После таких спектаклей хочется слушать Брамса, пить черный русский, жалеть всех кошек, покупать воздушные шарики, читать Жуковского, Гоголя и Пушкина, плакать от счастья чистыми слезами младенца и благодарить всех богов, что можешь видеть все это.
А в голове проносится- неужели есть что- то более прекрасное, чем увиденное? Что это- болезнь, паранойя, одержимость, неистовство, абсурд?
Это-Хармс. Безумен ГЦ, безумен
Хармс, безумны мы все. И у каждого из нас своя шкала и степень этой самой безумности.
Иван Кушнир!!! /поднимаю вверх руки, воскуриваю фимиам, бью челом и тд./
Это что- невообразимо- невероятное! Очень прочувствованна каждая строчка, пропущено через душу, продето через сердце, прострочено легкостью и мелодичностью, надрывно, слезно, с размахом и мощью, одновременно- заботливо, трепетно и нежно, словно выношенное и взлелеянное дитя.
Максим Диденко! Как вам удалось достичь такой гармонии и синхронности на сцене? Нет просто абсолютно ничего лишнего! Каждый артист находится именно в своем образе- в своей ломаной линии, в своем четком вакууме, где только он и ничего кроме. А одновременно это- одно целое. Это команда. Это четкость и выдержанный ритм на протяжении двух часов. Все двигаются, говорят, поют словно под внутренний единый метроном.
И да простят меня девочки- вы были шикарны, все при все, вот правда! Особенно голоса, особенно на шаре, особенно под куполом, и особенно Ян Гэ- так про Пушкина еще никто не пел!
Но любовалась Андрей Болсунов, Михаил Тройник и
Ми
Ли
Ци
Я!
Ми-ли-ци-я!
Наверное, когда перед спектаклем был запущен прямой эфир, а потом Валерий Печейкин рассказывал о Хармсе, никто не знал, что... это для меня будет один из самых серьезных спектаклей за последнее время...
Полезу-ка я в шкаф за Хармсом, иначе никаких сил не хватит остановить этот поток.
Спасибо!!!
И да. Нужно, ой как нужно ходить не единожды на любимые спектакли. Они открываются по другому. Ты растешь с ними, а они- растут с тобой.