Дело в том, что, хоть подсознательный идеал автора – в виде Муз (боги такие) – известен со времён Платона (это две с половиной тысячи лет назад), - известен некоторым из обсуждающих произведения искусства, - но теперь он подавляющему числу искусствоведов не известен (я на таких не натыкался). Оказавшись исключением в своём кругозоре, я принялся лично инвентаризировать, кто из знаменитостей художник, а кто нет. У кого в произведении имярек есть следы подсознательного идеала (странности), а у кого нет. Например, в «Училице» (тут ) Хлебников не художник, а в «Бобэоби» (тут ) художник. (Интересно, что сами художники стихийно ведут себя зачастую так, словно знают эту тайную для искусствоведов меру, и плюют на мнение о себе незнающих её искусствоведов. Но и они – я заметил – заинтересованы, чтоб странности их вещей всё-таки были истолкованы словами.)
Хлебников заинтересован не был, чтоб народ его понимал. Смотрите.
В высь весь вас звала
И милый мигов миру ил.
И в сласти власть ненастья вала.
И вечером затянутый стан жил.
Он жил, как древнее свиданье,
Лобзаньям не отдавший дани,
Когда, узнав свирепый мед,
Он синий к небу водомет.
Он пролил слезы рос,
Вновь воскресив вопрос:
– Не та ли?
Глаза светали.
1908
Нет, что-то понять можно. Если «весь» это единственное число от «веси» - («"Весь" - село или деревня на новгородском наречии. Широко распространилось после переселения побеждённых новгородцев на Москву» {http://www.bolshoyvopros.ru/questions/2599478-est-vyrazhenie-po-gorodam-i-vesjam-chto-ono-znachit-i-chto-takoe-vesi.html }), а «ил» неприятная субстанция, то оба они побуждают кого-то «В высь» . Село – зовя, а ил, он внизу, отвращая. Тем же с влекомым заняласть в своей «сласти власть» , для влекомого имеющая вид «ненастья вала». Вечер тем же занимается, затягивая. Кого? – «стан» . Там царствует любовь и пьют мёд. В ожидании встречи с единственной, радость от чего будет, как «синий к небу водомет» , и будут слёзы счастья. И встреча близится по мере приближения рассвета.
Стихотворение о скором благом будущем. Неотвратимом, как заря после ночи! Перед нами наивный оптимизм. Но… какие-то загвоздки с этой странной труднопонятностью и множественными фонемными повторами: «В высь весь вас звала», «И милый мигов миру ил», «в сласти власть ненастья», «пролил слезы», «Вновь воскресив вопрос».
Минералов пишет, что художественное сознание не раз прибегало к подобным резким отклонениям от нормы. При бурном наступлении на классицизм предромантизма Державина и в начале ХХ века.
Что за неотвратимость в начале ХХ века увидел Хлебников, причём неотвратимость с каким-то изъяном, потребовавшим так корёжить текст относительно предшествовавшей нормы? В «Бобэоби» была неотвратимость научного прогресса (теория относительности), обещавшая по очень большому счёту манипуляции со временем, потребные Хлебникову из-за непереносимости для него гибели русской эскадры в Цусимском сражении (корёжение обеспечила стеснительность Хлебникова из-за того, что он – из считанных нескольких людей на всей планете, понимающих теорию относительности).
А в «В высь весь вас звала» что за неотвратимость и что за изъян?
Неотвратимость такая – национализм, как общее движение в Европе.
Но не на базе «реформаторского мессианизма, который пронизывает эстетические дебаты внутри модернистского круга после революции 1905 года» , а на моменте «отрицания ценности поля политики, в особенности после 1907 года, когда складывается ощущение «проигранной битвы» (революции)… Кризис государства, принесенный революцией, таким образом, делает прежде маргинальные для «высокой культуры» традиции привлекательными в качестве новой общей платформы для культурной консолидации.» (https://www.colta.ru/articles/literature/15134-i-remizov-i-hlebnikov-i-stravinskiy-i-ranniy-prokofiev-eto-glavnym-obrazom-pro-natsionalizm?page=109 ).
Именно – позитив такой – панславизм:
«…в Петербурге, увлечение славянской тематикой возникло как продолжение интереса к «национальной» теме внутри русского литературного модернизма, но, несомненно, было стимулировано двумя событиями 1908 года: с одной стороны, дискуссиями вокруг неославизма в связи с проведением Всеславянского съезда в Праге в июле этого года, а с другой — «боснийским кризисом» (аннексией Австро-Венгрией Боснии и Герцеговины) в октябре. Если в 1907 году «национальное» направление понималось прежде всего как «русское», то к 1909 году оно все чаще толковалось уже как «славянское»» (Шевеленко. Модернизм как архаизм).
А изъян был такой:
«На обоих съездах [1908 и 1910] обсуждалась стратегия борьбы славянских меньшинств за культурную автономию, а в перспективе — за политическую независимость. Идеи панславизма были отброшены, а их место заняли прагматические вопросы политической солидарности, равноправного сотрудничества и взаимопомощи славянских народов, а также широкого культурного обмена» (Там же).
Для выражения этого наивного (и стыдящегося наивности) оптимизма было Хлебниковым избрано, в частности, такое средство, как общий фонемный образ – «Ощущение смысловой общности соединяемых автором по принципу звукового подобия слов» (Минералов.).
Например, первая строка разбираемого стихотворения навевает комплекс возвышенности традиционализма и коллективизма.
Точнее, Хлебников звуковыми повторами применяет явление «мнимость родства» (Там же) слов. А оно напоминает об общем истоке славянских языков.
Если видеть в этом только закономерность, то не остаётся места подсознательному идеалу панславизма у Хлебникова:
«В статье «Славянская идея и мы», помещенной в первом номере журнала за 1911 год, Лаврин констатировал, что «ни один из славянских языков не играет и не может играть роли общего славянского языка без существенного ущерба для целых значительных групп славянства» и что использование славянской интеллигенцией немецкого для взаимного общения является закономерным.
Появление идеи «всеславянского» или «общеславянского» языка в лексиконе «нового искусства» происходило, таким образом, на фоне заката панславизма. Теряя свое значение в поле политическом, он неожиданно оказался востребованным в поле эстетики. Дестабииззация языковой нормы как один из аспектов модернистской программы нашла в идее «возрождения» всеславянского языка парадоксального союзника: словотворческие эксперименты могли быть интерпретированы не просто как эстетические новации, но как двигатель культурной трансформации, возвращающей язык в состояние утраченной цельности, трансвременной по своей сути» (Шевеленко).
Я же предлагаю от модернизма, как перводвигателя в корёжении предложений отказаться, и оставить эту функцию подсознанию, реагирующему на стыдность наивности. Пусть модернизму остаётся только оптимизм.
Так художественность этого вот произведения Хлебникова оказывается спасённой.
2 февраля 2021 г.