После событий, что произошли два года назад, я и мой парень Никита решили отправиться в посёлок, где происходили пугающие события, погубившие маму.
Сестра плакала и не хотела отпускать нас, но я всё уже решила. В субботу мы сели на поезд, и он понёсся туда, где прошлое больно царапало душу леденящими кровь воспоминаниями.
От станции шли пешком. Редкий лес хранил на себе печать проливных дождей. Болотистая местность и зудящие комары, запах прелой листвы и сырой земли сопровождали нас всю дорогу от станции. Мы были полны решимости и теперь, спустя годы, я считала, что обязательно раскрою эту таинственную историю на раз, два.
Выйдя к посёлку, поняла, что он наполовину пуст. Многие дома заколочены, а поликлиника, где работала мама, закрыта на ремонт. По пути к проклятому дому, мы встретили санитара Игоря, здоровенного детину тридцати пяти лет. Он шёл, покачиваясь и вертел головой, а в стеклянных глазах парня гулял хмель. Изо рта разило алкоголем и говорить с ним не о чем сейчас, он не мог толком связать и двух слов. Поэтому мы направились к дому, в котором жили два года назад с сестрой и мамой.
Изба почернела и сильно осела, погрузилась в землю. Разбитые стёкла, из которых веяло холодом, смотрели пустыми глазницами на нас. Покосившаяся дверь закрыта на висячий замок. Пахло сыростью и под ногами хлюпало, словно этот дом стоял на болоте.
– Всё происходило здесь? – напряжённо спросил Никита, вынимая сигарету из пачки.
– Да. И мне кажется, что всё не закончилось, и нам придётся в этом разобраться. Не передумал ещё?
– Нет, Вик, тем более не упущу случая сделать интересный репортаж.
Никита работал корреспондентом в Интернет-журнале, где подобная история привлечёт внимание любопытных пользователей. Я не очень верила, что у него получится что-то снять, но ничего не сказала.
Замок поддался легко, Никита несколько раз ударили найденной у ворот железякой по нему. Открыли дверь и осторожно вошли внутрь. Полы, местами сгнили, и в досках зияли тёмные дыры. Осторожно ступая по скрипучим половицам, мы шли вплотную к стене, заглядывали внутрь чёрных провалов гнилого пола, понимая, что здесь невозможно остаться на ночь. Да и не нужно здесь ночевать и испытывать судьбу
Встретив около заколоченного деревянными щитами магазина, пожилую женщину разговорились. Сказали, что раньше здесь мама работала, но не стали вдаваться в подробности. Старушка вспомнила меня и спросила, как сестра, предложив становиться у неё. Мы согласились. Кинули вещи в комнату и, откликнувшись на предложение поужинать, решили отправиться в заброшенный дом вечером, пока не стемнело.
– Вот молодёжь, мало тебе смерти матери, сами сгинете, и сестра останется одна.
– Тётя Рая, я хочу, чтобы те, кто это сделал, понесли наказание...
– Наказание? – она насмешливо фыркнула, – это наказание за то, что мы сделали. Наказание этому месту, которое теперь проклято.
– Так что же здесь произошло? – спросила я и заметила, как Никита незаметно включил диктофон, – люди гибнут, а никому и нет дела?
– Приезжали тут и журналисты, и полиция, – махнула рукой тётя Рая, – всё без толку. Двое журналистов пропали, полицаи местные уехали, забрали семьи, потом и областные сбежали. Магазин закрылся, поликлиника тоже, осталось нас несколько человек, потому что уносить ноги нам некуда. А нежить ходит, ищет новую жертву. В магазин на велосипеде в соседнее село езжу, устала. Родственников нет, совсем одна осталась.
– Думаете нам всё-таки лучше уехать? – неожиданно спросил Никита. Я даже удивилась. Забоялся что ли? Не думаю, наверняка у него какой-то план появился.
– Куда же вы, на ночь глядя? Но завтра лучше уезжайте.
– А почему вы сказали, что это проклятое место, – поинтересовалась я.
Тётя Рая немного помолчала, перекрестилась и тяжело вздохнула.
