Однажды я спустился с гор. Взял вот так и спустился. Ничего неожиданного... Правда следом за мной спустилось и тепло. В районе так тридцати семи со знаком плюс. Разумеется, в тени. А на солнце вообще яичницу можно жарить на лысине.
Отличный, короче, случилась тогда променад. Разве что с козами не задалось. Ни одной в горах не встретил. С утра до обеда только пара косуль попалась на пути. И то первая проскакала по склону в сотне метров от меня, вторая - ближе, но в зеленке. Да ещё облаяла недовольно, что спать мешаю.
Итак, спустился я с гор. По пути слегка охладился в озере, смыл соль, которой оброс с утра. И короткими перебежками, разумеется, в тени доскакал до деревни. Там у аборигенов остановка городского пепелаца: на нем минут сорок и вот оно - море. Можно и раньше с пепелаца соскочить, но море в том месте так себе, на троечку. А вот… но это совсем другая история.
В общем, устроился я на остановке, жду под навесом пепелац. С озера-то с запасом вышел. Чтоб на последних метрах не бежать и лишний раз не вспотеть.
Как-никак 37+ .
Словом, жду.
А для этого ожидания у меня снаряжен термос. Утром в шесть часов заправил его и по горам. Термос сам по себе хороший, ещё и жара вокруг. Не даёт она остыть содержимому. Как налил горячим утром, так оно горячим и осталось до трёх часов дня. Разве что не бурлит.
Самое оно в жару.
Так вот, сижу я в теньке на остановке, потягиваю маленькими глотками из чашки, смотрю прямо по пустынной улице в сторону моря. Там марево. Глазами прямо видно, как нагретый воздух поднимается вверх от раскаленной земли. В этом воздухе и должен материализоваться пепелац. Главное, не попутать его с каким-нибудь миражем. А то бывает на жаре, увидишь здесь нечто неположенное, а потом ломаешь голову, это у тебя тепловой удар или впрямь стопятьсотое отражение родного атомного крейсера первого ранга у стенки в Балаклаве.
В Балаклаве? Да ладно…
Жарко, одним словом.
Даже цикады как-то притихли. Пепелаца не видно. И самое главное - не слышно.
Рано ещё.
Неожиданно в кадре возник абориген. Я сперва списал его явление на рефракцию и интерференцию мирового пространства. Но нет. Вместе с дядь Мишей явился и его аромат. Специфический.
Не сказать, что бомжеватый. Мы ведь на крымских югах , под солнцем, которое выжигает почти все. Однако ближайшую неделю дядь Миша точно не мыл свое сухое, словно заржавевшая вобла, тело.
Ноги дядь Миши в выгоревших штанах завели его под навес остановки. Сделали два шага, ввели навигационную поправку и через секунду приземлили тело в майке-алкоголичке рядом со мной. Череп дядь Миши обтягивала дубленая кожа, иссеченная глубокими, как местные ущелья, морщинами. На дёснах за узкими губами в последнюю нашу встречу у него оставалось три зуба. А на протезы дядь Миша смотрел как Ленин на буржуазию. Так что за время прошедшее с последней нашей встречи год назад вряд ли он ими обзавелся.
- В город? - прошепелявил он.
- Ага, - отозвался я, будто мы с ним виделись вчера вечером.
Абориген заглотил мой ответ и стал переваривать. Мы с дядь Мишей знакомы давно. Он даже считает, что я московский племянник Анн-Ванны из третьего дома на въезде в деревню. И я для него местный… Почти... Я попервой даже пытался его в этом разубедить. Типа с Анн-Ванной и впрямь знаком, даже ночевал неоднократно в ее апартаментах, но я никак не ее родственник... Но всё бесполезно.
Дядь Миша - пенсионер, бывший вертолетчик. По крайней мере так он себя называет. Сперва военным готовился вместе с ЗГВ обнулять амерские танки, а потом по гражданке на гражданской же вертушке он якобы летал по здешним ущельям... Так и видится, как со стороны моря вместо рейсового пепелаца на остановку заходит его «крокодил» и...
Мне не хочется расставаться с теплом от картинки, в которой дядь Миша мастерски управляется со своей вертушкой. И не важно, потрошит ли он с нее танки или поливает ядами местные виноградники, поднявшись в воздух с вертолетной площадки в Веселом… Не важно… И поэтому я никогда не спрашиваю у местных про прежнюю жизнь дядь Миши…
- Жарко сегодня, - многозначительно сказал дядь Миша, вопросительно покосившись на мой термос.
- Налить? - поинтересовался я. Больше для проформы.
Ещё не ответив, дядь Мишина рука начала движение к чашке. Я поспешил плеснуть в нее жидкость из термоса.
Тремор дядь Миши сегодня был почти не заметен. Он уверенно взял заскорузлыми пальцами чашку и поднес ее ко рту. Сделал глоток… второй… Замер, пытаясь оценить напиток. Его послевкусие…
- Опять ты со своим концентратом лимона и сахара, - как обычно скривился дядь Миша. – Хоть раз бы добавил чего-нибудь крепче…
В этот момент до нас из-за поворота долетел скрип пепелаца и дядь Миша поспешил вернуть мне чашку. Я упаковал термос в мешок, выждал, когда пепелац развернется, чтобы ехать обратно к морю, поднялся и протянул на прощание дядь Мише руку. Его сухонькая ладошка скользнула в мою и задержалась.
- На следующий год без коньяка даже не появляйся, - многозначительно сказал дядь Миша, отпуская меня.
- Постараюсь, - бросил я ему обещание и нырнул в жару…
Кстати, Яндекс-дзен рекомендует проявлять сознательность и ставить лайки, а потом – подписываться тем, кто этого до сих пор не сделал. И еще. Тех, кто хочет объяснить автору за жизнь, предлагаю сперва потренироваться с этим здесь >>>
