Вереница маленьких ножек топочет по коридору мимо кухни туда и обратно. Саша делает вид, что не замечает, когда первая пара тенью пробирается в гостиную, только пожимает плечами и глядит на часы. И когда ножки удваиваются, а к топоту прибавляются приглушенные голоса. И даже когда из гостиной доносится металлический звон, а следом за ним – приглушенный всхлип.
Любопытство клубится в груди, но Саша не обращает на него внимания, смотрит на часы и за окно на вереницу зажигающихся в наступающей темноте фонарей. Уже почти время ужина, и она выключает плиту, вешает на крючок полотенце и вздрагивает.
Маленький теплый лоб утыкается ей в колени, маленькие же ручки обхватывают ноги, так что не сделать и шага. Задушенный всхлип смешивается со щелчком погасшего пламени.
– Ты должна пойти с нами, – говорит застывший на входе Антон, и Степа кивает, продолжая обнимать ее за ноги.
Стремительно накатывает печальное, капельку тревожное настроение. Саша усмехается, опускает ладонь Степе на волосы и треплет их, приводя в полнейший беспорядок. Мальчишка поднимает на нее глаза, и они красные и мокрые, но очаровательно серьезные.
– Мам, там Жуня… – он запинается, и тогда Антон подхватывает, жмурясь всего на мгновение:
– Жуня умер.
Выражение его лица не по-детски хмурое, но в глазах нет и капельки слез.
Мир дрожит всего мгновение, а после становится непоколебимо ровно. Саша путает пальцы в волосах сына, а у второго губы сжаты в тонкую линию, полоску, почти исчезнувшую с лица.
– Тут уж ничего не поделаешь, – Саша только теперь замечает, что и сама привязалась к этому забавному меховому комочку, – Жуня был уже старенький.
– Он ведь был меньше меня, – Степа непонимающе хлопает глазами и склоняет голову набок, – а я еще маленький.
– Он хомяк, – обрубает Антон и замолкает, будто сказал что-то плохое.
Саша качает головой и тянет вцепившегося в нее Степу в гостиную. Антон шагает следом, достаточно далеко, чтобы она не смогла дотянуться до его волос, и Саша фыркает, ладонью подзывая его к себе.
Крышка клетки оказывается открыта, а Жуня лежит маленьким комочком возле бегового колеса. Совсем неподвижный, будто игрушечный, с поседевшей от старости спинкой.
– Мам, что значит умер? – Степа дергает ее за юбку, и Саша моргает, отрывая от пушистого трупика взгляд. – Антон сказал, он больше не проснется. Но он ведь такой маленький, как он может быть старым?
Слезы крупными каплями висят на его ресницах, и Саше так и хочется смахнуть их все до единой. Антон буравит взглядом спину младшего брата, но стоически молчит. Из открытой клетки веет тишиной и жутковатым умиротворением.
– Хомячки живут гораздо меньше людей, мой дорогой, – качает головой Саша, – и, я думаю, он был очень рад быть твоим другом все это время.
Слезы срываются, текут по щекам и капают на пол. Саша тянется, чтобы утереть их, но Степа упрямо мотает головой, поднимает на нее такой же, как у Антона, хмурый взгляд и кусает губы.
– Я тоже рад! – он почти кричит, сжимает в крошечных кулачках подол ее юбки. – Быть его другом! И я готов подождать, когда он проснется, и!..
Степа запинается, глядит Саше за спину и поджимает губы. Антон смотрит на него пристально, будто одним взглядом приказывает молчать. Теперь Саша помнит, как два года назад Степа обещал старшему брату не плакать, когда маленький хомячок умрет.
– Я позову папу, – кивает Антон, не дожидаясь каких-либо слов в свою сторону.
Степа снова утыкается лбом Саше в ноги, размазывает текущие по щекам слезы, но стоит тихо, лишь изредка подрагивают плечи. Данные брату обещания всегда были для него куда больше, чем просто словами.
Саша не помнит, знала ли она о смерти, когда умерли ее родители, но сейчас это само собой разумеющееся знание кажется чем-то ужасно неправильным, горечью свербящим в горле.
Макс появляется минуту спустя один, на вопросительный взгляд заявляет, что Антон пошел за коробкой, и заглядывает в открытую клетку. Степа поднимает на него заплаканные глаза, трет их кулаком и шмыгает носом, и Макс треплет его по и без того растрепанной макушке.
