Галина Ицкович погружается в Андалусию с ее мавританским наследием, фламенко и дворцами, выясняет, шумит ли Гвадалквиви́р, узнает судьбу Еврейских кварталов.
Поиски Марокко продолжаются
Итак, Кордова.
Целый день таскались по дворикам-садам, с детским усердием выставляя оценки наиболее полюбившимся конкурсантам в «битве цветов». Кстати, я думаю, что цветы и вода пришли в Андалусию именно из арабской садовой архитектуры, из мусульманской эстетической традиции. Закрытый дворик, где цветы и вода сочетаются в выверенных пропорциях, где прохлада ассоциируется с красотой, где цвет и запах (о, эти восточные ароматы!) комбинируются в зависимости от художественного вкуса хозяина, а если художественного вкуса у тебя нет, то и не позорься перед публикой, — это явно мавританское влияние, далёкое от аскезы редко мывшихся крестоносцев.
Целый вечер бродили от одной импровизированной эстрады к следующей, прислушиваясь к отдаленной гитаре и кастаньетам, а потом и вовсе двигаясь на свет сцены, где взлетают юбки и топочут каблуки специальных туфелек, где сердце вздрагивает в ритме фламенко и стучит уже где-то в горле. Фламенко, от арабского «беглый», felag mangu, — это бунт цыган, евреев и мусульман, беглых рабов, клянущихся свободой, это их свободная музыка. Или нет, не так: главное во фламенко — это ритм, стук сердца, пальцы, отбивающие его на гитарных деках, и каблуки, сотрясающие доски пола, дуэнде-диалог между голосом и инструментом. Мы идём на горестные вопли:
—Ай-ай-ай! Ай-ли-ли!
Говорят, эти вроде бы бессмысленные восклицания означают что-то на арабском. Говорят, слепые арабские попрошайки кричали именно так, прощаясь с Аль-Андалус, отступая на африканский берег в последние часы Реконкисты. Песня-плач тянулась через пролив, как корабельный канат:
— Ай, глаза мои, ай глаза! Ай, ночь, ослепи меня!
***
Наутро, уехав от наполненного гармонией цветочного изобилия во дворах Кордовы и от наполненного дикой страстью фестиваля фламенкистов на её площадях, мы переезжаем в не менее древний Город Гранатов. Гранада — это просто-таки чистый Восток, это сказка и магия, и всё благодаря Альгамбре.
В великолепный гранадский собор можно в любое время, а вот в Альгамбру надо заранее записываться и время резервировать, так что плясали «вокруг Альгамбры» задолго до отлета, сразу после покупки билетов на самолет. Надо сказать, билет в сады Хенералифе опустился в виртуальную корзинку легко и просто. А вот во дворец Насридов, где самые что ни на есть чудеса, попасть оказалось непросто из-за странной работы сайта. Чувствуя себя как Алиса перед запертой дверцей в чудесный сад — расписание вижу, а зарегистрироваться не могу, — решилась звонить в Испанию. Строгая тётя с невообразимым акцентом долго расспрашивала, откуда я буду ехать, на собственной ли машине или в специальном автобусе, в котором часу предпочитаю проснуться, в общем, пыталась спроектировать для меня совершенный день. Кто знает, может, ей просто было скучно, и она решила попрактиковаться в английском. А может, это был образец андалусского гостеприимства.
Но и это я преодолела, ведь прекрасней Альгамбры нет ни на этом, ни на том берегу пролива. И даже на другом берегу океана. Спросите у Вашингтона Ирвинга. Певец долины Гудзона, прожив несколько месяцев во дворце, воспел также и Альгамбру. Американцы и сейчас несколько оторваны от европейского культурного процесса, но во времена Вашингтона Ирвинга подобное проникновение было совершенно необычным. На взгляд из XXI века, поведение действующих лиц было окрашено легкомысленным неуважением к историческому и культурному наследию: в компании князя Долгорукого, русского посланника в Гранаде, Ирвинг отправился на прием к губернатору Альгамбры. В результате обмена любезностями губернатор разрешил писателю и его, практически, случайному спутнику остановиться непосредственно во дворце! Не знаю, может, для скрепления подобной сделки и было что-то распито, история умалчивает. Это было в мае сто восемьдесят восемь лет назад. Результатом стали «Сказки Альгамбры», в том числе история о золотом петушке, после переработанная Пушкиным, поэтому пришлось простить небрежное отношение к великолепному сокровищу-дворцу.
