У дороги плакат, где корявой рукой "Wellcome".
Третий дом от дороги, и вот уже наш герой.
Джон небрит, бородат и огромен как великан.
Дочь торговца сетями считает его горой.
Джон-Гора одевается просто: бушлат, джинса.
А в харчевне работает повар — зовут Эмиль.
Из окошка харчевни — прибрежная полоса
простирается тонкой дорожкой на много миль.
Иногда Джон с Эмилем встречаются и молчат.
Деревянные кружки, солёная иваси.
Они пьют и едят, между ними горит свеча.
И Эмиль набирается смелости, чтоб спросить.
— Ты опять ходил ночью на море, приятель Джон?
— Ты же знаешь, Эмиль, не прикидывайся, давай.
Джон-Гора — никогда не рассержен, не раздражён,
на эмоции скуп, а тем более, на слова.
Джон-Гора ходит ночью на море.
Шумит прибой.
Серп луны, словно лодка, качается на волне.
— Мой отец, я пришёл. Я хочу говорить с тобой.
Вероятно, ты слышишь. Хотя, может быть, и нет.
Я сажаю тутовник, айву, абрикос, гранат.
Воровать залезают мальчишки, но мне не жаль.
У меня, мой отец, была маленькая жена.
Статуэтка, фарфор. Почему же не удержал?
Я не видел её среди мёртвых и на краю.
Дом заполнили мягкие души её вещей.
Ловлю мидий, креветок и рыбу. Всё отдаю.
Потому что на кухне я быть не могу вообще.
Там нет запахов больше, и ложечки на местах.
Там на гвоздике фартук, салфеточки на столе.
И спокойно, как в склепе, и я ощущаю страх,
нет, не страх, это что-то другое, скорее, тлен.
Мой великий отец, я могу говорить с тобой,
не касаясь твоей глубины и твоих высот.
Море трогает камни солёной морской губой.
Джон-Гора ходит плакать на камни ночей пятьсот.
Друг Эмиль размышляет, как друга заставить жить
и решает устроить на кухне парад-але.
Быстро двигает стулья, разбрасывает ножи.
Стелет красную скатерть, приносит вино и хлеб.
Это крайне плохая затея, убогий план,
но приятелю кажется — лучше, чем ничего,
словно лучик надежды — мол, только что здесь была
твоя добрая жёнушка. Новый рассвет червон.
Новый день тащит старое солнышко из вчера,
подгоняет его — просыпайся, катись, свети.
Возвращается с берега в хижину Джон-Гора
да встречает торговца сетями на полпути.
Желтозубо смеётся старик, обнажив десну.
Утро прыгает мокрыми лапками голубей.
— Джон-Гора, я нашёл твою маленькую жену.
Она странная, Джонни, не в памяти, не в себе.
Что ты мечешься, дурень, столбом поднимая пыль?
Да не вздумай расспрашивать, это тебя спасёт?
— Она правда вернется. Ты слышал его, Эмиль?
А Эмиль убирает бардак, потому что всё.
В кухне пахнет корицей. Течёт под окном ручей.
В поздний час загораются звёздные алтари.
Спит жена, что была белой чайкой пятьсот ночей.
Джон-Гора ходит ночью на берег — благодарить.
— Мой отец, я пришёл. И спасибо за рай, отец.
Я принес тебе груши, печенье и мед густой.
Это как ритуал — снова звать тебя в темноте,
снова петь темноте, разговаривать с темнотой.
Джон-Гора держит трубку, из трубки струится дым.
С волосами до плеч, как библейский Авессалом,
белоглазый отец появляется из воды,
и летит друг Эмиль, задевая волну крылом.