«Выстрелом» Пушкин открывает цикл «Повестей Белкина». Наверное, в нём больше всего черт романтического произведения: странный, непонятный окружающим герой, хранящий какую-то тайну, история затянувшейся на годы мести…
И вместе с тем, в этой повести, больше чем где-либо ещё, мы можем встретить автобиографические мотивы. Причём штрихи из случившегося с собой Александр Сергеевич дарит обоим героям повести.
В центре повествования – Сильвио. Как и полагается в романтическом произведении, герой полон тайн: «Какая-то таинственность окружала его судьбу; он казался русским, а носил иностранное имя. Некогда он служил в гусарах, и даже счастливо; никто не знал причины, побудившей его выйти в отставку и поселиться в бедном местечке, где жил он вместе и бедно и расточительно: ходил вечно пешком, в изношенном чёрном сюртуке, а держал открытый стол для всех офицеров нашего полка. Правда, обед его состоял из двух или трёх блюд, изготовленных отставным солдатом, но шампанское лилось притом рекою. Никто не знал ни его состояния, ни его доходов, и никто не осмеливался о том его спрашивать» . Как и положено, мы узнаём роковую тайну героя: «Шесть лет тому назад я получил пощёчину, и враг мой ещё жив… С тех пор не прошло ни одного дня, чтоб я не думал о мщении».
На минуту отвлечёмся от истории отложенной дуэли. Многие исследователи проводят параллель между повестью и новинкой того времени – романтической драмой В.Гюго «Эрнани» (она была написана в 1829 и впервые переведена на русский язык в 1830 году), где мщение настигает главного героя в день его свадьбы.
Однако кое-что в описании Сильвио напоминает и самого автора. «Главное упражнение его состояло в стрельбе из пистолета. Стены его комнаты были все источены пулями, все в скважинах, как соты пчелиные. Богатое собрание пистолетов было единственной роскошью бедной мазанки, где он жил. Искусство, до коего достиг он, было неимоверно, и если б он вызвался пулей сбить грушу с фуражки кого б то ни было, никто б в нашем полку не усумнился подставить ему своей головы» , - так напишет рассказчик о Сильвио. А писатель А.Ф.Вельтман, оставивший воспоминания о жизни Пушкина в Кишинёве, упомянул и такое: «Пробуждаясь от сна, он сидел голый в постеле и стрелял из пистолета в стену». Из воспоминаний дворовых людей Михайловского мы знаем, что и там поэт упорно упражнялся в стрельбе, ходил с тяжёлой палкой, чтобы рука была крепче.
Почему Пушкин так вёл себя? Нам известно, что он упорно готовился к поединку с Фёдором Толстым-«Американцем» (я о нём и об этой истории писала здесь), который был отчаянным дуэлянтом, убившим на поединках одиннадцать человек. Кстати, история закончилась примирением Пушкина с Толстым, и М.П.Погодин, который сообщил «Американцу» о гибели Пушкина, записал в своём дневнике: «Толстой горько плакал».
Вернёмся, однако, к Сильвио. Если его ежедневные упражнения в стрельбе и роднят героя с Пушкиным, то о других привычках героя сказать этого никак нельзя. Вспомним достаточно навредившую ему в глазах рассказчика историю с несостоявшейся дуэлью. За карточной игрой допустивший ошибку офицер, «разгорячённый вином, игрою и смехом товарищей, почёл себя жестоко обиженным и, в бешенстве схватив со стола медный шандал, пустил его в Сильвио, который едва успел отклониться от удара». Напомню: шандалами обыкновенно били шулеров, то есть оскорбление нешуточное. Однако Сильвио сначала лишь сказал: «Милостивый государь, извольте выйти, и благодарите Бога, что это случилось у меня в доме» , - а затем «довольствовался очень лёгким объяснением и помирился ». И это при том, что все присутствовавшие «полагали нового товарища уже убитым », зная меткость Сильвио.
Однако поступок Сильвио продиктован не человеколюбием. Он ясно скажет: «Вы согласитесь, что, имея право выбрать оружие, жизнь его была в моих руках, а моя почти безопасна: я мог бы приписать умеренность мою одному великодушию, но не хочу лгать. Если б я мог наказать Р ***, не подвергая вовсе моей жизни, то я б ни за что не простил его! »
Только ли мне становится жутковато при чтении этих строк? Заметим, что рассказчик (ещё раз напомню, что это не Белкин: «издатель» Пушкин укажет, что «Выстрел» записан со слов «подполковника И. Л. П.») укажет: «Мрачная бледность, сверкающие глаза и густой дым, выходящий изо рту, придавали ему вид настоящего дьявола».
Здесь сравнение с Пушкиным заканчивается. Пылкий поэт, хоть и готовился к дуэли с бретёром, и от чужих вызовов не отказывался, и сам вызывал на дуэли (я к этому ещё вернусь).
Как же поведёт себя Сильвио в дальнейшем? Получив известие, «что известная особа скоро должна вступить в законный брак с молодой и прекрасной девушкой », он едет, чтобы свершить свою месть.
И вот здесь, конечно, начинаются размышления. Справедлив ли гнев Сильвио? Почему он так жаждет отмщения?
Очень важно признание героя: «Вы знаете, — продолжал Сильвио, — что я служил в *** гусарском полку. Характер мой вам известен: я привык первенствовать, но смолоду это было во мне страстию». И вот… «Первенство мое поколебалось ». И причиной тому – некий новичок в полку (впоследствии автор назовёт его графом Б***).
