрочем, немногословная We're Going Wrong, написанная Джеком Брюсом в одиночку, без помощи Пита Брауна, пугает еще сильнее. Несмотря на предельную скупость текста, а возможно и за счет её.
В этом, вздымающемся и опадающем, как кинетическая скульптура, кошмаре, при всей его отрешенности, также слышится эхо The Byrds. Будто мы находимся в соседнем зале безлюдного музея, в который попали неведомо как .
Среди прочих шифровок, аналогий и параллелей, которыми нашпигованы треки Disraeli Gears, следует выделить короткую, изящную цитату довоенного стандарта Blue Moon в Sunshine of Your Love.
Клэптон «семплирует» (2 мин. 00 сек.) её так же неожиданно, как его друг Хендрикс переходит на Strangers In The Night Фрэнка Синатры.
Вполне возможно, что без SWLABR не было бы «Песняров» , а без Outside Woman Blues – замечательного польского «зэспола» Breakout.
В период записи Disraeli Gears еще был жив Blind Joe Reynolds – первый исполнитель Outside Woman Blues. Потеряв зрение, этот человек оставался метким стрелком, определяя местонахождение противника на слух.
Точно так же и мы реагируем на магическую музыку Cream, будь то страхи Strange Brew или черный юмор куплетов Mother’s Lament.
В конце концов последний альбом Битлз тоже начинается с анекдота, а последний Cactus завершается им.
«Пословица гласит, что умные начинают с конца, а дураки кончают в начале ». (Георгий Брянцев «По тонкому льду»).
👉 Бесполезные Ископаемые Графа Хортицы
