-Лукерья, что ж ты чухаешься, нерасторопыга, глянь, студень выносить пора, да и тесто на каравай вон-шапкой. Давай, поворачивайся, невестушка. Ишь, павой ходит. Мужик компот у ей отцеживает, стыдоба. Да и хлеба в печи, подгорят ведь, тяни скорее.
Тётка, огромная, большая, сама, как пышное дрожжевое тесто, летала по кухне птицей, несмотря на кажущееся неповоротливым тело. Как многорукий божок или, скорее, столаповая паучиха, она доставала маленькими, цепкими, пухлыми ручками везде, все замечала, везде успевала. Луша в жизни не видела, чтобы с такой скоростью чистили картошку, а ловкости, с которой тётка плела ажурную косу на каравай, мог бы позавидовать профессиональный пекарь. Тот, кого она видела в райцентре, в модной, недавно открывшейся пекарне. Сама она уже еле передвигалась, так устала. В голове нудно и тупо гудело, плечи налились вязкой тяжестью, и ей уже не хотелось никакой свадьбы, только упасть лицом в одну из новых пуховых подушек, которую она набила для их с Андреем постели (пух собирала с юности), накрыться с головой и уснуть.
-Нет! Ну вы видали! Клуша. Хоть подружек бы позвала, нехай бы подмогнули.
-Нет у меня подружек, откуда. Нету. Теть, ну ты ж знаешь.
Луша устало очищала яйца от скорлупы, и в сонном сознании они то вырастали до размеров маленькой дыни, то сжимались, как будто сдувались и становились похожими на фасолины.
-Че ж нет. Вот она - я. Тута. Чего помогать-то? Давай, распоряжайся, хозяйка. Иль мужик у вас на кухне кухарит? А Андрюха? Тебе фартук дать? Я запасной принесла. И косынку.
На пороге, вся в серебристых капельках, невесть откуда взявшегося дождя, румяная то ли от краски, то ли от свежести весеннего вечера, стояла Нинка. Она уже скинула пальто, сапоги и стояла босиком, вся изогнувшись узким телом, туго затянутым в модную блузку. Блузка была влитая, как вторая кожа, зато крутую, не по возрасту упругую грудь красотка вывалила в глубокий вырез прямо на оборчатый край нарядного фартука, подчеркнув её ещё больше, слегка наклонившись вперёд. Луша просто всем существом почувствовала, как она сейчас выглядит по сравнению с Нинкой - настоящая серая мышка. Нет, скорее, бледная поганка - в засыпанном мукой стареньком платьишке, с распаренными руками и снулым, сонным лицом.
Тетка моментально оживилась, аж подпрыгнула, дернув толстым животом, сунула в руки Нинке таз с начищенной картошкой, мотнула головой Андрею.
-Идите, картоху промойте на дворе. А потом огурцов наберите в сенях, в бочке, да яблок моченых. Там, в сенях и оставьте. Да пяток кур, Андрюх, рубани, я кипяток уж поставила, Нина поможет шпарануть, да обшмалять. С утра варить поставлю, а в ночь их на холод. Да давайте, не спите, а то - вон, сидит уже одна спящая красавица.
... Уже было совсем поздно, когда тётка угомонилась и, наконец, решила, что все готово. Столы были установлены, длинные лавки накрыты половиками, расставлены приборы, граненные стаканчики всех размеров и даже налит в графин компот. Луша из последних сил добралась до своей комнатки, упала на кровать, провалившись в перину, глянула на платье, которое ещё с утра, отгладив, повесила на шкаф и тут же провалилась в сон, как в омут.
И не слышала, как Нинка с тёткой тяпнули самогоночки за здоровье молодых, как Нинка притащила Андрея со двора, где он проверял скотину, как выпили ещё, а потом Нинка, жеманясь и потягиваясь бесстыдной кошкой промурчала, чуть прижавшись горячим плечом к Андрею
-Ты, прям, как обычаев не знаешь. Где ж это видано, чтоб жених в ночь перед свадьбой в дому у невесты был? Нехорошо это, не по заветам. Ты б с мужиками посидел, выпил бы, пропил молодость свою буйную. А ты... У юбок.
Андрей слегка отодвинулся, выпростал свою руку, которую Нинка уже придавила тяжёлым утюгом гладкого бедра, досадливо посмотрел вслед тётке, перегородившей огромным туловом проем двери в гостиную, пробурчал
-Нин. Ты б отстала от меня, а? Былое быльем поросло, не воротишь. Ну чего тебе надо? Чего ты добиваешься, ищешь чего?
-А ты не знаешь? Дитё моё и твоё, кстати, погубили, а родить могла бы. Колька вон - спился, я ж его из-за тебя привадила, назло, а потом выгнала, думала, вернёшься ко мне. А Верка его, знаешь? Удавилась, когда он ко мне ушёл. Вон сколько мы натворили, а ты прям, как новенький, женился-пригодился. Чума эта твоя юродивая и не знает всего, а хошь, расскажу ей? Чего будет тогда?
Андрея окатило ледяной волной, волосы даже зашевелились от ужаса. Он понимал - сказать бы все это Луше надо. Но как... Как это все сказать....
-Ладно. Не боись, ишь позеленел. Не скажу я. Только ты отработай - проводи меня, поговори добром. Помиримся, зачем нам воевать с тобой, соседи же. Да и перегорело у меня все внутри. Выгорело. Пошли, собирайся.
Когда за Андреем и Нинкой закрылась калитка, тётка встала, подошла к окну и долго смотрела им вслед. Дождь кончился, в свете вдруг высыпавших крупным просом звёзд, мокрая оттаявшая земля отливала разлитым дегтем, вязла, прилипала к ногам и двое, на расстоянии вытянутой руки, насколько позволяла дорога, медленно брели по улице - один ссутулившись, как древний старик, другая - вытянувшись струной, гордо откинув красивую голову.