Вспомним характеристику графа, данную, что очень важно, самим Сильвио: «Я спокойно (или беспокойно) наслаждался моею славою, как определился к нам молодой человек богатой и знатной фамилии (не хочу назвать его). Отроду не встречал счастливца столь блистательного! Вообразите себе молодость, ум, красоту, весёлость самую бешеную, храбрость самую беспечную, громкое имя, деньги, которым не знал он счёта и которые никогда у него не переводились, и представьте себе, какое действие должен был он произвести между нами ». Заметим (опять же со слов Сильвио), что его соперник вовсе не кичился своим превосходством: «Обольщённый моею славою, он стал было искать моего дружества; но я принял его холодно, и он безо всякого сожаления от меня удалился».
И следствие этого – больное, уязвлённое самолюбие: «Я его возненавидел. Успехи его в полку и в обществе женщин приводили меня в совершенное отчаяние». И ссора между ними спровоцирована самим Сильвио: «Я стал искать с ним ссоры; на эпиграммы мои отвечал он эпиграммами, которые всегда казались мне неожиданнее и острее моих и которые, конечно, не в пример были веселее: он шутил, а я злобствовал. Наконец однажды на бале у польского помещика, видя его предметом внимания всех дам, и особенно самой хозяйки, бывшей со мною в связи, я сказал ему на ухо какую-то плоскую грубость. Он вспыхнул и дал мне пощёчину».
Дуэль неизбежна. И происходит совершенно неожиданное для Сильвио.
В некоторых исследованиях мне пришлось встретить разъяснение, что граф умышленно промахнулся. Очень возможно, что и так. Давайте прочитаем повнимательнее.
«Мне должно было стрелять первому: но волнение злобы во мне было столь сильно, что я не понадеялся на верность руки и, чтобы дать себе время остыть, уступал ему первый выстрел; противник мой не соглашался. Положили бросить жребий: первый нумер достался ему, вечному любимцу счастия. Он прицелился и прострелил мне фуражку». То есть Сильвио намерен стрелять так, чтобы наверняка убить противника. А как стреляет граф?
Почти в конце повести будет диалог графа и рассказчика:
«—А хорошо вы стреляете? — продолжал он.
— Изрядно, — отвечал я, обрадовавшись, что разговор коснулся наконец предмета, мне близкого. — В тридцати шагах промаху в карту не дам, разумеется из знакомых пистолетов.
— Право? — сказала графиня, с видом большой внимательности, — а ты, мой друг, попадёшь ли в карту на тридцати шагах?
— Когда-нибудь, — отвечал граф, — мы попробуем. В своё время я стрелял не худо; но вот уже четыре года, как я не брал в руки пистолета.
— О, — заметил я, — в таком случае бьюсь об заклад, что ваше сиятельство не попадете в карту и в двадцати шагах: пистолет требует ежедневного упражнения».
«В тридцати шагах», «в двадцати шагах»… На дуэли же «секунданты отмерили нам двенадцать шагов». Граф, который, судя по всему, мог «попасть в карту на тридцати шагах» , случайно ли выстрелил так (притом прицелившись), что фуражка его противника «была прострелена на вершок ото лба»? Думаю, что нет. Он снова демонстрирует своё превосходство. Может ли это снести Сильвио?
Естественно, что и поведение графа на дуэли более чем выразительно: «Он стоял под пистолетом, выбирая из фуражки спелые черешни и выплёвывая косточки, которые долетали до меня».
А вот это эпизод из биографии Пушкина, подаренный им уже графу. Биограф Пушкина П.И.Бартенев записал историю случившегося в Кишинёве поединка поэта с неким Зубовым: «По свидетельству многих и в том числе В.П.Горчакова, бывшего тогда в Кишинёве, на поединок с З. Пушкин явился с черешнями, и завтракал ими, пока тот стрелял. Но З. поступил не так, как герой пушкинской повести Сильвио. Он стрелял первый и не попал. “ Довольны вы?” — спросил его Пушкин, которому пришёл черёд стрелять. Вместо того, чтобы требовать выстрела, З. бросился с объятиями. “ Это лишнее”, — заметил ему Пушкин и не стреляя удалился».
Что же получается? Привыкший всегда и во всём первенствовать, Сильвио ясно видит, что сейчас, независимо от результата его выстрела, моральная победа будет не за ним, и это невыносимо для него. «Его равнодушие взбесило меня. Что пользы мне, подумал я, лишить его жизни, когда он ею вовсе не дорожит? Злобная мысль мелькнула в уме моем. Я опустил пистолет. “Вам, кажется, теперь не до смерти, — сказал я ему, — вы изволите завтракать; мне не хочется вам помешать...”. — “Вы ничуть не мешаете мне, — возразил он, — извольте себе стрелять, а впрочем как вам угодно: выстрел ваш остаётся за вами; я всегда готов к вашим услугам”. Я обратился к секундантам, объявив, что нынче стрелять не намерен, и поединок тем и кончился».
А история мести продолжится… До следующего раза!
***************
Дорогие мои комментаторы! Если у вас возникнет стремление вспомнить экранизацию этой повести, прошу подождать до следующей статьи: там о ней пойдёт речь.
Если статья понравилась, голосуйте и подписывайтесь на мой канал.
«Путеводитель» по всем моим публикациям о Пушкине вы можете найти здесь
Навигатор по всему каналу здесь