(Путевые заметки)
Акын что видит, о том и поёт.
Удивительно легко удалось купить железнодорожные билеты. И никаких тебе «за сорок дней до отъезда». Ура!
25.07.2012 г. в 14.31 благополучно, поездом выехал из Белгорода. Еду на боковых местах, соседки напротив нет, и не будет. Девушка нашла себе место на нижней полке, ибо вагон был заполнен наполовину. Давненько я не ездил поездом. Можно сравнивать, как было и как сейчас есть. В те давние годы проводники обходили пассажиров, забирая билеты, аккуратно укладывали их в специальные кожаные кляссеры. Нынешние же проводники носили отобранные билеты в руках огромной некрасивой пачкой. Теперь о белье. Бельё нынче принесли в огромном, прозрачном, запечатанном пакете. По сравнению с прежними временами большой прогресс. В прежние времена проводники бельё из большого, холщового мешка вынимали и вручали пассажиру чистое, но зачастую влажное бельё. Летом, даже приятно было ночью спать. Однако зимой – не очень. Не то удовольствие. О подобной пластиковой упаковке мы тогда и не помышляли, мне и сейчас это было неожиданно.
Соседями по отсеку были две женщины бальзаковского возраста. Одна ехала с сыном, мальчиком шести лет. Обе женщины всю дорогу спали сном праведника. Мальчишке было скучно на верхней полке, когда он не спал. Вертелся на полке вначале, а потом стал прыгать вниз-верх с полки на полку. Я его пожалел и обучил игре в воздушный бой. Это когда чиркают по бумаге шариковыми авторучками. Ему это дело стало интересно. Я, конечно, поддавался, и он выигрывал, получая от меня «медали и ордена» Великой Отечественной. Обещал мне своего папу в Мурманске научить играть в эту игру и также успешно, как меня, обыгрывать.
В 15.17 проехали Беленихино, а в 15.25 были в Прохоровке. Показывал мальчишке танки – памятники и рассказал про танковое сражение. После Прохоровки все в вагоне залегли спать. Один я сижу, бодрствую. Уж очень хочется посмотреть на реку Псёл. Псёл я видел на Украине, проезжая из Прилук через Полтавщину в Белгород в 1994 году. Красив он тогда был и тих. Ивы с вётлами на одном, крутом бережку и зелёные луга на другом, пологом. Тогда ещё мелкий дождичек моросил и мы, впятером, вышли из Волги отлить на обочину. Полюбовались мы им тогда. Здесь, на Белгородчине, Псёл оказался обыкновенной сухой балкой, поросшей кустами и густой травой.
Еду дальше, ожидая прибытия на станцию Ржава. Интересно, как там звезда Вечного огня, которую мы отлили на заводе в конце девяностых? Приехали тогда из Ржавы заказчики и попросили отлить им звезду из нержавеющей стали для памятника «Вечный огонь». Помню, как чертил я чертёж деревянной модели, курировал её изготовление в модельном цехе. Когда модель была доставлена в литейный цех – литейщики заявили, что печь плавильная выплавляет 5000 кг. стали (меньше нельзя технологически), в отливке звезды пятьдесят килограмм и вопрос – куда сливать 4950 кг стали, да ещё дорогостоящей, нержавеющей, аустенитного класса, марки 12Х18Н10ТЛ. На этот вопрос не нашли ответа. И по сему решили отлить из простой, конструкционной, углеродистой, перлитного класса, стали 20Л, ржавеющей, за здорово живёшь, и отправили в Ржаву. Поэтому меня всегда волновала, и сейчас волнует судьба нашей Звезды. Из вагонного окна площади с памятником видно не было, а выскочить из вагона, посмотреть на памятник, я побоялся, ибо стоянка в Ржаве была короткой.
В Сараевку приехали в 16.08. А в 16.10 мой мобильник объявил, что нет службы МТС. Для него нет, ибо потерял он её. Не ловит мобильник Белгород за Сараевкой.
Проезжаем мимо молодой сосновой рощи и мимо милой сердцу, поросшей цвелью тихой воды. Соснячок сменился тучными купами зелёных кущ. Оказывается, водой этой была речка Сейм. Прелесть, а не речка. Тёмная, глубокая, красивая. Деревья растут прямо у воды, у самого уреза. Красота!!!
