ВЕДЬМА
Она сидит такая, вся занятая, вся погружённая в дела, хлопочет, и очередь у неё, всем она нужна, и ворох документов на столе, и она так уверенно и со значением печатью время от времени – хлоп! И следующий в очереди радуется - ну вот с предыдущим закончено, теперь и я. И маникюр у нее такой моднявый, дорогой: каждый ноготь разного цвета, а по ногтю пущены цветочки, бусинки, разводы, и все пальцы перламутрово-металлическим отливом играют – глаз не отвести. С трудом отрываешься от пухлых ручек, таким роскошеством украшенных, и начинаешь соображать, зачем ты сюда пришёл. А она и дама-то уже не молодая, а однако ж такой вызывающий маникюр сделала. И сама вся такая пухлая, белая, губы красные, укладочка как будто только из парихмахерской, на шее бусы в пять рядов – и зачем, спрашивается, на работу так выпендрилась? Добро б работала в какой-нибудь международной компании, так ведь нет. Сидит себе в клетушке три на четыре в каком-то занюханном полуподвальчике, страховки оформляет. А мы к ней, собственно, за страховочкой и пришли. За границу, видите ли, собрались ехать. Она бумажками шелестит, тут распишитесь, да вот тут распишитесь, по клавиатуре своими когтями полированными клацает, а сама-то между прочим и говорит: «А квартирку не желаете застраховать, а то ведь уезжаете, кабы чего не вышло?» - «Не-е-е, - говорим, - не желаем, у нас там кот на дежурстве остается». А она так ненавязчиво своё гнёт: «Коты нынче не надёжны пошли. Не ровён час, вскроют. А то – соседи затопят, всякое бывает. А так бы застраховали, и ехали себе спокойно». Но мы – народ ушлый, на разводки не ведёмся. Сказали «нет», как отрезали.
Вот вернулись мы из-за границы благополучно, живём себе, в ус не дуем, и вдруг однажды ночью – что такое? То ли снится, то ли наяву. Что за шипение? Что за свист? С трудом продираем глаза и начинаем соображать, что это не сон, что дикий шум у нас в доме происходит. Вскакиваем, ноги в тапки, - а у нас в ванной гейзер горячий, да какой там гейзер – вулкан! Адская преисподняя! Ну тут мы руки в ноги – и на амбразуру! Кран не закрыть, не подобраться - кипяток свищет! Домочадцы в три рыла с потопом борются, вёдрами, тазами гремят, скатертями поток перекрывают, руки свои шпарят, я аварийку вызываю, соседей бужу, потом сама за тряпку схватилась. В итоге, вылилось это наше ночное приключение в круглую копеечку – и соседей затопили, и самим надо ремонт делать. Пришёл бывалый Сан Саныч, бригадир сантехников, только цокал да головой качал, дивился на лопнувшую деталь. «Никогда, - говорит, такого не встречал. Сколько работаю. Во всех домах такие стоят. Это как выйти на улицу и под падающий кирпич попасть. Вам, ребята, просто не повезло».
Погоревали, а делать-то нечего. Надо с соседями расплачиваться и как-то дальше жить. Поехали мы с мужем на лыжах покататься. И вдруг звонок. Дочка звонит – опять трубу прорвало горячую, на этот раз на кухне. «Но вы, - говорит, не беспокойтесь, я тут же к крану метнулась, успела быстренько перекрыть, всего полведра где-то и вылилось. Соседи жаловаться не приходили. А сейчас уж всё починено, так что катайтесь себе на здоровье». Ну какое тут здоровье? Явно не психическое. И ведь рвутся-то трубы новые. Недавно поменянные. Приехали домой, я первым делом бегу квартиру страховать. Придётся раскошелиться, а то хоть из дома не выходи.
На этот раз она одна сидела. Телефонами обложилась, то один звонит, то другой, поговорить нормально не дают. В её конурке холодно стало, она в шаль пушистую кутается, на коммунальщиков ворчит, что тепла не дают. Но, тем не менее, движется дело к концу, оформляются бумаги, а она так между прочим, спрашивает: «Не хотите жизнь и здоровье застраховать? Давайте вам заодно сделаем, раз уж вы здесь. Против несчастного случая?» - «Нет, - отвечаю, - сейчас не надо. И так на мели. Последнее на эту страховку набрала. Подумаю, может, и застрахую потом». А она так вкрадчиво: «Не сильно это и дорого. Зачем же на здоровье экономить? Сейчас и очереди нет, а в следующий раз придёте, хвост будет». Но я всё-таки отказалась.
И вот, не проходит недели, как я, катаясь на лыжах, на ровном месте сломала руку. Как только ни падала всю жизнь, как только ни ушибалась, иногда аж искры из глаз, а всё ничего, синяками обходилось, а тут на тебе. Неспроста это. Сижу и думаю теперь, что ж мне – ещё напастей ждать, или уж вообще с жизнью прощаться? А может, убить ее к чёрту? Снести ювелиру старое колечко серебряное да цепочку порванную, пусть отольёт мне серебряную пулю. Но вот куда её потом совать? Ни ружья, ни пистолета у меня нет. Вырубить осиновый кол можно. Только какую силищу надо иметь, чтобы такую бабищу пронзить. Мне не справиться. Можно попа пригласить, чтобы он эту чертовку святой водой окропил и почитал над ней что-нибудь. Так и вижу, как она завизжит, задымится, затрясётся вся, почернеет. Спадёт с неё маникюрчик гламурненький, жёлтые растрескавшиеся когти скрючатся, изо рта клыки вылезут, и закапает с них зелёный яд. Не впрок пойдут её людские денежки.