Осколки древностей или прелюбопытнейшая история Крымского ханства в собственноручных записках Её светлости княгини Софьи Воротынской, а также в нравоучительных наставлениях и кулинарных рецептах ея верного приятеля князя Ширынского – Мустафы Ширын-бея, некогда грозного главнокомандующего эдисанскими мурзами последнего крымского хана Шагин Гирая II, а в последствии генерал-адъютанта Его Императорского Величества Александра Первого.
Предуведомление
Здравствуйте, дамы и господа! Селям алейкум, эфенди и ханым!
С первых же строк моего повествования замечу Вам, что книжка сия совершенно не претендует на полное историографическое описание Крымского ханства. Более того, она даже не представляет собой более-менее последовательного и связного изложения исторических фактов.
То, что Вы держите в своих руках, эдакий себе сборник рассказов о крымской жизни начала XIX века, почерпнутые мной из «Домостроевского журнала записок» моей прапрабабушки – княгини Софьи Воротынской. «Журнал» был мною случайным образом разыскан в груде старинного хлама, неизвестно кем и для чего стасканного на чердак моего дома.
На самом деле, «журнал» представляет собой уважительных размеров орехового дерева ящичек. Ящичек снаружи и изнутри сплошь обтянут синей сафьяновой кожей, поверх которой прикреплено изрядное число серебряных звезд и полумесяцев, и запертый на изумительной работы карасубазарских мастеров серебряный же замочек. Содержимое ящичка составляют множество отдельных листов прекрасной бумаги, сплошь исписанных то изящным женским почерком на русском языке, то размашисто покрытых каллиграфически строгой арабской вязью мужской твердою рукою.
Особую прелесть разрозненных листов «записок» составляет любовная интрига, случившаяся между сиятельной княгиней Воротынской и величественным крымским князем Ширын-беем, в юношеском возрасте служившим у последнего крымского хана Шагин Гирая II начальником эдисанских мурз, то есть, телохранителей. Любовная интрига еще более притягательна тем обстоятельством, что приключилась у сих блистательных особ, когда они были в довольно зрелом возрасте. А продолжалась долго и счастливо, и окончилась как в старой доброй сказке.
Справедливости ради считаю своим долгом предупредить читателя, что интрига не явствует прямо с листов, но ее легко уловить, читая замечания княгини о Его светлости Ширын-бее, и из описания знаков внимания, выказываемых князем Ее светлости княгине Воротынской. Кроме того, средь листов “журнала”, писаных несомненно рукой Ее и Его светлостей, нет-нет да попадаются листы, испещреные совершенно другим почерком. Более того, неизвестный, оставивший после себя записки в ящичке, называет Мустафу Ширынского батюшкой, а княгиню – матушкой!
Итак, перекрестясь и, призвав в свидетели правдивости всего нижеизложенного Аллаха Всемилостливого и Милосердного, предлагаю Вам, уважаемый читатель, прелюбопытнейшие заметки из истории, а також нравах Крымского ханства. В большинстве своем в собственноручных записках княгини Софьи Воротынской, а также в нравоучительных наставлениях и кулинарных рецептах ее верного приятеля князя Ширынского – Мустафы Ширын-бея, некогда грозного главнокомандующего эдисанскими мурзами последнего крымского хана Шагин Гирая II, а в последствии - генерал-адъютанта его императорского величества Александра Павловича.
Лист первый, по порядку расположения в ящичке: хош эт Мустафы Ширына
Завтра пятница – священный день для крымских магометан и день смуты во всем моем имении. Причиной смуты опять-таки станет мой верный друг Мустафа. И вновь мне придется стерпеть этот ежепятничный вертеп. Во-первых, потому, что я просто люблю этого вздорного мужа. Во-вторых - Мустафа Ширын принадлежит к знатному татарскому княжескому роду Ширын, то есть по происхождению он ровня мне. А в-третьих, потому, что поводом ко всему пятничному бедламу, Мустафой творимому, служит повод к времяпрепровождению со мной, и безобидная любовь его к хош эт, что в переводе с крымскотатарского языка означает «приятное мясо». А попросту - по особому рецепту приготовленное мясо барашка с овощами.
Завтра досвету Мустафа встанет сам и побудит весь дом. Одних пошлет за барашком, других за овощами, третьим прикажет вычистить его праздничный магометанский камзол к пяти утра, а четвертым прикажет начистить сотню пятаков, дабы оные сияли словно золотые червонцы. Сии немалые деньги он раздаст нищим по выходе из мечети, где князь Ширын по магометанской вере отдает должное Аллаху - Господу всех крымских татар и готов, а также и пришлых турков.
По приходе из мечети, и переодевшись в свое будничное платье, повязав свой личный, сафьяновой кожи и шитый серебряной нитью поварской фартух, вооружившись искусной работы большим татарским ножом, Мустафа будет долго осматривать освежеванного барашка, коий, по татарской традиции, висит на ветви греческого ореха, подвязанный за правую заднюю ногу. Потом он отрежет от туши два куска по фунту каждый (то есть по 440 гр.). Причем, один - от шеи животного, другой – от задка.
