Света Пшеницына была худощавой пятиклассницей с немного мышиным, выступающим вперёд лицом. Каждое утро мама заплетала ей две тугие косы, отчего кожа на голове девочки стягивалась, и Света ещё более походила на мышку. Это было маленькое, бледное существо с синими прожилками вен на висках.
Свету не любили в классе, к ней относились, как к тени, как к блёклому растению на подоконнике в кабинете физики: не то алоэ, не то каланхоэ — что-то неважное и пустое, Акакий Акакиевич с двумя крысиными хвостиками. Особых успехов в учёбе она не делала, ни с кем близко не общалась, ходила в чистых, но вытянутых от постоянных стирок блузках и старомодных, доставшихся от старшей сестры платьях. Света родилась в многодетной, бедной семье, и одноклассники ей этого не простили.
Школьники девяностых быстрее родителей усвоили законы нового мира с его жаждой обогащения и наживы, отчего искренне считали бедность пороком, хотя и сами могли ходить в порванных туфлях. Однако если дырявая подошва на штиблетах Пети или Марины иной раз мимикрировала под ухарство и разгильдяйство, то полинявшие юбки Светы кричали о нищете. Бедность Пшеницыной слишком сильно бросалась в глаза, а девочка не хотела или не умела её скрывать.
На одном из уроков русского языка класс писал контрольную работу. Учительница, сгорбившись, сидела за столом и проверяла сочинения. Тема: «Самый лучший день в моей жизни».
Наследие Пушкина и Толстого в пятый «Б», как румяный блин на лопате, заносила Галина Петровна — усталая женщина средних лет. На уроки она приходила в модном по тем временам пиджаке зелёного цвета с вшитыми в плечи поролоновыми подплечниками. Из-за этого учительница напоминала штангиста и вызывала смутные ассоциации с папой Влада Колунова, который «держал рынок» и щеголял в таком же, только малиновом, пиджаке.
— Черт-те что понаписали, — прорезал тишину немного хриплый голос Галины Петровны. — Пшеницына!
Света вздрогнула и испуганно посмотрела на учительницу.
— Ну, что это такое? Ну, подумаешь, ну сходила, поела, разве ж это лучший день в твоей жизни? — с недоумением спросила педагог. Уже давно она воспринимала детей, как некую однородную пёструю массу — липкий навозный шарик, который она, подобно жуку-скарабею, должна толкать в направлении последнего звонка и выпускных экзаменов. Разумеется, с таким отношением ни о какой деликатности не могло быть и речи, к тому же, о финансовых проблемах Пшеницыных учительница, скорее всего, не догадывалась, своих хватало.
— Там же не только про это. Там как с папой в телескоп смотрели ещё было, — тихо, едва живая, ответила Света, но её уже никто не слушал. Класс утопал в хохоте. Школьники быстро соотнесли «лучший день в жизни Светы Пшеницыной» с её выпуклой, голодной нуждой и стали надрываться от смеха.
Вообще, они часто над ней смеялись: называли девочку «Света-инфекция». Почему именно «инфекция» сказать затруднительно. Скорее всего, логической причины здесь не было, просто в такое определение трансформировался образ худой школьницы в заштопанных колготках. Советский психотерапевт Владимир Леви описывал похожий случай. Дети заметили, что папа одного из одноклассников постоянно ходит с пузатым туристическим рюкзаком. «Твой папа, что — бард?» — спросил кто-то из детей. «Ну да, бард. А ещё турист», — ответил ребёнок. На основании отцовского хобби мальчика стали называть Килиманджаро: всё ж, папа — турист, походник. Альпинист, стало быть. А значит, пусть будет Килиманджаро. Но «Килиманджаро» — слишком сложное и длинное слово, поэтому вскоре оно трансформировалось в «Кильку». Для взрослого человека это странная и нелогичная история, при чём тут килька? С другой стороны, какая разница, если школьники затравили одноклассника этой «килькой» до умопомешательства.
До полного исступления Свете было ещё далеко, она привыкла к насмешкам и когда такое случалось, немного втягивала голову в плечи, подобно боксеру. Однако вместо того, чтобы стремительно атаковать обидчиков, замирала в этой нелепой позе, как гипсовая статуэтка. Когда девочка проходила мимо старой технички бабы Вали, та цокала языком и называла её «крошечкой-хаврошечкой».
У Пшеницыной имелась старшая сестра Лена, уехавшая в другой город, а также трое маленьких братьев. Младший — Саша — учился в первом классе этой же школы. И всю осень до первых холодов проходил в лыжных ботинках, других не было. В семь-восемь лет дети ещё не понимали, что к чему, и необычные ботинки даже произвели некоторый фурор среди одноклассников. В десять-двенадцать такое уже не пройдёт.