– Лет десять назад у нас пропал мальчик, мать искала его, писала в милицию, но те не хотели поднимать свои задницы и не искали по горячим следам. Ребёнка так и не нашли, а убитая горем мать потеряла рассудок. После этого к ней стали приезжать странные гости, и сама Мария стала совершенно другой. У соседей начали пропадать домашние животные – кошки, собаки. Их находили в лесу разорванными или со снятой шкурой. Потом... – она немного помолчала, выпила воды из стакана и облизала тонкие губы. – Потом стали исчезать дети, милиция ничего не делала, пока не приехал следователь из областного центра. Хороший парень. Он первый жил в том проклятом доме, и рассказывал о странных звуках за стенами, словно кто-то грыз доски под полом и за стенами избы. Подвал постепенно наполнялся водой, и следователь понял, что тут не просто орудует маньяк какой-то. Он говорил, что надо поговорить с Марией, опросить её. Через несколько дней случилось жуткое дело. Дверь её дома распахнулась, и оттуда выбежал совершенно седой мужчина, упал на колени и задёргался, словно припадочный. Вцепился пальцами в траву, хрипел, и на лице у него гримаса боли, словно в него вселилось что-то. Не узнали сразу в несчастном, того самого следователя. Когда же его откачали в поликлинике, он ничего не мог вспомнить, даже заикаться стал. Уехал. Больше никто не видел его. Когда исчезли дети младшие, стали пропадать те, что постарше, а потом и взрослые... Сын Николая Петровича, тогдашнего главврача, потерялся тоже, а потом его нашли поедающим человеческие останки.
– А вы по-прежнему слышите эти звуки?
– Зубы за стенами?
– Да.
– Каждую ночь, уже привыкла. В моем возрасте уже нечего бояться.
Мне стало непонятно, как тётя Рая могла привыкнуть к тому, что люди пропадают, гибнут, и ещё кто-то по ночам пытается прогрызть дыру в её доме.
В общем – мало понятного. Мы с Никитой просидели полночи и около четырёх утра, осторожно вышли из дома. Он включил камеру, у которой есть такая штука, типа прибора ночного видения, и направились прогуляться по тёмному посёлку, освещая местность фонариками.
– Ты слышала?
– Перестань. Я знаю этот тон "ты слышала", – улыбнулась ему, не поддаваясь на уловки парня.
– Ладно, ты это видела? – Он вдруг остановился. Я глянула перед собой, осмотрелась, посветив в темноту фонариком, и покачала головой.
– Разве здесь есть кто?
– Какой-то мальчик.
– Нет тут никого.
– Посмотри в камеру.
Я взяла её из рук Никиты, заглянула в окошко видоискателя и увидела, как к нам направляются дети, бледные и худые. Их конечности странным образом вывернуты или обглоданы, отпрянув назад, я вдруг поняла, что впереди ничего не вижу, посветила снова фонариком в темноту. Никого.
– Прикинь, камера их видит, а мы нет, – тихо проговорил Никита, – теперь этот звук.
Я обернулась, слыша, как кто-то стучит зубами прямо за спиной. Глянув в камеру, увидела женщину с окровавленным ртом, она рядом, прям за спиной. Тварь судорожно водила нижней челюстью, и её зубы стучали, словно от холода.
– Никита, они окружают нас! Что, если это не просто духи.
– Да и мне как-то…
Он не договорил, вцепился мне в руку, и мы побежали. Никита крепко сжимал мне пальцы, то и дело, оглядываясь, есть ли кто за спиной, на пути посматривая в камеру. Бежать в темноте по незнакомой местности то ещё удовольствие. Мы чуть не упали и не выронили камеру с такой жуткой записью.
Залетели в дом тёти Раи, наверное, слишком громко хлопнув дверью.
«Чувствую запах готовящейся еды. Она что не спит?» – пронеслось в мыслях.
– Ребята это вы? – донёсся голос старушки из кухни.
– Да, тёть Рай. А вы что в такую рань встали и готовите?
– Так уже пять утра, Вика. – Улыбаясь, она вышла нам навстречу, вытирая руки о фартук. В комнате полумрак. «Электричества что ли нет в доме», – подумала я. На столе коптила керосиновая лампа, отбрасывая на стены причудливые тени.
– Ну, ладно. – Мы сели за стол, в животе пискнуло. Наверняка оттого, что мы неслись от призраков даже проголодались. На плите в большой кастрюле что-то кипело. Тётя Рая чайник ещё поставила, предложив чая. Сразу не обратила внимания, и только сейчас поняла, что у бабушки не газ на плитке, а уголь тлеет в печке, напоминающей плиту, как будто мы прошлый век попали. Поэтому и ощущался запах лёгкого дымка в комнате.