Хотя у нас и была машина, решили упростить себе жизнь и поехать на автобусе. От отеля до остановки пешком всего ничего ходьбы.
***
Автобус на Альгамбру отходит из проулка за спиной Изабеллы Кастильской, вернувшей уехавшего было, несолоно хлебавшего Колумба и подписывающей-таки договор. Кстати, всё это дело, подпись знаменитого соглашения, «Капитуляции Санта-Фе», оформившего условия открытия и завоевания Америки, состоялось именно здесь в апреле ровно 525 лет назад. Выходит, весна — важный для Гранады сезон. Какой удачный выбор с нашей стороны!
Уже через три месяца, в августе 1492-ого, Колумб отправился на поиски Нового Света. Остальное знаете сами. Знал ли Колумб о геноциде туземного населения? Отдавал ли приказы лично? Трудно разобраться. Некоторые приравнивают его чуть не к Геббельсу и требуют сноса памятников. Но за давностью лет уже не разобраться, и стоит он, достойный и красивый, с выхлопотанным свитком в руках на гранадской площади, и борются разные хорошие города за право почитаться его последним пристанищем. Изабелла тоже вполне хороша собой, невзирая на то, что всего за месяц до изображённого события подписала эдикт об изгнании всех испанских евреев. Как пел персонаж другого любимого фильма, «вот и славно, трам-пам-пам».
Первые поколения султанов жили в Алькасабe, крепости с прежде белоснежными стенами, самом старом здании комплекса, но потом был достроен дворец, и крепость осталась всего-то фортификацией. А во времена христиан там даже одно время располагалась тюрьма. Летняя резиденция султанов стоит на холме непосредственно напротив Алькасабы, и там уже совсем другой уровень роскоши, вкуса и изящества, воплощение представления о райском саде. И, как и давеча в синагоге, каллиграфический орнамент, на этот раз арабский, почти гипнотизирует, опутывает.
То, что калифам казалось воплощением рая, поражает и наше пресыщенное воображение. Разве что совершенство Тадж-Махала может соперничать с дворцом Насридов. Но кроме дворца здесь ещё и крепость Каса-Реал, и почти исчезнувший древний дворец Паласио-дель-Партал. Здесь воевали и пировали, убивали конкурентов и миловали. Дворец отпечатывается на радужке, оседают в памяти телефона соты потолочных сводов, наполненные медом арабской вязи, создает хороший задник безукоризненно голубое весеннее небо. Да уж, жаловаться не приходится, небо над Альгамброй соответствует, романтично при любой погоде. Мы так резво перебегаем из дворика во дворик, из зала в зал, что начинаем забывать о сути визита. А какова, собственно, эта суть? Вобрать в себя гармонию? Сфотографироваться на фоне?
Или просто — не упустить возможность потусоваться с вечностью, снобистски потолкаться на рауте с универсально прекрасным?
Ладно, пытаюсь удержаться за более симпатичную версию поисков арабского мира на андалусской земле. Но тогда, может, и вовсе не стоит переправляться в Марокко? Я начинаю плести марокканский дневник с любой точки, почему бы не начать его во Львином Дворике, среди симметрии насридского рая?
А тут и время визита заканчивается, и надо спешить назад в гостиницу, чтобы успеть сменить декорации перед вечерним выходом в город.
Продолжение следует...
Читайте также:
Из Андалусии в Марокко. Часть первая
Из Андалусии в Марокко. Часть вторая