И снова сосны кругом. И всё было бы прекрасно, если бы поезд наш не кланялся бы всякому полустанку, как нищий у паперти каждому подающему. Видно, Курск не принимает, забитый составами.
Дитё белобрысое опять по лавкам скачет. Надоело ему в замкнутом пространстве вагона. Мать его с самого Белгорода дрыхнет. Где ей отдохнуть, как не в поезде.
Кажись, к «курляндии» подъезжаем. Да, прибыли в Курск в 17.15. С десяток человек зашло в Курске в вагон энергичной толпой. Узнаю. Узнаю Курск. Каким запомнил его в 1952 году, таким он и через 60 лет смотрится. Ни на йоту не изменился. Всё так же красен фасад вокзала с белой лепниной. Такое постоянство мне всегда нравится. А народу явно в вагоне прибавилось. По вагону душок пошёл аромата кислой капусты, как в богоугодном заведении Земляники. Даже я бы сказал – прокисшей капусты. Может и впрямь белокочанная виновата, а может, и нет. Скажем так – пассажиры надышали.
До 18.30 снова забавляю мальчугана игрой в крестики-нолики и в так полюбившуюся ему игру в воздушный бой.
В 18.35 проехали станцию Поныри, известную с лета 1943 года боями за Курскую дугу. Жарко стало в вагоне, но радует, что хорошо идём. Быстро.
Мимо Глазуновки проехали, промчались мимо Еропкино, в 19.35 курьерским пронеслись мимо Станового Колодца. Название-то, какое? Здание вокзала зелёненькое всё такое, славное, с белой оторочкой. А в 19.52 въехали в город Орёл. Он тоже, каким был в пятидесятые годы, таким и остался. Даже ностальгировать о его прошлом не пришлось. Если глянуть на Орёл не замыленным взглядом, то создастся первое впечатление, что видишь город глухой, глухой провинции. Простояв в Орле 38 минут, продолжили своё путешествие дальше.
Белобрысый мальчонка пришёл ко мне и сел, напротив, на свободное место. Стали с ним вести разговор о самолётах, о высшем пилотаже. Я посоветовал ему, чтобы папка ему купил компьютерную игру «Ил-2» и фильм о лётчиках первой мировой войны «Эскадрилья Лафайет».
Хорошо мчимся, на всех парах, с боку на бок переваливаемся. Хорошо.
Милая, милая станция, с соответствующим названием – Отрада. Замечаю, что часто поминаю слово милая. Для писателя нехорошо повторяться, но что поделаешь, если она и впрямь милая. Вся она сложена из деревянных дощечек, низенькая, окрашенная в нежно голубой цвет с бело оторочкой, как из прошлых веков. Такие станции только северней Курска встречаются. В Отраде мы были в 20.52, а в Мценск приехали в 21:14. Леди Макбет вспомнилась Лескова. Плотно стоят на путях электровозы, товарные составы, цистерны с какой-то химической гадостью, вблизи которых страшно долго находиться. Кусты вокруг неухоженные, дикие. Город средней руки. Дома стоят из силикатного кирпича, панельные девятиэтажки и одноэтажные строения из красного кирпича. А может это и не Мценск, взяли меня сомнения, а Думчино? Ведь, рядом они совсем, но мне хочется, чтобы это был Мценск.
Солнце низко видно из-за леса на горизонте. Близка Тульская область. Её пейзажи появились – взлобки, буераки лесные, овражки, которых там называют верхами. Небо прекрасно, с перистыми облаками, а до этого было небо с облаками, как с гравюры Хокусаи «Фудзияма. Победный ветер». На самой линии горизонта небо желто-палевое, прозрачное, а чуть выше оно зелёное с переходом в сумеречно-голубой цвет. Вечерняя освещённость на закате была тёмных оттенков. Лес темно-зеленный, тёплых тонов. Березнячки вдоль откоса заслонили солнце, и показалось, что даже в вагоне стало прохладней, приятно даже. За окном вагона, наверное, совершенно приятно. Нам же в вагоне совершенствоваться капуста не велит.
