На Василь Васильича Розанова куда ни нажми - зазвенит, задребезжит, запищит на всю округу. Розанов - как охранная сигнализация; любую попытку взломать сознание русского обывателя он обнаружит. Иногда страшно его читать.
Ерофеевское эссе «Василий Розанов глазами эксцентрика» - аттракцион самосожжения, суицид без наркоза. Розанов – «собака», и Веня – «собака», каждый для своего времени и круга приличных, теплохладных людей. Оба ругатели и провокаторы, с лучшими намерениями, из лучших чувств. То, как они говорили о своей наготе перед Богом, может быть, только и оправдывает затянувшееся существование изолгавшейся российской словесности.
Милый Розанов. И мерзкий Розанов. И как всё милое в нём обращается в мерзость клеветы на Христа.
(Читая "Апокалипсис нашего времени")
В декабре 1900-го года Розанов писал о настроении наступившего века – «всемирной скуке». «Решительно скучно - в науке, в литературе, в общественной жизни». Принципы, выстраданные прежней эпохой, уже тогда чрезвычайно обесценились, дошли до «мёртвой точки», и хотелось её переменить, перевернуться на другой бок.
«- Не на том бы боку.
Ведь вот чего захотели. И не сообразив того, что если человек перевернется, то и всё вокруг него перевернется, и то, что было вправо, очутится влево, и наоборот. Это и составляет затруднение при разрешении проблемы.
- Уж полежите так...»
Журналистика Розанова - желание «сменить бок», повернуться к читателю другой стороной. Информация, ради которой и должны быть написаны журналистские заметки, даёт ему повод вертеться так и эдак, всякий раз возвращаясь к одной из нескольких излюбленных тем. Ставят ли в Москве памятник Гоголю, умирает ли от истощения хроническим голодом учительница Еремеева, всё равно; для Розанова это лишь импульс, который найдет разрядку в одной, в другой, в третьей статье. Главное - взволноваться, а волнение Василь Васильича могла вызвать любая мелочь, безделица.
Читатель, увлекшись горячностью автора, забывает о том, какой пустячок эту горячность спровоцировал, из какой мелкой отправной точки выстроилась длинная цепь рассуждений. Розановская метода успешно применялась многими телеобозревателями на закате ельцинской эпохи.
По мысли Розанова, с приходом христианства «история чрезвычайно усложнилась». Не лучше стала, не хуже, но чрезвычайно сложна своим психологизмом. Зато сегодня она чрезвычайно упрощена, унифицирована «общечеловеческими» ценностями, гуманистическими заповедями, сводящими всё разнообразие мира к дурацкому всепризнанию, всеядности. Мультикультурность, карнавал верований, в сущности, уравнивают мессу и пляску троглодитов, Сикстинскую мадонну и раковину на шее вождя; упрощая - уплощают. Наша история чрезвычайно упростилась, и выходом из этой простоты будет, скорее всего, лишь большая война.