Начало - здесь. Предыдущая глава - тут
Андрей видел сон.
Он находился в каком-то непонятном месте. Точнее, он шёл по улице в какой-то деревне и держал за руку высоченную женщину на целых две головы выше его. Такой же здоровенной рукой женщина крепко держала его, не давая вырваться из её «железных тисков».
Придя в себя и осмотревшись, Андрей догадался, что эта женщина его мать. А огромной она ему показалось из-за того, что сам он был всего лишь ребёнком, в возрасте восьми - девяти лет. Узнал он и улицу. Она вела он к дому, в котором когда-то давно жили его дед с бабкой.
Тут Андрея, словно током дёрнуло. Он вспомнил, что эта сцена была из его прошлого. Причём из того прошлого, которое он не хотел вспоминать и прятал где-то в глубинах подсознания. Неприятно засосало под ложечкой и Андрей, повинуясь какому-то непреодолимому чувству, в очередной раз попытался вырваться из цепких рук матери. Но та крепко сжимала его кисть и, не обращая на его потуги никакого внимания, упорно шла к дому своих родителей...
В доме стоял красный гроб. В гробу лежал его дед, а рядом сидели бабушка и многочисленные тётки. В комнате неприятно пахло чем-то сладковатым и тошнотворным. Вокруг стояли венки, и атмосфера в комнате была угнетающей и страшной. Неожиданно заголосила тётя Клава и все сидевшие в чёрных платках бабы завыли ей в унисон, причитая и раскачиваясь из стороны в сторону. Мать, всё ещё стоявшая на входе, словно повинуясь какому-то зову, кинулась к гробу, заголосив и причитая…
Такой Андрей впервые увидел смерть и это было по-настоящему страшно. Хотелось убежать подальше от всего этого кошмара, чтобы не видеть этих убитых горем женщин, не слышать этот душераздирающий плач, не вдыхать этот тошнотворный запах. Андрею стало плохо, и кто-то из мужчин вывел его на улицу. Увёл подальше от этого страшного действа, называемого похороны.
Андрей не пошёл больше в этот ужасный, пропитанный горем дом, не поехал он и на кладбище. Но эта история настолько испугала его, что с этой поры он стал избегать всего, что каким-то образом было связано со смертью. Траурные марши, венки, гробы и прочая скорбная атрибутика вызывала в нём какой-то животный страх. Он ничего не мог с этим поделать, кроме как прятаться, убегать, скрываться подальше от этого кошмара…
***
9 июня 1939 года Андрея доставили к Берии. Сегодня исполнилось ровно два года с тех пор, как он пребывал в этой иной реальности в личности Матвея Синцова. Войдя в кабинет начальника тюрьмы, Андрей был поражён торжественностью, царившей в кабинете. Стол был накрыт не по тюремному празднично: коньяк, фрукты, мясные деликатесы, зелень, лепёшки.
Берия и Гобулов излучали радушие щедрых хозяев, к которым забрёл дорогой их сердцу гость.
- Здравствуй, товарищ Синцов! Проходи, присаживайся к столу…. Давай выпьем, закусим, да поговорим по душам.
Андрей подошёл к столу, выпил налитый ему фужер коньяка и набросился на еду.
- Давай-давай, не стесняйся! Кушай, как следует! На тюремных харчах-то не забалуешь. Ну ничего, всё скоро закончится.
Поглощая необыкновенно вкусные деликатесы, Андрей с надеждой подумал, что возможно его тюремной жизни пришёл конец. Это было бы здорово. Прежняя предсказуемость и безопасность камеры-склепа уже не прельщала его. Он давно уже свыкся с утратой личности Матвея и был готов к самостоятельной жизни в этом чуждом ему мире.
Насытившись и опрокинув ещё коньячку, Андрей расслабился. Откинулся на спинку стула и закурил предложенную наркомовскую папиросу. Берия расположившись напротив, начал рассказывать последние новости:
- Ну, что, товарищ Синцов, хочу тебя проинформировать, что вчера военная коллегия рассмотрела дело заговорщика Ежова и его семнадцати подручных. Всех признали виновными и приговорили к расстрелу. Твой бывший начальник в последнем слове всё сокрушался, что мало народу расстрелял. Говорил, мол, четырнадцать тысяч чекистов почистил, но оказалось мало! Враги его одни окружали, вот так вот! Вчера же их всех и расстреляли, здесь в Сухановке.
- Да… понятно… Лаврентий Палыч, а что с остальным Орденом? Головку расстреляли, а что с другими?
- Ты, Синцов, хотел сказать с заговором, да? И что стало с другими заговорщиками, так ведь?
- Да. Извините, товарищ Берия, ошибся.
- Ничего. Ошибся – поправим. Так, Богдан Захарович?
- Так точно, товарищ Берия, поправим.
- Да практически уже все расстреляны. Заговор-то дело опасное, такое не прощается. Никакие прежние заслуги не помогут.
- А что с Эйдельманом? – неожиданно задал неосторожный вопрос Андрей, потерявший бдительность от действия алкоголя и сытости.
- Ты, Синцов, всё-таки наглец! Но сегодня у тебя особый день, поэтому скажу. Эйдельман, как и все приговорён к расстрелу, но исполнение отложено на неопределённый срок. Удовлетворил я твоё любопытство, Синцов?
- Да, извините, товарищ нарком. Что-то я расслабился и бдительность потерял.
- Ничего, расслабляйся, тебе сегодня можно. Сегодня тебе можно всё. Богдан, сколько у нас ещё времени?
- Минут две-три, от силы.
- О чём Вы, Лаврентий Палыч?
- О тебе, Матвей Фадеевич, о тебе. Я редко такие слова говорю, да что там редко, никогда никому такого не говорил, а вот тебе скажу. Так уж случилось, что не в моих силах было судьбу твою решать. Лично мне ты приглянулся и, не скрою, планировал я тебя снова в аппарат взять. С такими, как ты, ревбезопасность только выиграет. Но, увы, я оказался бессилен. Политбюро решило по-другому. Так что, извини, единственное, что я смог для тебя сделать – это облегчить твой уход. Так что ещё раз, прости и прощай, - закончил Берия и замолчал, уставившись немигающим взглядом на Синцова.
Андрей, до которого стал доходить смысл сказанного, попытался встать, но не смог. Гигантские ладони Гобулова легли ему на плечи, не давая возможности даже пошевелиться.
Так продолжалось ещё минуту. Вокруг царила тишина. Оцепеневший от страха ум Андрея пытался что-то из себя извлечь, но мысли словно застряли где-то на половине дороги и никак не хотели выползать. Затем перед глазами всё поплыло. Перестало хватать воздуха и вместе с последними судорожными попытками лёгких наполниться, добралась и единственная мысль: «Отравили»…
***
… Темнота рассеялась, вызволив на волю свет и боль. Сильно саднил правый локоть, и болело левое бедро. Андрей Кузнецов сидел на горячем асфальте проезжей части и стонал. В ушах гудело и звенело, заглушая все остальные звуки. Рядом, склонившись над Андреем, что-то говорил перепуганный мужик. Чуть в стороне стоял тёмно-синий Мицубиси-Паджеро... Собиралась толпа зевак…
ОКОНЧАНИЕ СЛЕДУЕТ...
Это был отрывок из книги "Термидор Андрея Кузнецова"
Книгу можно приобрести тут .
О самой книге можно более подробно почитать здесь