Гротеск (от фанцузкого grotesque, буквально — причудливый; комичный).
Для Леонардо создание гротесков, изучение крайних проявлений красоты и безобразного было проявлением гениальной способности максимально обострять противоречия.
Гротеск базируется на контрастных и причудливых переплетениях безобразного и прекрасного, реального и фантастического, комического и трагического. Мир гротеска таит в себе интригующую многозначительность, не допускает буквального и однозначного понимания действительности, отражает её в фантастическом свете, не терпит однозначной расшифровки реальности. Гротеск отличается тем, что в нём смешное и забавное неотделимы от страшного и зловещего; как правило образы гротеска несут в себе трагический смысл. В гротеске за внешним неправдоподобием, фантастичностью кроется глубокое художественное обобщение важных явлений жизни.
Уродство во времена Леонардо было неразрывно связано со злом и грехом. У Леонардо гротескные персонажи явно сделаны с натуры, они естественны, выражены следы возраста и достоверно выписаны черты лица. И в то же время чувствуется сильное преувеличение. Словно Леонардо хотел исследовать: до какой грани может дойти уродство, чтобы человек перестал быть человеком? Какие черты характера, личности проявляются в гротесках?
Персонажи дразнят человека в центре, высмеивая и мрачно уставившись на него. Старик гордо делает вид, что не замечает их насмешек - его лицо спокойно. Венок из дубовых листьев на голове старика указывает, что это положительная фигура.
Яркий пример — портрет Скарамучча, как называли предводителя цыган в Милане. Это персонаж одной из масок комедии дель арте. Исследователи предполагали, что это заготовка для образа Иуды из «Тайной вечери»:
Леонардо жадно изучал уродливые лица, зарисовывал их и утрировал, чтобы подчеркнуть отклонения от норм, рем более, от красоты лиц.
Джорджо Вазари , биограф художников эпохи Возрождения XVI века , писал, что Леонардо «был так обрадован, когда видел любопытные головы, будь то бородатые или волосатые, что он целый день следил за каждым, кто таким образом привлекал его внимание, приобретая такое ясное представление про него, что дома нарисует голову так же хорошо, как если бы этот человек присутствовал перед ним».
«Великое уродство в людях так же редко и необычайно, как великая прелесть: только среднее — обычно» (Леонардо да Винчи).
Из дневника внимательного ученика Джованни Больтраффио:
Сравнивает морщины, образуемые мускулами лица, во время плача и смеха. В глазах, во рту, в щеках нет никакого различия. Только брови плачущий подымает вверх и соединяет, лоб собирается в складки, и углы рта опускаются; между тем как смеющийся широко раздвигает брови и подымает углы рта. В заключение сказал:
— Старайся быть спокойным зрителем того, как люди смеются и плачут, ненавидят и любят, бледнеют от ужаса и кричат от боли; смотри, учись, исследуй, наблюдай, чтобы познать выражение всех человеческих чувств.
... Мы увидели двух чинно сидевших на лавке братьев-стариков, толстых, точно водянкою раздутых, с отвратительными, отвислыми опухолями громадных зобов на шее — болезнью, обычною среди обитателей Бергамских гор, — и жену одного из них, сморщенную, худенькую старушонку, по имени Паучиха, вполне достойную этого имени.
Леонардо подсел к уродам, велел подать вина, стал их потчевать, любезно расспрашивать, смешить глупыми побасенками. Сперва они дичились, поглядывали недоверчиво, должно быть, не понимая, зачем их сюда привели. Но когда он рассказал им площадную новеллу о мертвом жиде, изрезанном на мелкие куски своим соотечественником, чтобы избежать закона, воспрещавшего погребение жидов на земле города Болоньи, замаринованном в бочку с медом и ароматами, отправленном в Венецию с товарами на корабле и нечаянно съеденном одним флорентинским путешественником-христианином, — Паучиху стал разбирать смех. Скоро все трое, опьянев, захохотали с отвратительными ужимками. Я в смущении потупил глаза и отвернулся, чтобы не видеть. Но Леонардо смотрел на них с глубоким, жадным любопытством, как ученый, который делает опыт. Когда уродство их достигло высшей степени, взял бумагу и начал рисовать эти мерзостные рожи тем самым карандашом, с той же любовью, с которой только что рисовал божественную улыбку Девы Марии.
Вечером показывал мне множество карикатур не только людей, но и животных — страшные лица, похожие на те, что преследуют больных в бреду. В зверском мелькает человеческое, в человеческом зверское, одно переходит в другое легко и естественно, до ужаса. Я запомнил морду дикобраза с колючими ощетинившимися иглами, с отвислою нижнею губою, болтающеюся, мягкою и тонкою, как тряпка, обнажившею в гнусной человеческой улыбке продолговатые, как миндалины, белые зубы. Я также никогда не забуду лица старухи с волосами, вздернутыми кверху в дикую, безумную прическу, с жидкою косичкою сзади, с гигантским лысым лбом, расплющенным носом, крохотным, как бородавка, и чудовищно толстыми губами, напоминавшими те дряблые, осклизлые грибы, которые растут на гнилых пнях. И всего ужаснее то, что эти уроды кажутся знакомыми, как будто где-то уже видел их, и что-то есть в них соблазнительное, что отталкивает и в то же время притягивает, как бездна. Смотришь, ужасаешься — и нельзя оторвать от них глаз так же, как от божественной улыбки Девы Марии. И там, и здесь — удивление, как перед чудом.
Я не испытывала подобных чувств, мне слишком дорога красота. Но и красота исследования тоже — в данном случае стратегии мышления Леонардо, крайности помогали ему создать целую систему классификации лиц, черт для запоминания. Без них очень сложно идти дальше.
PS. Фуууух, я наконец-то сделала этот пост, без уродцев не сделать классификацию, теперь можно приступать к приятным интересностям 👏.
«Берегитесь грубого и резкого»
Как развлечь заказчика и ученика?