После сего «священнодействия», Мустафа изрежет отобранное мясо на ровные кусочки так, дабы каждый кусок не превышал весом десятой части фунта (приблизительно 20 гр. – здесь и далее в тексте следуют мои примечания). Следом, на специальной ореховой же дощечке, он расставит кусочки баранины так, дабы от одного куска до другого с каждой стороны было не менее дюйма (около 2,5 см.) пространства. Прикроет мясо свежеесорванной крапивой, и оставит его на столе, тут же под греческим орехом, под коим мухи почему-то не летают, и идет отбирать овощи.
Отбирая их, он верх дном перевернет всю корзину с помидорами, пока не выберет с полфунта (чуть более 200гр.) подходящих. «Подходящими» он называет ягоды с зеленцом (т. е. недоспелые). Также он поступает и со сладким болгарским перцем – непременно выберет полфунта с зеленцом и корявого. А вот лук, и тоже с полфунта (200 гр.), обязательно выберет хороший, крепкий, тугой и плоский.
Как все овощи отберет, то тут же их порежет, акромя перца, тонкими колечками. Перец же изрежет как и мясо – кубиками. Отложит в сторону нож и прикажет кому из челяди принести ему четверть сотни деревянных шпажек, выструганных накануне днем из тонких прутиков вишни или (это по его же настроению) абрикосы.
После всех вышеизложенных манипуляций, Мустафа садится в беседку под виноградом и вьющимися красными и желтыми татарскими розами. Там он непременно выкуривает трубку крепчайшего крымского табаку, временами запивая ентот антихристов дым тягучим красным вином, что искусно приготавливают греки, проживающие в окрестностях Каффы, что ныне вновь зовется Феодосия, или Кефе, как оную продолжают именовать меж собою славные чингисхановы потомки.
Уж сколько я его отучала от сего для здоровия пагубного пристрастия, ничего не помогает. И Господом нашим пугала, и Гиенной огненной стращала, и даже взяла на себя труд изучить священную магометанскую книгу Коран, дабы строптивому Мустафе ткнуть, что курить, а тем паче пить вино, для правоверного - харам, что по-христиански означает «смертный грех». Да куда там - ничего он не боится, и на все мои нравоучительные наставления у него один ответ:
- Ты, Ваша светлость, хоть и княжеского роду, как и я, но ты - женщина. А женщина не мает права ставить нравоучения мужчине. Дело женщины угождать ему, рожать от него детей и держать дом. А я вовсе и не дьявольским утехам предаюсь, как ты изволишь думать, а томлюсь в ожидании - дабы мясо и овощи подвялились. Иначе, будучи мокрыми от соку, они на шпажке слипнутся и хош эт станет невкусным. И почему бы, дабы скрасить томительное ожидание, настоящему мужчине не проверить на деле действия вина и табака на организм человеческий. Дабы впоследствии предостеречь всех прочих от их употребления.
Прикончив в течение сего словоблудия трубочку и полубутылку вина (380 гр.), Мустафа поднимается с сет (крымскотатарский низкий диван - эдакое себе древнеримское ложе, токмо укрытое коврами и подушками) и шествует готовить свое любимое кушанье.
Куски баранины вперемешку с колечками помидоров и лука он аккуратно нанизывает на шпажки. Затем тут же кладет их на раскаленную сковороду и минут 5 – 7 обжаривает оные на топленом скоромном (коровьем) масле.
Сняв со сковороды обжаренное мясо, он тут же укладывает его на противень, посыпает сверху резанным сладким перцем и ставит в сильно разогретую духовку. Минут через пять вновь вытаскивает противень наружу.
После того как противень вынут из духовки, Мустафа раскладывает по его краям нарезанный ломтиками вареный картофель. Дабы окончательно завершить блюдо, Мустафа собственноручно взбивает два куриных яйца с полубутылкой кадыка (род кислого коровьего молока) и заливает этой смесью баранину с картофелем. Сверх того все это посыпает тертым голландским сыром. И, заделанный таким образом противень, он вновь водворяет его в сильно разогретую духовку. Томит его там еще минут пять, вынимает и ставит на стол в беседке. Быстро надевает парадный магометанский камзол, нарочно принесенный к этому моменту его денщиком Степаном, коий получил из рук фельдмаршала Александра Васильевича Суворова золотой офицерский Георгиевский крест за баталию под Козлуджи. Голову покрывает голубой шелковой феской с золотым шитьем тамги хана Гирая и золотой же нити пышной кисточкой. На шею повязывает изысканный французский галстук тончайшего шёлку. А к поясу по леву руку цепляет украшенный драгоценными каменьями татарский кривой палаш (кавалерийская сабля) в зеленых бархатных ножнах и по праву руку татарский же боевой нож с перламутровой в рубиновых каменьях рукоятью, и следом же зычно кричит:
- Ваша светлость, иди ко мне в беседку, я тебе выкажу почтение!
К ежепятничному обеду в беседке, которую к моему приходу челядь Мустафы украсит с восточной пышностью, также непременно выхожу в парадном платье, так как после долгого обеда с легким массандровским винцом и философической беседы, Мустафа непременно предложит мне руку к прогулке по ханской столице…