Буровая, в стороне от нее метров 500-600, почти вверх колесами, лежал вертолет.
Тундра усыпана обломками лопастей. Посадка, и две группы людей идут навстречу друг другу. Метет. Командир экипажа Докладывает Коржавину об обстоятельствах беды.
Уловил только: ... замечаний к работе материальной части нет... И вроде бы должно возрадоваться мое ведомственное сердце, должна была возликовать Душонка, но получилось наоборот, защемило ее, душу-то. Честность и мужество не имеют цены. Ведь, наверняка, ребята знали, что оранжевый шар накопителя информации аварийного самописца сорвало с узлов крепления от удара и отбросило в конец балки. Ведь могли бы соврать, как это зачастую бывает в таких ситуациях и довести до исступления науку при исследованиях систем и агрегатов.
Тогда-то, наверное, и созрело решение спасти машину, если она еще на что-нибудь, кроме металлолома, годиться. Отпала самая неприятная во всех расследованиях стадия - составление бумаг. Всякий раз, когда пишешь акт расследования происшествия, большую часть времени посвящаешь изложению и обоснованию того, что работало нормально, нежели самой причине. Бюрократия и в авиации покоряет пространство и время.
Вертолет, чем ближе к нему подходили, становился все страшнее и непонятнее, как авиационная конструкция. Правое крыло подмято под фюзеляж. Левое шасси дико смотрит в небо, правое лежит на утрамбованном снегу. Уцелевшее крыло с крупными буквами СССР, сделав оборот в 135 градусов вместе с вертолетом, уже не ищет опоры в воздухе.
У профессионалов это положение машины называется "Вертолет лег на спину". Спасение машины - трудная, рискованная, порой вынужденно авантюрная работа. А без шуток работа не спорится. А ведь корабль-то, черт побери, совсем не плох! Поломки конструкции, видимые снаружи - сущая мелочь.
Что внутри? Привычно закружилась голова. Это от нарушения стереотипа. За годы привыкаешь к архитектуре вертолета и, естественно, что под ногами должна быть палуба грузовой кабины, а над головой - потолок. Здесь все наоборот. Биологические гороскопы дают команду организму на принятие нормального положения относительно конструктивного верха - низа, сила тяжести командует: стоять! Наступает момент, когда в вертолете не можешь больше находиться - "авиагоризонты заваливает". В полном смысле слова вываливаешься наружу. Все становится на места. И так несколько раз. Потом привыкаешь. Сажин упорно пытается в пилотской кабине встать на голову, чтобы описать положение переключателей и показания приборов. Вертолет внутри кажется непривычно большим и каким-то чужим. И потом эта бочка с соляром. Ведь вертолет вез на буровую шесть тонн соляра. Бочка сорвалась с привязей и элегантно(если это слово применимо к технике) завалилось на правый борт. Внутри, вроде бы, все цело, не ясно, что с конструкцией по правому борту. Снаружи не посмотришь и изнутри к нему не подобраться.
Правый борт определяет: жить этой машине или остаться навсегда памятником покорителям северного неба.
Машину надо поднимать. Кто, где, когда поднимал такие вертолеты? Информации - ноль, средств подъема - ноль, степень "обалдения" - единица. Договариваюсь с Коржавиным: 18 улетаю с бригадой на буровую и будем "мраковать" на месте.
Действующих лиц и исполнителей, как правило, определяет ситуация; обычно это бригада, чей вертолет завалился. 5 человек: из них 3 техника-механика и 2 техника по спецоборудованию.
Встретили нас на буровой, как должны были встретить люди, Делающие одно дело и знающие север не по рассказам. Буровая в тундре - это корабль в океане. Свой экипаж, свои законы и традиции. Бурмастер - капитан, его помощник - старпом. Буровую "крутили" два Виктора. Бурмастер - мужик внушительных размеров и с хорошей хозяйской хваткой.
Так его за глаза и звали - Витя Большой. Помощник тоже Витя, только годами и опытом моложе. Но школа "капитана" не прошла даром. Этот стал для нас Витя Маленький. Жилье "не фонтан", но жить можно. Бурение геологическое. Буровая стоит, копит стоит, копит запасы соляра, чтобы дать проходку, сменить инструмент и опять копить соляр. Пока буровая копит соляр, "команда сходит на берег", т.е. отдыхает в Воркуте. Дизеля стоят под шубой инея. Бурпокрытие плотно подогнано. К слову сказать, приходиться бывать на вахтовых буровых. Контраст разительный. Лишь бы пробурить. Все временное и все временные. Буровая, как корабль перед потоплением, а команда не разбери поймешь, толи эмигранты, то ли оккупанты. Северу нужны хозяева, а не временщики.
Гостеприимные хозяева разместили, накормили. Теперь предстояло показать бригаде машину. Они ее видели только издали. И вот они лицом к лицу: бригада и их кормилица. По лицам вижу, что состояние хоть и не шоковое, но растерянность есть. Верю в этих людей, мне в жизни выбирать не приходилось, всегда работал с теми, кто был. Но все ли выдержат эту первую встречу? По опыту знаю, что это дано далеко не всем. Ведь у них за плечами сутки ожидания неизвестности: борт не вернулся на точку. Не раз перебрали в голове все слабые места машины, только им известные. Ночь сомнений и ожидания. Но вот обвыклись, хоть и ночь уже и метет. - Как поднимать будем? - Если бы каждый день поднимал, то сказал бы.
И вот раздался голос, которого и ждал и, скажу честно, боялся: - Не поднять нам эту дуру, перемерзнем здесь, и все погибнем, - и другие, не менее весомые аргументы... - Так, ребятки, первый этап подъема закончен, пойдемте ка на буровую, подумаем. Только скинул куртку и вылез из летных "ползунков", как вызывают к бригаде. Все пятеро. Пора называть имена. Начал Саша Козловский, он самый старший по возрасту. - Володя, отошли его на базу.
Это уже мужской разговор. Спасибо ребятам, избавили меня от самого трудного. - Полетишь? - Полечу. - Собирайся, сейчас должна быть восьмерка.
И он собрался и улетел, и всем стало как-то легче, и все впервые почувствовали, что мы ее поднимем, еще не знаем как, но поднимем.