– Похороним во дворе?
Голос Макса ровный, но Саша знает, что ему тоже нравился этот шустрый зверек. На лице ее растягивается неловкая улыбка, и она уже хочет кивнуть, но Степа дергает ее за юбку и взмахивает руками:
– Нельзя во дворе! Там страшно и холодно! Нельзя хоронить Жуню! Если Жуня проснется в земле, он испугается и не сможет узнать, куда ему идти. Жуня не сможет узнать, где я, потеряется и будет плакать…
К концу тирады голос Степы стихает, плечи его опускаются, а по лицу катится новая порция слез.
– Он не проснется, – говорит Макс, осторожно касаясь пушистого комочка, – в земле ему будет тепло, и там он сможет найти новых друзей.
– Зачем Жуне новые друзья, если он будет спать? – рычит Степа, почти перебивая отца. – Я его друг! И я не хочу, чтобы он был один под землей…
Саша отпихивает открывшего было рот Макса и опускается перед Степой на колени. Она стирает крупные капли слез с его щек, и ей кажется, что она и сама вот-вот расплачется. Не потому что хомячок Жуня умер, а потому что ее маленький добрый сын так горько его оплакивает.
– У всего есть свой срок, мой дорогой, – Степа поднимает на нее взгляд, позволяет утереть слезы и хлопает огромными глазами, – так же, как неживое ломается и разрушается со временем, живое умирает. Это для нас с тобой два года ничтожно малы, но для Жуни это была по-настоящему длинная, прекрасная жизнь.
– Но ведь сломанную игрушку можно починить, и все будет в порядке, – Степа всхлипывает, сжимает кулачки, – мам, пап, почините Жуню!
Антон, принесший из кладовки коробку подходящего размера, останавливается в дверях и склоняет голову набок. Саша чувствует его взгляд, машет рукой, и теперь он подходит, садится прямо на пол и утыкается лбом ей в бок. Макс протяжно вздыхает откуда-то сверху с шуршанием перекладывает Жуню в коробку и тоже садится рядом.
– Некоторые вещи нельзя починить, – говорит он, когда Степа, перевалившись через Сашину руку, заглядывает в коробку, – но можно сделать из них кое-что другое.
В глазах Степы на мгновение отражается ужас, и даже Антон крупно вздрагивает, пряча лицо на Сашином плече. Саша заглядывает в коробку тоже, чувствует, как щекочет в носу, и давит протяжный вздох:
– В том месте, куда мы похороним Жуню, со временем вырастет трава.
– Жуня превратится в траву? – глаза Степы делаются круглыми и огромными, но слезы постепенно исчезают.
– Или в цветок, или даже в дерево, – качает головой Саша, – ты будешь видеть его каждый день и вспоминать своего друга.
– Дерево! – Степа подскакивает, хлопает в ладоши. – Мам, давай посадим дерево, тогда Жуня сможет жить долго-предолго!
Антон теплом дышит ей в плечо, и Саша едва ли может видеть его лицо. Макс тихо сидит с другой стороны, смотрит на лежащего в коробке хомяка, и от него тоже веет ощутимым теплом, как от настоящей живой батареи. Степа радостно пищит, рассказывая, как будет лазить на дерево, и отчего-то все кроме него молчат.
На улице уже совсем темно, горят яркими пятнами фонари вдоль дороги, и шелестят на ветру растущие возле забора кусты.
– Маме нравятся цветы, – бурчит едва слышно Антон, и Степа тут же растерянно замолкает.
Макс усмехается себе под нос, закрывает коробку крышкой и вдруг целует Сашу в макушку.
– Мам, давай посадим цветы, – Степа хватает Сашу за руку, прижимает ее ладонь к своей груди, – Жуня точно-точно будет самым красивым цветком.
– Ты же только что хотел дерево, – хмыкает Макс, и Саша видит, как на его лице расползается лукавая улыбка.
– Цветок! – машет рукой Степа, и выражение его лица становится сердитым. – Жуне понравится быть цветком, потому что мама любит цветы!
Саша смеется и треплет их обоих по волосам. Потом тянется к старательно уворачивающемуся Антону и приводит в полнейший беспорядок его рыжеватые кудряшки.
Уже несколько дней спустя на месте маленькой могилки Жуни проклевываются первые ростки.