Литературная хроника столетней давности. О молодых, талантливых литераторах Петрограда.
«Кружок начал распадаться»
Судьба литературной группы, как многих ей подобных, была предопределена временем.
Этому способствовали не только внешние обстоятельства: отъезды Горького и членов группы, болезнь Лунца, неудавшийся первый сборник, жёсткая литературная критика. Были обстоятельства и внутренние: в группе наметился разлад. Очевидно, что одной дружбы, на которой держалось «братство», оказалось мало, когда дело приняло истинные — деловые — обороты.
Нужно отметить, что литературный процесс в России в 1920-х годах был неотделим от идеологии и государства.
В 1921 году был расстрелян Н. С. Гумилёв — один из учителей «Серапионов». С другим своим учителем, Е. И. Замятиным, «Серапионы» разошлись во взглядах на литературный процесс. Замятин отмечал отсутствие у «Серапионов» единства литературных, политических и творческих принципов. В 1922 году в «Литературных записках» он опасается за судьбы учеников: «Все более или менее сошли с рельс и подскакивают по шпалам; неизвестно, чем они кончат: иные, может быть, катастрофой »[24] .
Е. И. Замятин покинет Родину в 1932 году. Ранее эмигрируют Бунин и Куприн (вернувшийся, правда, незадолго до смерти), Шмелёв и Мережковский, Бальмонт и Ходасевич, не принявшие идеи нового государства, не смогшие работать в его условиях.
С новым порядком вынуждены будут мириться Алексей Толстой, Борис Пастернак, впоследствии — Максим Горький.
На «рельсы революции» встали Александр Серафимович, Андрей Платонов, пишущий в это время статьи о революционном искусстве, Михаил Кольцов — постоянный сотрудник «Правды», редактор газеты «Красный Кронштадт», автор восторженно принимаемых большевиками материалов о гражданской войне…
Пытаются ужиться с «красной» действительностью и в то же время не идти на сделку с писательской совестью Михаил Булгаков и Михаил Шолохов… Уходит от прямых вопросов своего времени в произведения о минувшем Сергеев-Ценский.
…И, тем не менее, Замятин признаёт своих учеников и выбранный ими творческий путь: «Это — путь опасный, но он — настоящий. <…> Достаточно того, что они [“Серапионы”] — по-разному — талантливы, молоды, много работают. Иные из них дадут, вероятно, материал для истории русской литературы, иные, может быть, только для истории русской революции… »[25] .
Прошло ещё несколько лет, и, как вспоминает Е. Г. Полонская, «кружок начал распадаться. Некоторое время ещё действовали законы притяжения, потом прекратились и они — остались только духовные связи »[26] .т Петроградское литературное объединение «Серапионовы братья» в каноническом своём виде просуществовало полноценно около трёх лет: с 1921-го по 1924-й год.
Год, в который переехали из Петрограда в Москву «Серапионы» Всеволод Иванов и Николай Никитин. Год, в который не стало «Серапиона» Льва Лунца. Именно Лунц был идейным вдохновителем «Серапионов», именно он удерживал «братство» от окончательного распада. После смерти Лунца «Серапионов», кажется, ничто больше не объединяло: к тому времени стало понятно, что поодиночке они представляют больший интерес, нежели вместе.
К «Серапионам» начинали осознавать, что подлинная независимость возможна только тогда, когда тебя не сковывают узы ответственности — в данном случае этими узами были установленные ими самими, «Серапионами», неписаные законы «братства». Действительность же и литературный процесс устанавливали другие законы.
Итоги тоже были разные.
Одни из «Серапионов» были обласканы критикой и литературными авторитетами.
Зощенко, уважаемый Маяковским и Ахматовой.
Федин, ценимый высокопоставленными партийными читателями, за рассказы и повести начинавшего формироваться социалистического реализма. Но было и другое: Федина признавали мастера Горький и Замятин[27] .
Иных же «Серапионов» по-прежнему не замечали, недооценивали (Полонская, Никитин).
Б. Хеллман определяет хронологические рамки существования группы с 1921 по 1929 годы[28] .
В 1926 году широко отмечался пятилетний юбилей группы. В этом году на традиционные ежегодные собрания «Серапионов» не пришёл Зощенко. В этом году — по общей «братской» договорённости — собрания были прекращены.
После 1929 года больше не отмечалась традиционная «первофевральская» годовщина образования кружка «Серапионов».