Вид из окна напомнил тот, что видел я из окна вагонного в 1956 году, и тут ностальгически, грустно защемило где-то там, внутри.
Совершенно левитановские пейзажи попадаются, и вдруг… таким мёдом засияло солнышко, как облака с картин Пуссена. Прорвало природу на виды.
Проехали быстро какую-то станцию между Чернью и Скуратово. Из интересного окружения на этой станции был бронепоезд времён ВОВ, с пушками и платформами в броне. Памятник!
Что же творится на небе.… В облаках появился намёк на лиловость, а края их окрашены ярой палевостью солнца. Само солнышко стало краснеть в цвет накаливания в 800 градусов, совсем как на картине Васнецова «Витязь на распутье».
В 21.57, похоже, мимо Выползово мы промчались. Название черво-гадюшное какое-то. А ведь это ровнёхонько между Чернью и Скуратово. Поминая Скуратово, вспомнилось, что всегда поездом Ереван-Москва останавливались здесь минут на 15, и по вагонам разносила варёную картошку с лучком одна и та же женщина. Картошка всегда была вкусненькая, рассыпчатая, горяченькая. В семидесятые годы видел её последний раз старенькой совсем. Низкий поклон тебе, женщина, за ту картошечку.
На небесах прямо эпическое сражение происходит. Тут и Пуссен, и Рерих и не знаю кто ещё. Одним словом - эпос.
Однако, он, закат стал быстро угасать, теряя пуссеновские краски, обретая пепельные оттенки левитановской картины «Над вечным покоем». Облаков стало больше и все такие, вытянутые по концам, в рванине других облаков.
Уже 22.05. Пора бы и Туле быть. Что-то светится вдали цепочками огней. Не Тула ли? Но нет. Проехали скошенное поле на взлобке в окружении посадок, совсем как-то самое поле со стернёй, через которое мы шли босиком в детстве из Хмелевого в Корчажку.
Вдруг захотелось увидеть аметистовые, голубоватые сумерки, как ранее, в детстве, в 1952 году из узкого окна вагона, с голубыми огнями семафоров и тоскливым гудком паровоза вдали. Но не хочет сейчас природа одарить меня аметистовым вечером. Жаль.
Сумерки за окном сгустились. Поезд ровно идёт, не стуча по рельсам, однообразным рокотом. Как-никак бесстыковые рельсы, «бархатный» путь. А как поезд отчаянно стучал раньше на стыках – тадам-тадам, тадам-тадам. Иной раз хочется, чтобы и постучал. Когда же Тула?! Темень одна и мрак. Ни селений, ни станций не видно. Мрак один за окном. Тула-то будет? - А куда она денется на подводной лодке, сказал я себе. Прибыли в Тулу в 22.50. Народу там, на соседнем перроне тьма. И чувствуется, что народ тут ждёт, уже теряя терпение.
В Москву прибыли в час тридцать. Стояли в ночной тишине, во тьме задних путей. Москва была узнаваема ангаром с белой неоновой вывеской МОСКВА и абрисом высотной гостиницы «Ленинградская». Из свежего впечатления отмечу лишь граффити по всему пути подхода к вокзалу, с невразумительным надписями и картинками, понятными только тем, кто их малевал. Расписаны они были люминесцентной краской, отражающей свет. В девяностые годы хоть надписями русскими поминали нехорошо Горбачёва и Ельцина, а сейчас лишь непонятная аббревиатура аглицкого алфавита.
Я, кажется, тогда и заснул, и спал блаженным сном до 03.55, когда уже в Тверь прибыли. Тверь…. Тверь я никогда не видел доселе. Какой мне показалась станция Тверь? Два низеньких павильончика бежевого цвета с краткой чёрной надписью «ТВЕРЬ». Что ещё вспоминается в связи с Тверью?
Стихи Дениса Давыдова: «… Проспавши до Твери
В Твери опять напьюся
И пьяным в Петербург
На пьянство прискачу…»
Прямо как про меня, только я вместо водки чая напьюсь. Ещё поговорка всплыла из глубин памяти: «Муж в Тверь, жена в дверь». Волгу ещё в Твери проезжал. Шириной она метров пятьдесят, не более. Тёмная вода и кусты по берегам. Темно было, и подробностей я не рассмотрел. Но Волга есть Волга. Мне и этого хватило для впечатления.
