Разве он позволит отвертеться? Да я, в общем-то, и не собиралась увиливать, принимая деревенское постдипломное распределение как приятственный отдых в природной среде, правда, вынужденно затяжной, но, как я надеялась, не вечный. Так вот, отец добавил к «подъемным» семидесяти рублям еще несколько красно-розовых бумажек с профилем вождя пролетариата и вытянул с антресолей уникальный старинный чемодан, который когда-то, вероятно, возили в отдельном тарантасе. В него, кроме связки книг, которые так и не раскрывались на месте, а обзавелись плесенью от сырости, должно было вместиться одеяло с гусиным пухом.
Дорогу львовским поездом и далее в деревню на Тернопольщине помню только как безуспешную борьбу с этим кожаным существом с тремя ремнями, которое было неподъемным даже порожняком. Оказалось, чемодан не входил ни в ящик под полкой в поезде, ни в проходе купе. О маленьком автобусе, в который набивался с кошелками и мешками местный народ, желающий, как и я, попасть в Перепельники, и речи не могло быть.
Но больше меня расстроило то, что вожделенных дубрав и ельников, как у бабушки на Смоленщине, и в помине не было. До горизонта бежали за окном августовские поля, которые будут осенью опознаны в реалиях, со всем чавканьем сапог и окоченевшими конечностями, - как морковные и бурячные.
В точке прибытия я ожила. Этим боком область прилегала ко Львовской, и здесь начинались истинные леса. От остановки у ставка в самом селе дорожка вела вверх, к бывшему паньскому дому, мимо деревьев с узловатыми ветвями и огромными дуплами, откуда мальчишки потом регулярно вытаскивали сов и приносили их мне - погладить нежнейший пух.
Одноэтажный белёный, местами украшенный трещинами, дом пана и был теперь моим местом работы – школой. Когда-то, рассказывали, вдоль дорожки, ведущей к господам, благоухали цветники, но хода в усадьбу пана не было и все село ловило ароматы по ветру.
Надо сказать, всякому новичку в день приезда на селе приходилось не сладко. По опыту с моими друзьями, слабаки закрывали глаза и далее идти отказывались. Почитай все село шествует рядом, то отставая, то забегая вперед, в голос комментируя образ гостя. Мне было легче – украинского я не знала. И прозвище «вчителька в гачах» меня не тронуло – неизвестное «гачи» звучит нежно. Подбирая гардероб для деревни, я многого не учла. Бабы там и в семидесятом брюк, оказалось, не носили, а пацанва даже в зной расхаживала в выходные при черных тройках. Белые брюки - это и были гачи, то есть в принципе кальсоны. Конечно, это «прызвисько» быстро забылось, потому как я неутомимо давала всё новую пищу для сенсаций и только теперь, на расстоянии, могу их оценить.
Хата, в которую меня определили на постой, была совсем рядом. Оставив чемодан посреди комнаты окнами на три стороны в сад, я решила не тратить последние деньки лета и освежить загар. Подхватив хозяйскую раскладушку и пару журналов, я вышла на природу. Надо сказать, купальник у меня был цвета тела, из кристаллона, новый, а потому с еще не определившимся подвохом. Мокрый, он становился невидимым, что даже для раскованных особ сверх всего. Я на такой эффект не рассчитывала.
Читала на припеке под жужжание пчел, отмахиваясь от мух и поливая себя колодезной водой. Журнал выпал из рук. Опрокинувшись в сон, я слышала странный гул, который явно нарастал. Приподняв издание со статьей об авангардной искусстве Польши, что прикрывало мой лик, я увидела возле плетня скопление зрителей разного полу и возраста. «Надо быть дурой, - подумала я, - чтобы обнаружить, что я их вижу, и позорно бежать». Сделала вид, что крепко сплю и повернулась к залу спиной. Вырез купальника сзади кончался далеко. Довольный рёв, который раздался, поднял меня и понес вместе с журналами и лежаком.
Откуда было знать, что хата тетки Текли, пани реентовой, то есть жены пана регента, дьяка, расположилась в самой элитной части села, всё одно что на Тверской, у выхода к Кремлю. Но это было только начало.
Наутро, когда я вошла на завтрак к хозяйке, там воцарилась гробовая тишина и ко мне повернулись все головы сидящих с бидонами на длинной лавке во всю стену (оказывается, пани Текля по совместительству принимала для колхоза молоко). На мое робкое «здравствуйте…» хозяйка произнесла не на шутку серьезно: «Что, вчителька? родные Прентковички на вас в суд подают. Всю ночь ей на голове яйца качали – от испуга. Медика вызвали…»
Сердце мое забилось в пятки.
Часть 2 следует.