Несмотря на то, что официального роспуска объединения так и не произошло, де-юре оно не могло существовать с 1934 года, когда после образования Союза писателей СССР — официальной писательской организации Советского государства — были запрещены любые альтернативные литературные объединения. Впрочем, этот факт не пугал «Серапионовых братьев», никогда не имевших ни устава, ни протоколов заседаний, ни иных других источников документального существования своей группы. Напротив — если факт документирования принять за первостепенный, то «Серапионов», всегда далёких от формальностей в жизни, можно считать, в таком случае, в наименьшей степени организацией . За всю историю существования группы не сохранилось — за исключением переписки и мемуаров — ни одного документального источника о писательской организации «Серапионовы братья»[29] .
Итак, «Серапионовы братья» не были писательской организацией в том сегодняшнем смысле, сообразно которому существуют нынешние Союзы писателей, Русский ПЕН-центр и т.п.
Формально «Серапионы» даже не были литературной школой (о чём не забывали часто напоминать в своих выступлениях), хотя вопросам организации художественного текста посвящали почти каждое своё заседание (главенствовал «формальный метод» Шкловского).
«Серапионы» были, в первую очередь, «братством» — группой молодых людей, спаянной романтической идеей дружбы, свободы и творчества. Эта идея, а ещё природная любовь к слову, готовность отстаивать свои принципы и невозможность существования вне искусства («…искусство реально, как сама жизнь. И, как сама жизнь, оно без цели и без смысла: существует, потому что не может не существовать» , — писал Лунц[30] ) и роднили «Серапионов».
«Может быть, тяжёлые и уродливые условия жизни вообще надо считать нормальными условиями развития крупной личности ? — задаётся вопросом Горький в предисловии к альманаху «1921». — Жмёт людей со всех сторон — и множества бесполезно погибают, а единицы становятся крепче, значительнее… »[31] .
Потерять не сложно — сложно найти. «Серапионы» друг друга нашли — потому и держались друг за друга. «В тягчайших — повторяю — условиях русской действительности, — пишет Горький, — в голоде и холоде, десяток юношей, ежедневно и ежечасно борясь за сохранение примитивных необходимостей, без которых нельзя жить, десяток юношей зорко всматриваются в трагическую игру событий и вот — дают отражение этой злой игры… »[32] .
Эпилог
Давайте на минуту представим, что сейчас на календаре — 1921-й год. «Серапионовы братья» — молодые, талантливые, полные надежд и подающие их в литературе — идут по её, литературы, дороге своим, независимым, кажется, ни от кого — ни от власти, ни от критики, ни друг от друга — путём.
И ещё не знают, что уже совсем скоро потеряют эту независимость.
И будут вынуждены мириться с тем жизненным укладом, который диктует нечто, стоящее выше. И это нечто — увы, не истина в последней инстанции, а всего лишь умело сконструированная, с чётко отлаженным механизмом машина, запущенная человеком ради подчинения всех одному, общему, целому. Тотальному.
«Самым тяжёлым периодом были годы 1927 — 1932 , — вспоминает Е. И. Замятин. — Советская литература попала под команду — иного выражения нельзя подобрать — организации “пролетарских писателей” (на языке советского кода — РАПП[33] ). Их главным талантом был партийный билет и чисто военная решительность. Эти энергичные молодые люди взяли на себя задачу немедленного “перевоспитания” всех прочих писателей. Ничего хорошего из этого, разумеется, не получилось. Одни из “воспитываемых” замолчали, в произведениях других стала слышна явная фальшь, резавшая даже невзыскательное ухо. Плодились цензурные анекдоты: среди “попутчиков” росло недовольство »[34] .
«Перевоспитывались» и «Серапионы». И хотя в 1932 году РАПП неожиданно для всех распустили, признав её деятельность «препятствующей развитию советской литературы», кардинальных идеологических изменений не произошло. В 1934 году был образован Союз писателей СССР. Несмотря на то, что первостепенной задачей его было способствование профессиональному объединению отечественных литераторов, на деле происходило подчинение литературных позиций диктату времени. Горький, возглавивший правление Союза писателей, становится одним из главных создателей нормативной эстетической платформы «социалистического реализма».
При этом Горький не мог не замечать перекосов и деформаций, сопровождавших социалистическое строительство. Он пытался противостоять репрессиям, стремился повлиять на сталинскую политику, однако в условиях режима тоталитаризма это мало удавалось. Последние годы жизни Горького сопровождались нарастанием противоречий и глубоко переживаемой, но так и не высказанной личной драмой (потеря сына).