Пейзажи пошли билибинские, шишкинские и васнецовские. Угрюмые ельники, сосняки, березняки. Казалось – вот-вот увижу среди деревьев летящую в ступе Бабу-Ягу.
Небо затянуто пока серыми, волнистыми облаками. Где едем – не знаю, ибо темно и станции по ходу не видно. Железнодорожный путь аккуратно ограждён решетчатым, деревянным, крашенным в зелёный цвет штакетником. По пояс он взрослому человеку. Видимо ограждение для того, чтобы скотинка не подходила с дури своей, и в поисках пищи к ЖД путям. Но где же мы теперь, всё-таки едем? За окном стало видней, но всё ещё сумеречно. В пять я чаю попил и вот сижу, выглядываю – это что за остановка, Бологое иль Поповка? За окном появился какой-то намёк на жизнь, огоньки показались фонарные в трёхстах метрах от поезда. Ба! Какой красивый, сверкающий платиной в ночи куполами собор с колокольней. Величественный, белокаменный, как Покров на Нерли. Счастливы люди, имеющие такой храм. Мимо окон замелькали ангары, сараи вдоль путей, потом панельные пятиэтажки. Что же это за город?
Речка у них маленькая с отражающимися в ней облаками с небом. Рябь на воде едва заметна и еле заметной дымкой наметился начинающийся утренний туман. Длинная канава заболоченная, а может, и само болотце вихляет вдоль железнодорожной колеи. Промелькнула мимо хижина и маленький заводик. Промчалась станция мимо, и не разобрал я, что было написано на ней. Что-то короткое из трёх-четырёх букв. Не то Шлюз, не то Цна. Спрашивается, откуда здесь Цна? Верно – Шлюз. Он-то тут уместен. В изобилии появился кипрей, он же Иван-чай, он же копорский чай. Красиво, пурпурной каёмкой цветёт он вдоль заборчика. Попадаются островки цветущей картошки, надёжа местных жителей на сытное житьё зимой.
Облака всё гуще и увереннее в своей правоте. Леса тут много и на карте, и в реалии. ЗЗ2 км от Москвы (а может и от Питера). По идее вот-вот должен быть и Вышний Волочок. Проехали Бушевец, значит, Вышний Волочок миновали, не заметил я его в ночи. Может, тот красивый храм и был гордостью Вышнего Волочка? А ведь Бушевец рядом со знаменитой станцией Бологое из анекдота о поручике Ржевском. Не буду его рассказывать, ибо бумага не снесёт его. Я только по пьяни осмеливаюсь его рассказать, как было однажды в поезде Сапсан, когда проезжали это самое Бологое.
БОЖЕ МОЙ!!! Какое у них тут, прекрасное озеро Середец. Похоже, рыбы в нём видимо-невидимо. А вот и старое депо станции Бологое, видевшее, может быть и Льва Толстого и Пушкина, а может и впрямь – Ржевского. Прибыли в Бологое в 5.45 утра, 26.07.2012. Стоянка 10 минут. Рассматриваю серые, пассажирские вагоны новой формации, с огромными, красными буквами РЖД на борту. Новые вагоны строги, без излишеств и украшательств. На иных вагонах даже табличек нет, откуда он и куда и распознать нельзя. Легковесней они смотрятся, тех, советских, зелёных, солидных, с табличками. В новых вагонах окна не открываются, ибо так изначально заложено в конструкции. Кожаных шторок нет, разве что занавесочки оставили. Едем снова. Светло уже, шестой час утра. А белой ночи не было. Может не та широта для белой ночи или конец июля не время для белых ночей? Наконец-таки лёг на поле туман шубкой белой, пушистой. А вот успевшие самоутвердиться облака рассосались и стали перистыми, но надо сказать, что слева от них наползают другие, серые и уже окрашенные солнышком в более ясные цвета. В 06.00 скромно прошмыгнула мимо станция Поплавенец. Вокруг смешанные леса и местечки с добрыми названиями: Березайка, Алёшино, Лыкошино. Грибов подберёзовиков, наверное, много в этой самой Березайке в лесу после тёплого тумана. Ох, как он стал расти, туман этот. Был по колено, а теперь распух до середины берёз, правда, не такой густой.