– Скоро супчик приготовится.
– Ага. – Никита заёрзал смешно за столом,– после такой пробежки, есть сильно захотелось.
– Сейчас, я только лучок зелёный принесу. – Тётя Рая помешала суп и, попробовав, улыбнулась, – вкуснятина какая, садитесь, уже всё готово.
Странно, подумала я, здесь всё тихо и никаких звуков, взяла камеру у Никиты и, включив её, удостоверилась, что запись сохранилась.
– Представляешь, какая сенсация будет!
Тётя Рая вернулась и, пошевелив угли под кастрюлей, стала разливать суп. Пахло вкусно. Никита словно не ел три года, набросился на еду, нахваливая супчик, меня же вдруг затошнило. Кусок в горло не лез, а ведь ещё минут пять назад я умирала с голода. Не стала есть это варвево, сказавшись на недомогание.
– Перенервничала наверное, тёть Рай.
А старушка не слышала меня словно. Всё на Никиту поглядывала и кивала маленькой седой головкой. Съев всё без остатка, Никита посмотрел на меня и, открыв кастрюлю, решил налить себе ещё.
– Ну, ты даёшь, – усмехнулась я. – Хорош уже, Никит.
Подошла к нему, решив подкинуть шуточку по поводу его зверского аппетита и увидела, что в плавает в кастрюле. Сказать, что меня пронзил ужас, не сказать ничего. Тошнота с новой силой подкатила к горлу. Сердце сжалось, я даже вспотела, ощущая, как мне стало страшно. В кастрюле плавала голова санитара Игоря, я узнала его, не знаю почему.
– Ну что покушали? – спросила тётя Рая сладким голоском, – может добавки?
– Ага, – кивнул Никита, – я как раз хотел налить половник.
Они себя вели так, словно там плавала говяжья косточка, а не человеческая голова.
– Никит, – протянула я, – пойдём, поговорим. «Может, он не заметил из чего суп варился», – надеялась я.
– Погоди, я есть хочу.
– Ник, ну не дури, – я положила ему руку на плечо, но он недовольно сбросил её. Бросил на меня взгляд наполненный злобой.
– Чё больная что ли? Поесть человеку не даёшь! – Глянул на меня с такой ненавистью, что я отступила в сторону, ничего не понимая. Что это суп заговорённый или со мной, что не так?
Так он и ел, пока не опустошил почти всю кастрюлю. Потом бабка вытащила голову из кастрюли и, оторвав вилкой ухо бывшего санитара, сунула себе в рот.
– Вкуснятина! И что Вика даже не притронулась.
– Да не знаю, чего кочевряжится, – ответил Никита и скривил неприятную физиономию, – вечно со своими диетами. Худеет, наверное.
Бабка закивала ему в тон и тихо захихикала. Неприятно так, жутко, словно у неё в горле что-то застряло. Я услышала скрежет, глянула на тётю Раю и поняла, что она стучала зубами, словно от холода.
Я, медленно встав, попятилась к двери, сжимая камеру в руках. Светало.
– Никита, идём.
Он обернулся, и я увидела, что он, осклабился точно зверь. И зубы у него какие-то непонятные большие, покрытые гнилью. Распахнув дверь, я выскочила на улицу. Зловонный воздух ударил в лицо. У входа в дом собралась толпа людей или тех, кто когда-то были ими. Мне не хотелось бросать Никиту. «Что с ним сделала, старуха?! Почему он такой? Супчик заговорённый?!»
– Никита! – закричала я что было сил, потом посмотрела на жителей посёлка. – А вы, убирайтесь прочь, уроды! Не боюсь я вас!
Подняла с земли камень и бросила в женщину, что стояла ближе всех ко мне. Она вздрогнула, словно голограмма и растворилась в воздухе. Потом все, точно изображение на старом телевизоре, у которого помехи, задрожали, и растворились. В уши ударил резкий звук, похожий на свист, в голове загудело, и я почувствовала, что сейчас потеряю сознание. Темнота окутала взгляд, затошнило, а почва ушла из-под ног.
Когда я открыла глаза, то поняла, что нахожусь в лесу. Шёл дождь. Рядом сидел Никита бледный и удручённый моим состоянием. Курил. Глаза стеклянные.
– Ты в порядке? – спросил он
– Я?! – Меня вдруг охватила такая злость на него. – Ты спрашиваешь в порядке ли я? А ты?!
– Ничего не помню.