Замятин ошибался — «самый тяжёлый период» был впереди. Горький и ненадолго переживший его эмигрировавший во Францию Замятин не застанут массовых репрессий 1937 — 1938 годов, постановления оргбюро ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград» от 14 августа 1946 года, последовавших за этим многолетних гонений на Михаила Зощенко, оказавшегося в центре удара критики и так и не оправившегося от неё.
Михаил Зощенко скончается в 1958 году — в год начала другой травли. Травли Бориса Пастернака после присуждения ему Нобелевской премии.
Константин Федин (1892 — 1977) — самый старший из «Серапионов», друг Пастернака — в его защиту не выступит. Не придёт — из-за болезни, правда — спустя два года на его похороны. Став одним из самых «сановитых» советских писателей, выступит в 1968 году против публикации «Ракового корпуса» Солженицына и подпишет письмо группы советских писателей в редакцию «Правды», направленное против Солженицына и Сахарова. Будет это в 1973 году — через два года после того, как Константин Федин станет председателем правления Союза писателей СССР — организации, которую создал Горький, веривший в своего ученика. Но выше романа «Города и годы», вышедшего в 1924 году ещё при жизни учителя, ученик — за последующие отведённые ему жизнью полвека — кажется, так ничего и не напишет, несмотря на вышедшие из-под его пера восемь романов в духе социалистического реализма.
Виктор Шкловский (1893 — 1984), формально не входивший в объединение «Серапионов», был на их первом собрании — 1-го февраля 1921 года. Спустя ровно год, 1 февраля 1922-го, Е. Г. Полонская в «Серапионовской оде» напишет:
Была ли женщина их[35] мать?
Вопрос и тёмен и невнятен,
Но можно двух отцов назвать:
То Виктор Шкловский и Замятин[36] .
В марте 1922 года, во время арестов в Петрограде эсеров, Шкловский бежал за границу. Именно «Серапионы» внесли тогда выкуп за его жену, которую советская власть держала в качестве заложницы. Не пройдёт года, и Шкловский будет просить советскую власть о возвращении на Родину. Родина не заставит себя долго ждать, но заломит высокую цену за возможность быть с нею. Впрочем, у Шкловского хватит на это ресурсов — и внешних, и внутренних. В отечественную культуру он войдёт в «малом стиле», как он сам назовёт свой творческий метод. Зощенко, «брат без прозвища»[37] , многое перенявший от Шкловского, напишет о нём: «Он [Шкловский] первый порвал старую форму литературного языка. Он укоротил фразу. Он “ввёл воздух” в свои статьи. Стало удобно и легко читать »[38] . И добавит: «Я сделал то же самое».
Теоретик литературы, Шкловский начинал свой путь как поэт. Закончит же — как прозаик. От литературных упражнений он последовательно перейдёт к литературоведению, от написания книг — к написанию сценариев. Он будет внимателен не только к слову — первичной единице организации текста, но и к кадру — первичной единице организации фильма. Образ литературный он трансформирует в кинообраз и станет одним из первых в СССР теоретиков кино.
Илья Груздев (1892 — 1960) — драматург и литературовед, будучи одним из первых «Серапионов», наиболее всего прославится тем, что будет биографом и исследователем творчества Горького. Также Груздева привлекал образ автора в произведениях Зощенко, но после его травли литературовед от своих изысканий откажется. И станет автором книги о пролетарском писателе Пешкове. Выйдет она в серии «ЖЗЛ» в 1958 году — в год смерти Зощенко.
Всеволод Иванов (1895 — 1963) — «красный романтик», прославившийся своими партизанскими повестями, также станет видным советским писателем, будет председателем правления Литературного фонда, но лучшие его произведения — романы «Кремль», «Вулкан», антиутопия «У», написанные в 1930-е годы, выйдут к своему читателю только спустя полвека — уже после смерти их автора. Недооценённого при жизни и не вполне реализовавшегося в литературе (жизни оказалось мало).
Николай Никитин (1895 — 1963), подвергшийся в 1920-х годах резкой критике за повесть «Рвотный форт» (говорили о контрреволюционной тенденции, пасквиле и злой пародии на революцию), впоследствии сможет «перестроиться» и в более поздние годы прославится как автор исторических повестей и романов о революции, интервенции, гражданской войне. «Как писатель непролетарского происхождения он долгое время подвергался критике, — напишет В. Казак. — Со временем его умение приспосабливаться к партийной линии выросло и было отмечено Сталинской премией за роман Северная Аврора (1950) »[39] .