Озёра тут небольшие, по берегам болотца, осоки буйные и кипрей вдоль дороги. Среди берёз стоят совершенно сухие ёлки и зелёные с ними рядом. Что же это сухим не зафортило в березняке? Какая же здесь всё-таки буйная и сочная зелень, напоённая водой ручьёв из верховых болот. Аж прыскает своей зеленью в глаза.
Заключие какое-то проехали. Его и на карте-то нет. Заозёрье есть, а вот Заключия нет, но оно есть и пусть впредь будет. И тут облака рябые от «победного ветра», что дует на небесах. Раскудрявил он их, распетрушил. А вот и Лыкошино. Реча тихая протекает, туман слоится уже в верхней трети леса тонким слоем. Сосны. И какие же здесь они стройные, стеной стоят с елями, как гренадеры на параде. Облачка на горизонте стали нежно-розовыми на нежно-голубом небе, прямо как на гравюре Хокусаи «Мост Моннен в Фусугава» Розовые облака, лёгкий туман и тёпло-пурпурные цветки кипрея очень гармонируют с бархатной зеленью леса. Тёплые цвета, хоть и север.
Снова прекрасное маленькое озерцо в лесу среди сосен. Тёмное такое. По берегам кипрей с белыми метёлками зонтичных трав. Красивый симбиоз.
В 06.20 платформа 271км. Хорошо идём. Разбежались, покачиваясь по сторонам. Угловку в 06.24 миновали. Скоро Яблоновка, а следом Окуловка. Не об этом ли месте писал Маяковский: «В сто тысяч солнц закат пылал, в конец катилось лето…». Где-то там Окулова гора должна быть, надо будет её посмотреть.
Так и хочется нарисовать этот остроцветный кипрей и остроконечные ели. Пурпур на тёмно-зелёном фоне. А вот и скромная Яблоновка, затерялась в высоких елях. В нё мы прибыли в 06.28. Такой густой и буйной зелени клеверов, пижм нет на Белгородчине. У нас сухо. Предстепье. А тут дебри травяные и древесные. Кипрей уже свечками растёт. Повсюду тут болотца, всюду здесь хлюпает и мне это в новинку и мне это нравится. Проехали уже 253км в 06.34. Вижу большой транспарант вдоль путей – «Добро пожаловать!
СПБ отделение ЖД». Спасибо Вам. Тронут – мысленно ответил я им. В Окулово пижмы стало больше, этакими яркими жёлтыми каплями светятся на тучных клеверах.
Какое интересное, двухэтажное, из серых досок здание. Да они тут все дощатые…!
Вот и Окуловка, которую я так долго ждал. Явилась в 06.40 утра. Высунул я «жало» из двери вагона, с удовольствием дохнул утреннего, свежего воздуха. Несказанно хорошо! Вокруг древние, красного кирпича вокзальные строения. Смотрю по сторонам. И где же гора Окулова, и не вижу такой. Почему нет?! Хочу… - Тундра ты олонецкая, ответил я сам себе.
- У Маяковского-то Акулово, что северней Москвы, а тут Окулово. Горы ему захотелось…! Помните его: «В сто тысяч тонн закат пылал,
В июль катилось лето…»
В этом его стихотворении и поминалась Акулова гора. А здешнее Окулово – это типичное дачное местечко.
Туман местами всё стелется, нежной такой кисеёй, что думаешь: вот дунь и разлетится он, как мыло с губки или пеной с пивного бокала.
Зашёл с платформы, где так дивно дышалось, в вагон. Контраст не в пользу вагона. Вонизма в вагоне непередаваемая. Надышали, однако, за ночь пассажиры. Какая теперь там капуста – амбре в вагоне, ни в какое сравнение не идёт. Говорю себе: - терпи козаче – атаманом станешь.
По моим расчётам, через три с половиной часа Питер будет. Пока идём в графике.