– А камера где?
– Вот она. – Он вытащил её из рюкзака.
Я включила запись и поняла, что там ничего нет, теперь у нас не было ни одного доказательства происходящего ужаса в деревне. Диктофон он потерял. Сил идти дальше, нет, остались страх и полная дезориентация. Проспали на мокрой земле целый день и ночь. Потом двинулись на поиски какого-нибудь посёлка.
Когда наконец выбрались из леса и вышли к какой-то деревне, то поняли, что оказались за двести километров от того места. Никто из местных жителей не слышал о нём, и считали нас немного двинутыми. Никита помнил только, как мы вышли из поезда и направились в сторону страшного места.
Вернулись домой. Решила остаться дома у Никиты, присмотреть за ним, и когда мы легли спать, то мне послышался какой-то странный звук. Я открыла глаза и отчётливо услышала "клац-клац", "грхм-клац-клац". По спине побежали мурашки. Дорожка из пота скатилась по позвоночнику. Глянула на Никиту. Его глаза открыты и светились странным бледно-жёлтым светом! А зубы, они стучали, словно кто-то заставлял его делать это. Потом этот звук повторился совсем рядом. Я вскочила с кровати и, схватив со стула одежду, начала лихорадочно одеваться. Выбежав на лестничную клетку, захлопнула за собой дверь. Звук преследовал меня до самого дома. Там я в безопасности. Надеялась на это. Решила записать всё, что случилось с нами. Пишу и боюсь позвонить бабушке, чтобы она приехала с сестрой. Не знаю что делать. Дома ничего не пугает меня, но, кажется, кто-то смотрит в окно.
Я осторожно отодвинула штору, стараясь не высовываться. Чуть не закричала. Они там. Дети и взрослые из посёлка, стоят и ищут меня, вглядываются в тёмную комнату пустыми глазницами. Моя квартира на четвёртом этаже. Как такое возможно? Что им от меня надо?! Надо заклеить окна…
***
– Что произошло с ней? – спрашивал полицейский пожилую женщину. Она постарела, глаза ввалились, а седые волосы неровными прядями свисали со лба.
– Не знаю, что сказать, товарищ милиционер. – Женщина смотрела сквозь капитана полиции бесцветным взглядом. – Я звонила Вике, но она долго не отвечала, Никита тоже пропал. Нигде нет его. Приехала сюда, звоню, звоню в дверь. Никто не открывает. Вот попросила вскрыть замок слесаря из управляющей компании. Открывает он дверь, а меня не пускает, говорит, нечего, старуха тебе входить туда. Я, конечно, не слушаю его, влетела, как ошпаренная и вижу, что окна все газетами и бумагой заклеены. В комнате бардак и грязь. Вика же моя, сидит на полу голая, лицо закрыла ладонями и качается в разные стороны. Я к ней, спрашиваю, что случилось?! Не спрашиваю, а кричу! А у неё глаз нет, и на руках следы от укусов. Сама не пойму, что случилось, что это за маньяк какой-то... – женщина, охнув, заплакала. – Глаз нет. Какие-то красные впадины… Это страшно… – Она перекрестилась и, вынув из кармана булочку с лекарством, сделала глоток, переводя дыхание. – Вызвала "скорую", увезли мою девочку, и не знаю в какую больницу. И теперь ещё вы говорите, что не приезжала "скорая помощь"?
Капитан полиции покачал головой, потёр колючий подбородок и убрал ручку в карман.
– Что мне делать теперь? Куда увезли её?
– Так «скорой» не было, – сухо ответил полицейский.
– Так кто увёз её?
– Разберёмся, – ответил капитан, шмыгнул носом, чувствуя, что находиться в этой квартире даже ему жутко.
Бабушка явно помнила, как приехали врачи из «скорой». Дверь всхлипнув, открылась, впуская внутрь двух санитаров и высокого тощего врача. Они положили девушку на носилки и молча вынесли в подъезд.
Если бы Вика была в сознании, то узнала бы в одном из санитаров того самого Игоря, голову которого варила тётя Рая в старом доме заброшенного посёлка, которого нет ни на одной карте. Взгляд бабушки скользнул по разбросанным вещам и остановился на толстой тетради. Женщина подняла её и, раскрыв, узнала почерк внучки. «Зубы за стеной», – прочитала она и нахмурила брови. Захлопнула тетрадь и бросила её в кучу хлама раскиданного на полу.