Николай Тихонов (1896 — 1979), известный и как поэт, и как прозаик, в 1920-х годах ставший популярным благодаря своим революционным балладам, в «Автобиографии ”серапиона”»[40] показывает себя человеком бесстрашным и анархически настроенным: «Сидел в чека и с комиссарами ругался и буду ругаться… Закваска у меня — анархистская, и за неё меня когда-нибудь повесят»[41] . Автопредсказание не сбылось: Тихонов, со временем всё больше посвящавший себя организаторской деятельности и постепенно становившийся литературным функционером, уже в 1934 году будет избран в президиум правления Союза писателей СССР и с тех пор до конца жизни будет занимать там руководящие должности. В 1970 году станет лауреатом Ленинской премии. Жизнь проживёт долгую — от революционного романтизма с героико-пафосной лирикой до стихотворной партийной публицистики, утверждавшей устои государственности и порядка.
Николай Чуковский (1904 — 1965), ученик Гумилёва и подававший надежды поэт, опубликовал в 1928 году книгу стихов «Сквозь дикий рай». Она стала единственным поэтическим изданием автора. Вскоре он отойдёт от поэзии, напишет несколько романов и детских книг, будет активно переводить. Литературно-общественное признание также сделает его «сановитым писателем» — членом правления издательства «Советский писатель», членом правления и председателем секции переводчиков Союза писателей СССР…
Елизавета Полонская (1890 — 1969) была единственной «сестрой» в обществе «Серапионовых братьев». Писала стихи, занималась переводами, детской литературой, работала в газете «Ленинградская правда». После смерти Полонской творчество её никогда больше не привлечёт активное внимание публики — за исключением разве что воспоминаний. Отдельной книгой — «Города и годы» — они выйдут через сорок лет после смерти автора. Будут в этой книге и воспоминания о «Серапионах» — может быть, самой яркой странице в жизни Елизаветы Полонской.
Михаил Слонимский (1897 — 1972) — именно в его комнате на втором этаже петроградского Дома искусств в начале 1920-х годов собирались «Серапионы». Единственное окно комнаты выходило на Невский проспект — так изначально могли именоваться «Серапионы», но, избежав гоголевских аналогий, остановились на идее Льва Лунца о братстве и духовном наставнике Серапионе. Как и большинство «братьев», Слонимский создал лучшие свои произведения в 1920-х. Среди них — роман «Лавровы». В роман Слонимский, добровольцем ушедший в 1914 году на фронт Первой мировой войны, раненный и контуженный, отступавший со своей частью от Лодзи, через Польшу, до белорусского Полесья, включил свои солдатские дневники. Герой романа — молодой интеллигент, оказавшийся в мясорубке войны и водовороте двух революций, — ощущает катастрофичность своего времени. Спустя десятилетия, после очередной постигшей мир войны, Слонимский переработает роман и даст ему новое название — «Первые годы». Эта «приспособленная к идеологическим требованиям»[42] версия романа выйдет в 1949 году. На протяжении двадцати лет Слонимский — по природе своей скорее исполнитель, нежели организатор — будет входить в правление Союза писателей СССР, принимая в последующие годы участие в литературно-организаторской деятельности. Как и многие из «Серапионов», Слонимский был интересен в начале своего творческого пути — свежий взгляд, влияние замятинского стиля многое обещали читателям. Творческая драма Слонимского начнётся в 1930-х годах: компромиссы с литературными чиновниками, избравшими командный метод руководства писателями, не пройдут бесследно — будут творческие потери. Основное место в работе Слонимского с тех пор займёт «социальный заказ»: тема апологетики большевизма. И если «Лавровы» ещё обладают убедительностью и воздействующей на читателя силой за счёт знания писателем военной жизни, то последующие его работы будут выстроены искусственно…
Но когда в 1960-х произойдёт переоценка литературных концепций и в связи с выходом на первый план темы культурного прорыва страны после революции возрастёт интерес к мемуарной литературе, Слонимский, обратившись к воспоминаниям, заново откроет забытые и вычеркнутые из литературы имена своих современников — в том числе и «Серапионов»: Михаила Зощенко, Льва Лунца, Елизаветы Полонской…
Вениамин Зильбер , ставший известным под литературным псевдонимом Каверин (1902 — 1989), в начале 1930-х подвергнется резкому осуждению со стороны РАПП — за то, что в своём творчестве, как истинный «Серапион», отстаивал интересы свободного художника, вытесняемого функционерами. Единственным произведением, безоговорочно признанным официальной литературной общественностью, станут бессмертные «Два капитана» — роман, провозглашавший незыблемыми романтические идеалы любви, дружбы, свободы личности, силы духа. Эта сила будет спасать Каверина все последующие годы. На съездах Союза писателей, где он будет выступать в защиту подлинного творчества и подлинных творцов (таких, например, как Булгаков). В выступлениях в прессе, где будет защищать осуждённых Даниэля и Синявского. В своих воспоминаниях, где наперекор официальной точке зрения будет возвращать русской литературе забытые и вычеркнутые имена. В том числе — имена «Серапионов». Он один из немногих не отречётся от своих друзей: от затравленного Зощенко, с которым был рядом до последних его дней, от затравленного Пастернака, в процессе над которым отказался участвовать…
Он отречётся только от одного — в прошлом первого своего друга и «брата», а ныне первого секретаря Союза писателей СССР, публично отрёкшегося от идей «Серапионова братства», признав их заблуждением.