А вот какое роскошное озеро-то. Травки так и зашли в воду и торчат оттуда, из воды своими былинками. Зеркало воды гладкое, ни рябинки, и все облака отражаются в водах озера, как будто небо перевернулось и голубой чашей лежит на дне. Как же прекрасны здесь лесные озерки.
Грядёт череда станций: Заозёрье, Боровенка, Валка, Торбино, Оксочи, Веребье с речкой Мста. Кто же и когда давал им названия? Людей тех нет, имена их неизвестны, а названия до сих пор на слуху. Топонимика.
В 06.58 проехали 237 километр. А вот и семь часов. Спать, спать захотелось, ведь всего два часа спал. Скоро должен быть Мстинский Мост. Не пропустить бы. С детства нравятся мосты и тот гулкий стук колёс, когда поездом по мосту едешь.
Надо отметить новое явление природы. На нежной лазури с оттенками голубого, от нежного фталоциана до интенсивного, холодного - висели белые и серые, густые, кудрявыми овечками облака. Уже устойчиво прояснилось, и туман полностью сошёл. Не видно его стало. В Торбино прибыли в 07.15.
Как солнышко взыграло радостно! Осветились дальние сосны с березняком, красиво отражающиеся в очередном, лесном, большом озере. Да… Диво дивное. Лес на болоте. Никогда в таком лесу не был, внове мне это. Подумав немного, я не захотел там бродить. Чего там делать-то по колено в воде, а может и глубже.
На 187 километре речка меж холмов, поросших соснами, появилась
И у реки, и на холмах, меж сосен стоят маленькие, уютные коттеджи. Приятное местечко. Живут ведь люди.… Потеплело после утренней свежести. Вдали от нас, из одинокой тучки дождичек слепой сыплет. Избирательно так, что-то поливает. Увидел я таки и Мсту, и мост, и, миновав Мстинским Мост, теперь к Малой Вишере идём. Вот и городок показался с голубыми, прозенитовскими надписями на заборе и стенах: zenit ultras, откровение: «Зенит любят не только за победы», языческий знак Сокола и воззвания: «За Русь!» и «Зарежем хачей!». Суровый городок, судя по надписям. Не хотел бы я там жить, рядом с такими ультрас.
За Вишерой следовали Гряды, потом Дубцы, а следом и Волхов. На былинный Волхов я хочу посмотреть. Седой древности река, впрочем, как и другие реки, но в слове Волхов звучит седая старина. Глубокая, широкая река, тихо протекают её мутноватые воды, спокойно и неторопливо. В те, древние годы 10-го века водился в Волхове мифический зверь Каркодил. Об этом писал археолог и историк Борис Рыбаков в труде своём «Язычество древней Руси». Каркодила я не увидел, его ещё до меня князь какой-то убил.
Проехали индустриальное Колпино, где завод на заводе и за трубами других труб не видно. Собственно – это уже Питер. За заводами явились дома пригорода Санкт-Петербурга, а вот и Московский вокзал в пять платформ. Помещение вокзала просторно и при выходе стоит копия бронзового бюста Петра первого, работы Растрелли. Оригинал я позже в Эрмитаже увижу. Поразила станция метро «Невский проспект», в которой нет платформы, там только много красных стальных ворот, которые закрыты и открываются, только когда поезд подойдёт и оттуда вываливает толпа, и только тогда можно войти в вагон, через эти ворота. Есть ещё подобная станция без платформы – это «Сенная», а остальные станции Питера, как в Москве – такие же красивые и оригинальные. Вот и приехал в Питер, вот и сбылась мечта папы, чтобы я посетил этот красивый город. Исполнил я папа твою, да и свою мечту.
Воздух здесь, в Петербурге изумительный, вкусный, морской, дышится там легко и небо балтийское высокое, многослойное. В выси тонкие, перистые облака, ниже белые, кучевые, а у самой земли сизые плывут совсем не туда, куда над ними белые. А то они зависнут на месте и стоят. Как писал японец Басё:
«В полнеба
Туча висит
Видно молнии ждёт».
Чайки летают в вышине, как птеродактили. Их-то я и увидел, проснувшись утром следующего дня – двух, летящих высоко-высоко в балтийском небе. Как хорошо-то!
Борис Евдокимов
Белгород. 2013 г.