Мама Светы — рано постаревшая, когда-то красивая женщина с вечно слезящимися печальными глазами трудилась уборщицей в ЖЭКе, говорила тихим голосом и почти никогда не улыбалась. Тяжёлая, кособокая судьба сделала её похожей на реквизит из подсобного помещения — тёмно-синий халат, дополнение к железной «лентяйке» и пара рук, выжимающих тряпку и заплетающих косы на маленькой крысиной головке.
Считается, что в бедах Пшеницыных был виновен глава семейства, алкоголик дядя Игорь. Массово разводиться с пьяницами женщины начнут чуть позже, в начале нулевых, а в девяностые ещё почему-то терпели их. И постепенно привыкая к солёному вкусу слёз, жили в аду.
Дядя Игорь когда-то работал в этой же школе учителем физики и астрономии. С конца восьмидесятых он начал регулярно пить. В этом ему помогали татарин-трудовик Марат Радикович и школьный баянист, работавший учителем физкультуры и музыки одновременно. Игорь Викторович приходил на уроки пьяным, зачем-то рассказывал детям, как собирать и есть мухоморы, выпивал со старшеклассниками в туалете и наконец был с позором уволен.
«Пшеницына, у тебя папка на углу валяется. Поди, забери», — иногда говорили Свете одноклассники, и девочка, краснея от стыда, как свекла, бежала прочь. Она любила отца. В редкие дни, когда Игорь трезвел, он доставал с верхней полки хромого шифоньера телескоп, который по какой-то иррациональной причине не пропивал, и вместе с дочкой забирался на крышу, где показывал ей лунные кратеры и созвездия.
В четверг в расписании пятого «Б» друг за другом шли два урока у Галины Петровны. Сначала русский язык, а потом литература. В тот день Света не стала уходить на перемену — обычно положенные десять минут отдыха она стояла у окошка и о чем-то мечтала. Вместо этого девочка достала из рюкзака большой полиэтиленовый пакет и стала ходить по рядам, аккуратно раскладывая у каждого места по пухлому прянику и по две конфеты: шоколадной «Каракум» и сосательной — «Барбарис». Когда прозвенел звонок, толпа детей ворвалась в кабинет. Школьники расселись.
— А откуда конфеты и пряники? — спросила Марина Овчинникова.
— Это Пшеницына разложила, — ответила Инна Мулаева. Она видела, как девочка раскладывала угощения по партам.
— Света, у тебя что, день рождения? — раздался хриплый голос Галины Петровны. В своём огромном пиджаке учительница возвышалась над классом и казалась изумрудной горой, раскинувшейся под лучами «солнца русской поэзии».
— Помяните папу, — тихо ответила Света.
— Что? — не расслышала учительница.
— Помяните папу, — чуть громче сказала бледная Света. Прошлой ночью Игорь Викторович не проснулся. Сердце любителя астрономии не выдержало очередного запоя.
В классе стало тихо-тихо. Дети, привыкшие смеяться над Светой-инфекцией, стоило ей сказать хоть какое-нибудь слово, внезапно замерли. Поминальные пряники и конфеты оказались заговорёнными: ехидство растворилось, острые языки размякли, никто не знал, что сказать. Для всего класса Света предстала ещё более блёклой и бледной, однако из разряда каланхоэ она в одночасье перешла в категорию человека. Ведь, оказывается, у неё тоже есть папа. Пьяница, который тонул в луже у «наливайки». А потом его мокрого везли в вытрезвитель.
— Что делать-то надо? — нарушил тишину Влад Колунов.
— Ну, просто берёшь пряник и ешь, — ответила отличница Катя.
— Надо подумать что-то хорошее о человеке или сказать что-нибудь хорошее, — добавила Марина.
— Хорошее… — задумчиво произнесла Галина Петровна. — О любом человеке можно сказать что-то хорошее. Давайте ешьте, помяните папу Пшеницыной и открывайте рабочие тетради.
Дети активно зажевали, а Света неподвижно сидела за партой и не отрываясь смотрела куда-то поверх голов одноклассников. Из окна на неё падал весенний свет, такой яркий, что казалось он вот-вот зажжёт застиранную блузку и два крысиных хвостика на белой маленькой голове.
Об авторе
Александр Олексюк. Женат, двое детей. Православный. Политические воззрения консервативные. По профессии журналист. Главный редактор одного из региональных СМИ Челябинской области. Любит музыку, кино, литературу и живопись, а также бокс и прогулки в лесу.
Другая современная литература: chtivo.spb.ru