Также публично — в открытом письме — Вениамин Каверин отречётся от своего друга — бывшего «брата» Константина Федина.
Но всё это будет потом — спустя полвека.
А пока на календаре — по-прежнему 1921-й год.
И все «Серапионы» ещё вместе.
И двадцатилетний Лев Лунц (1901 — 1924) встречает каждого из них, обнимает и говорит:
— Здравствуй, брат! Писать очень трудно.
Примечания
[24] Замятин Е. И. Серапионовы братья // Собрание сочинений : в 5 т. — Т. 3. — С. 181-182.
[25] Там же. — С. 182 — 185.
[26] Полонская Е. Г. Города и встречи. — С. 392.
[27] Замятин пишет о Федине: «…Самый прочный из них [из “Серапионов”]: пока он… крепко держит в руках путеводитель с точно установленным расписанием (без опаздываний) старого реализма и знает название станции, до которой у него взят билет». (Замятин Е. И. Серапионовы братья // Собрание сочинений : в 5 т. — Т. 3. — С. 181.)
[28] См.: Хеллман Б. Предисловие // Серапионовы братья. 1921: Альманах. — С. 8.
[29] Эти обстоятельства осложняют изучение истории «Серапионовых братьев»: на данный момент не сложилась объективная историческая концепция существования и развития группы. Исследования историков и литературоведов, изучавших, в первую очередь, мемуарные источники (что априори говорит о субъективном взгляде на историческую реальность), не позволяют сегодня сформировать объективную историческую картину группы, где вымысел и реальность пока соседствуют друг с другом.
[30] Лунц Л. «Обезьяны идут!» : Собрание произведений. — С. 333.
[31] Горький М. Предисловие / М. Горький // Серапионовы братья. 1921: Альманах. — С. 34.
[32] Там же. — С. 35.
[33] РАПП — Российская ассоциация пролетарских писателей.
[34] Замятин Е. И. М. Горький // Собрание сочинений : в 5 т. — Т. 3. — С. 70.
[35] Здесь: «Серапионовых братьев».
[36] Полонская Е. Г. Города и встречи. — С. 521-522.
[37] Почти все «Серапионы» имели в группе свои шуточные прозвища (традиция, восходившая к «Арзамасу»): так, например, Л. Лунц за свой шуточный нрав получил прозвище «брат-скоморох»; В. Познер, в силу юности, — «молодой брат»; В. Шкловский, за горячность и конфликтность, — «брат-скандалист». М. Зощенко же никакого прозвища не носил.
[38] Цит. по: Русская литература ХХ века. Прозаики, поэты, драматурги : биобиблиографический словарь : в 3 т. / [РАН, ИРЛИ (Пушкинский Дом); под ред. Н. Н. Скатова]. — М.: ОЛМА-ПРЕСС Инвест, 2005. — Т. 3. П — Я. — С. 735.
[39] Казак В. Лексикон русской литературы XX века / В. Казак. — М.: РИК «Культура», 1996. — С. 280.
[40] Каждый из «Серапионовых братьев» оставил свою — в манифестно-иронической форме — автобиографию, в каждой из которых говорилось о братстве художников, нашедших друг друга.
[41] Цит. по: Фатющенко В. И. Тихонов Николай Семёнович / В. И. Фатющенко // Русские писатели 20 века: Биографический словарь. — С. 684.
[42] См.: Казак В. Лексикон русской литературы XX века. — С. 385.
Павел Пономарёв
История литературы: «Серапионовы братья». Часть первая
История литературы: «Серапионовы братья». Часть вторая
Читать полностью в журнале "Формаслов"